Хамза Есенжанов - Яик – светлая река
Хаким, еле скрывая улыбку, удивленно покачал головой.
Весь этот день до самого позднего вечера возле кстау Жунуса было многолюдно и шумно. Люди не переставали говорить о шугуловском Лохматом Черном буре и двух мальчиках – Алибеке и Адильбеке, чудом спасшихся от неминуемой гибели.
– Почему же не зарежут этого проклятого буру? – возмущались женщины. – У всех у нас есть дети… Ох, аллах, сохрани их от этого чудовища!..
– Чтоб напала на него самая страшная болезнь!..
– Хорошо, что случилось все это возле самой реки, вот ребята и спаслись. А если бы в степи?.. Или, скажем, не догадались бы нырнуть в воду?.. Ах, помилуй аллах, что бы с ними было!
– Если бы не Тойеке, если бы не настиг буру, пожалуй… – начал было Ареш.
Но его тут же перебила Мадине:
– Да ведь Тойеке догнал буру уже после того, как ребята спрятались. Ты вот что скажи: какой смекалистый Алибек!
– Ох и дал же Тойеке жару этому Черному буре, ведь у него камча из шести толстых сыромятных полосок сплетена, и на самом кончике приклеплен свинец. Как хлестнет, хлестнет он этой камчой буру, так бура и присел на задние ноги, как собачонка. А был Тойеке на своей гнедой лошаденке. Лошадь с испугу шарахнулась было в сторону, но он ее снова подвернул к верблюду и стегнул этого проклятого шугуловского буру второй раз, да прямо по лбу. Рухнул бура, как лягушка, на все четыре ноги, вытянул шею на песке и не двигается, словно уже мертв. Клянусь аллахом, столько времени недвижно лежал, что можно было дважды вскипятить ведро молока в котле. Я уж думаю, грешным делом, не подыхать ли собрался бура? Достаю из кармана ножик и к горлу, чтобы вовремя успеть перерезать. Не пропадать же верблюду не дозволенным шариатом образом! Но бура мотнул головой, почуял, видно, что с ножом к нему, как вскочит на ноги и ну в степь, только пятки засверкали. Мы за ним вдогонку. Скачем сбоку и бьем, бьем… У меня, значит, дубинка вязевая в руках. Я ею по спине буру, по хвосту, но он все больше на Тойеке огрызался, на его сыромятную со свинцом на конце камчу. Хлестнет Тойеке – так шкура на верблюде лопается, и кровь сочится… И что вы думаете: били, били мы буру, а он все никак не успокаивается, вроде даже больше стал яриться, того и гляди на нас кинется… – разглагольствовал словоохотливый Сулеймен, подсаживаясь на корточки к Бекею, который свежевал белошерстого с красной головкой баранчика.
– А не завернет ли к нам снова этот проклятый бура, чтоб с грязью смешался у него спинной мозг?.. – вставил Ареш.
– По крайней мере, в течение этой недели он больше не появится в наших местах. В барханы убежал… Кажется, один глаз у него сильно поврежден. Думаю, как бы не вытек совсем. Бура, проклятый, что-то беспрерывно мотал головой, когда бежал. А пожалуй, ничего с глазом и не случилось, просто у него вся морда была забрызгана пеной. Во всяком случае, не хотелось бы, чтобы с глазом что-либо случилось, подальше от скандала. Впрочем, хаджи Жунус обещал уничтожить шугуловского буру. Наш старик слово сдержит, – уверенно сказал Сулеймен.
Пока свежевали и разделывали белошерстого баранчика, пока целиком опускали эту тушу в котел, пока она там варилась, да и после того, как мясо было готово и люди, помыв руки, расселись за дастархан, – ни на минуту не смолкал разговор о шугуловском буре и двух младших сыновьях Жунуса. Говорили все, рассказывали и пересказывали виденное, восхваляя перед хозяином храбрость и смекалистость Алибека и Адильбека.
В этот вечер никто из родственников хаджи Жунуса – ни мужчины, ни женщины – ни разу не вспомнил о Хакиме, только накануне приехавшем из Теке. О нем забыли. Баранчика, которого хотели колоть в честь его приезда, теперь закололи как жертву аллаху за спасение двух малышей.
– О всемогущий аллах, жертвую тебе белошерстого баранчика с красной головкой во имя спасения моих маленьких деточек! Келин, ни единого куска не оставляй, все мясо клади в котел! – сказала Балым.
– Да примет аллах жертву, принесенную в честь спасения наших ненаглядных! Сотвори же обряд, хаджи! – поддержала ее плакса Дамеш.
Жунус провел ладонями по лицу, и маленькие пухлые пальцы его застыли на кончике длинной с проседью бороды.
