Наталья Павлищева - Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. «Золотой век» Древней Руси (сборник)
Ингигерд не успела возмутиться, как это он может говорить об отдаче кому-то ее Альдейгьюборга, вовремя заметила, как блестит лукавством княжий глаз, поняла, что дразнит, усмехнулась:
– Ингерманландию только вместе со мной!
И тут же увидела близко его сразу ставшие бешеными глаза:
– Тебя у меня заберут только после моей смерти!
Неизвестно, чем бы закончился начавшийся безобидно разговор, если бы к князю не прислали сказать, что епископ просил прийти. Иоаким никогда зря не беспокоил, если просит, значит, дело серьезное. Ингигерд тоже забеспокоилась:
– Что?
– Не знаю.
Разговор, который завел Иоаким, был не слишком приятным. Он порадовался за появление первых святых и строительство новой церкви, очень хорошо отзывался о митрополите, но Ярослав чувствовал, что не о том хочет вести речь старец. Наконец тот решился:
– Забери княгиню с собой в Киев, незачем ей с дитем в Новгороде оставаться.
– И сам так мыслю… Знаешь что?
– Да так…
– Скажи.
– Не неволь, князь. Если что, тебе дам знать. А княгиню с княжичем с собой возьми, жена должна с мужем всякую ночь спать.
– Да я потому оставил, что сам в поход ушел, а она тяжела была.
– Твоя мать с двумя младенцами за отцом ездила.
Ярослав хотел сказать, что это не уберегло княгиню от измен мужа, но промолчал. Разговор оставил неприятный осадок, уж лучше бы епископ сказал откровенно, что подозревал, потому как недоговоренное вызвало у Ярослава множество ненужных домыслов.
Почему святой отец говорил о княгине? Про нее что-то нехорошее знает? Князь вспомнил послание жены Олаву Харальдссону и его ответ. Решил срочно узнать у Коснятина, не было ли новых сообщений. Ему было тошно: любить женщину, ласкать ее ночами, а днем выспрашивать чужих людей – недостойно, но что делать?
В сердце змеей вползло недоверие, теперь любое слово, любой взгляд Ингигерд казался простым обманом. А сама княгиня не могла понять вдруг изменившегося отношения мужа, но гордость не позволяла ей спросить, в чем дело, открыто. Может, поговори они, все и разрешилось бы, тем более что епископ хотел сказать совсем не об Ингигерд, а о Коснятине. Но гордая княгиня обиделась, а Ярослав воспринял это как новое подтверждение ее нелюбви к себе.
Между супругами пробежала черная кошка. Но в Киев Ингигерд все же вместе с мужем поехала.
* * *Киев не такой, как Новгород, он совсем иной. Новгород шведы не зря звали по-своему – Гардарики, там сильно влияние и Швеции, и Норвегии, и многих других народов. В Киеве тоже сильно, но народы иные.
Сам Днепр столь широк, что другого берега и не видно. Город на высокой горе, дома стояли вольно, здесь можно место не беречь, и только Торг на Почайне похож на новгородский. Но Ингигерд быстро успела убедиться, что похож, да не совсем. Наверное, схожи все торги мира, только в Новгороде он более обстоятельный, что ли. Киевский шумный, суматошный, даже бестолковый, в многоязычии купцов ухо с трудом вылавливает шведский говор, слышатся все больше другие – незнакомые, чудные. Зато здесь больше купцов из дальних стран, в нарядных халатах, тряпках, обмотанных вокруг голов, без конца кланявшихся и предлагавших такие, как они сами, диковинные товары.
Ингигерд не раз видела таких и дома в Упсале, все же туда тоже добирались самые разные торговцы. Но там странные люди наперечет, а в Киеве их много.
И киянки другие, они непохожи на строгих новгородок или суровых жительниц Норега или Упсалы, шумные, говорливые, ярко одетые, так и стреляющие глазками во все стороны. Мелькнула мысль, что такой соблазнить мужчину ничего не стоит и без дивной восточной красы, но Ингигерд такую мыслишку прогнала, все же князь не всякий мужчина, небось себя высоко ценит.
Кияне без малейшего стеснения первые недели открыто глазели на свою княгиню, еще и громко выражая свои мысли. На их счастье, мысли были хорошими, понравилась Ингигерд, хороша собой, горделива, ходит, точно лебедушка плывет, справная…
Услышав такие отзывы, Ингигерд не все поняла, но на всякий случай запомнила, чтобы потом поинтересоваться, что они значат. Только у кого можно было спросить? Подруг, тем более киевских, не было, пришлось узнавать у мужа. Тот посмеялся, объяснил с удовольствием, что хвалят, восхищаются, понравилась. Это она понимала и без перевода, а вот что такое «справная»?
Ярослав снова захохотал, вдруг с силой притянув ее к себе, но не привычно за плечи или пояс, а пониже спины, даже прихлопнув при этом:
– Это значит, что у тебя есть за что подержаться!