Глава пятая
Подходил к концу второй месяц с тех пор, как Хаким расстался с Мукарамой, но все еще не мог забыть ее черных глаз и приветливой улыбки; хотелось поскорее увидеться с ней, и он с тревогой и радостью мечтал о встрече. Еще в Уральске, перед отъездом в аул, он решил, что пробудет дома с неделю или самое большее десять дней и поедет в Джамбейту, где теперь работала в больнице Мукарама. Но почти в первый же день приезда домой планы его рухнули. Он понял, что после разговора с отцом, а главное, после беседы с Абдрахманом поездка в Джамбейту едва ли будет возможна. Если и учитель Хален будет такого же мнения об Ихласе, как Абдрахман, то тогда навсегда прощай мечта о встрече с Мукарамой в Джамбейте. «Абдрахман очень умный и проницательный человек, слова его – сама правда. Оказывается в аулах еще больше несправедливости и зла, чем в городе. Как же я не замечал этого раньше?.. А жизнь все-таки интересная штука, как хочет, так и обращается с тобой. Думаешь сделать одно, а она заставляет тебя делать совершенно другое. Ведь я еще вчера был твердо убежден, что мне необходимо ехать в Джамбейту, а сегодня?..» – рассуждал Хаким, спускаясь вниз по тропинке к Анхате. Он шел навестить учителя Халена.
Выйдя на пологий песчаный берег, Хаким взглядом стал искать лодку. Но ее нигде не было видно. На противоположной стороне реки спускалась к воде стайка девушек. Хаким решил подождать их, чтобы спросить, не на том ли берегу лодка. Было позднее утро. Хаким отошел на лужайку, сел и стал наблюдать, как над водой стремительно носились ласточки, кончиками своих черных крыльев бороздя речную гладь. Почти у самого берега на песчаной отмели Хаким заметил целый косяк мелкой рыбешки. Они резвились тоже, очевидно радуясь солнцу. Хаким оторвал ветку полыни, и бросил ее в рыбешек. Рыбки скрылись, но через минуту уже снова были на отмели. Близился полдень, а вместе с ним и наступала жара. В это время обычно взрослые забираются в землянки или юрты и пьют прохладный кумыс, а молодежь устремляется к реке, чтобы искупаться в холодной и чистой воде Анхаты. Девушки все ближе и ближе подходили к реке. Впереди шли молодуха Шолпан и сестра учителя Халена Загипа. Они издали не узнали сидевшего на лужайке Хакима, так как Анхата в этом месте разливалась очень широко и они не могли разглядеть лица юноши. Да хотя бы и увидели его, едва ли узнали бы, потому что Хаким давно уже не бывал в ауле Халена, а годы учения и город очень изменили его. И голос Хакима, когда он окликнул девушек, показался им незнакомым и чужим.
– Эй, девушки! Девушки! Кто из вас может пригнать лодку? – прокричал Хаким.
– На этой стороне нет лодки, – в несколько голосов ответили девушки и засмеялись.
Хаким недоуменно пожал плечами и, вернувшись на лужайку, снова начал швырять веточки в рыбешек, раздумывая, как бы все же ему переправиться на тот берег. Между тем девушки, не обращая внимания на Хакима, разделись и начали купаться, крича, плескаясь и брызгаясь. Девочки-подростки держались ближе к берегу и особенно резво бултыхали ногами и руками. На повороте, где берег был круче и река глубже, играли в догонялки Загипа и Зада. Они то выскакивали на песок, то снова ныряли в воду и, рассекая грудью голубую гладь Анхаты, стремительно плыли к центру реки. От них кругами расходились волны, накатывались одна на другую и рокотали над яром. Там, где купались девушки, была песчаная отмель, а вправо и влево вдоль берега – густые заросли камыша. «Может быть, лодка в камышах?» – подумал Хаким. Взгляд его упал на плывшую по-мужски к центру реки Шолпан. Она пересекла быстрину, развернулась и снова поплыла к своему берегу. Возле ее ног белой пеной бугрилась вода. Шолпан неожиданно остановилась и подняла руки, словно под ногами почувствовала твердое дно.
– Эй, тонкие бикеши[66], чем мутить воду у берега, – крикнула Шолпан девушкам, – плыли бы лучше сюда, здесь тоже не очень глубоко!
– А ну смеряй дно, Шолпан, – попросила Зада, еле-еле успевшая отдышаться после игры в догонялки. На ее щеках играл румянец.
Шолпан подняла руки вверх и, сложив их ладонями вместе, погрузилась в воду. Через минуту над водой снова показались ее черные волосы. «Пуф!..» – выдохнула она с облегчением и тряхнула красивой головой, откинув спадавшие на глаза пряди волос.
– В три человеческих роста глубина, чуть пальчиками до дна достала, – крикнула она, подплывая к девушкам.
Когда Шолпан стала выходить на берег, Зада, лукаво улыбаясь, бросила вслед ей пригоршню синего ила. Смуглая шея, спина и грудь Шолпан, по которым только что, серебрясь на солнце, стекали прозрачные капли воды, вмиг покрылись потоками ила.