Ингигерд осталась в недоумении, ей казалось, что при таком количестве одежды, что надета на нее, вообще невозможно что-то разглядеть. И снова муж хохотал:
– Догадались! Ты у меня красавица, это любому и под шубой видно!
Пока князь был дома, пока они снова и снова по ночам предавались в ложнице любви, все казалось простым и ясным. Но беда в том, что князь не волен сиднем сидеть в тереме, его все время одолевают дела. Случалось, привлекал и княгиню, вернее, Ингигерд старалась сама, как могла, помогать мужу.
* * *Такой случай представился довольно скоро.
Рёнгвальд пока оставался в Киеве. Но кроме его дружины маялась от безделья и дружина Эймунда и Рагнара. Его приятель Эймунд Акасон с честью вернулся на родину в Швецию, Ингигерд заранее написала отцу, что тот обязан вернуть Акасону его земли. Чем смогла убедить короля Олава Шётконунга его дочь, никто не знал, только Эймунду действительно было возвращено все.
А вот норвежцы Эймунд Хрингсон с Рагнаром к себе возвращаться не решались, хотя и они не отказались бы от заступничества молодой княгини. Вот эти-то и маялись в Киеве.
Ярослав, по Новгороду хорошо помня, к чему приводит безделье варягов, начал опасаться, как бы чего не вышло. Тем более платить наемникам ни за что прижимистый князь не собирался. Варяги, уже спустившие все, полученное от русского князя за предыдущие годы, начали ворчать. Некоторое время Эймунд пробовал намекать на необходимость заплатить еще. Ярослав не говорил ни да, ни нет. Не выдержала даже Ингигерд:
– Почему ты не прогонишь их просто так?
– В Норег им нельзя. Знаешь, куда они отправятся?
– Ну не к печенегам же!
– Нет, для этого есть Брячислав с его Полоцком. Племянник спит и видит, как бы забрать себе часть моих земель. Что тогда делать, воевать еще и с Эймундом?
И все же отказать Эймунду и его дружине пришлось. Ярослав, привыкший к постоянным угрозам Эймунда, на сей раз даже отмахнулся, надоело. И уехал в Вышгород, чтобы не слышать очередного «совета» норвежца заплатить, иначе хуже будет.
Князя не было в Киеве, поэтому Рёнгвальд пришел к Ингигерд:
– Норвежцы готовы к отплытию.
– Куда? Домой им нельзя. Не натворили бы чего в Киеве или Альдейгьюборге.
– Не думаю, но все может быть.
Если Новгород мог и сам дать отпор норвежской дружине, то Альдейгьюборг и Ингерманландия были перед ними беззащитны. Ингигерд и Рёнгвальд обменялись тревожными взглядами, потом княгиня резко поднялась:
– Пойдем!
– Куда?
– Скажи своим людям, чтобы спрятались в кустах на горе над пристанью, а к Эймунду отправь с сообщением, что я хочу с ним поговорить.
Рёнгвальд вздохнул:
– Это только оттянет события, Эймунд лишь согласится подождать возвращения князя.
Ингигерд внимательно посмотрела на Рёнгвальда и с нажимом добавила:
– Сигналом для твоих людей будет мой взмах платком.
Тот на миг замер, в его душе шла борьба, но потом кивнул:
– Пойдем.
Ингигерд шла к пристани и гадала, чем обернется для нее эта встреча. Если Рёнгвальд до конца будет на ее стороне, то можно захватить Эймунда, а уж там разговор будет другой. А вот если норвежец встанет на сторону своих… тогда Эймунд захватит саму Ингигерд! Но выхода она все равно не видела.
Эймунд не слишком верил княгине, ведь та всегда стоит на стороне мужа, но отказать ей в беседе не мог. Рагнар предложил пойти вместе.
– Я иду на встречу с княгиней, а не с вражеской дружиной!
– Но она не одна.
– Женщина, даже такая решительная, как дочь короля Олава Шётконунга, не должна запросто расхаживать по городу одна. Рядом с ней ее сородич Рёнгвальд.
Спустившись на пристань, Эймунд приветствовал Ингигерд и стоял, молча глядя на нее. Княгиня выдержала паузу, потом повела рукой в сторону холма:
– Присядем для разговора.
Не дожидаясь согласия или отказа варяга, она направилась к холму сама. Что оставалось делать Эймунду? Он хорошо помнил об остром язычке Ингигерд и понимал, что она вполне может выставить его посмешищем, скальды долго будут перемалывать косточки трусу Эймунду, побоявшемуся поговорить с женщиной в присутствии всего одного ее родственника. Пришлось идти за Ингигерд.
Рёнгвальд пытался понять только, как собирается Ингигерд не позволить своему собеседнику убежать обратно на драккар.
Отойдя подальше, чтобы до стоявшего готовым к отплытию драккара было уже далековато, а до кустов не очень, княгиня вроде беспомощно оглянулась. Вокруг только мокрая трава и глинистая земля, присесть некуда. Пришлось Эймунду расстилать свой плащ, но когда Ингигерд уселась, придавив край плаща, а с другой стороны также пристроился и Рёнгвальд, норвежец что-то заподозрил.
