Двое строптивых - Старшов Евгений

Наконец, за башней Святого Николая, под ее защитой, находилась коммерческая гавань, носящая до сей поры греческое название Мандраки. Ах, сколько там было разных торговых кораблей со всех концов Европы! Французские, генуэзские, каталонские, флорентийские, венецианские. И даже из исламских стран. Изумленный Торнвилль задал соответствующий вопрос брату Жоффруа, на что тот ответил:

— Ничего удивительного, друг мой. Теперь, когда константинопольский тиран заставляет своих врагов объединяться против него, мы стараемся дружить и торговать с Персией, Тунисом и Египтом.

— Кажется, я много чего интересного пропустил в плену.

— Возможно. — Брат Жоффруа, видимо, пребывая в хорошем расположении духа от счастливо завершающегося плавания, разоткровенничался: — Все очень быстро меняется. Полагаю, будет заключен полноправный мир с мамлюками и тунисским беем. Последний уже пообещал продавать нам зерно без наценки за перевоз.

Лео слушал внимательно, но не задавал вопросов, чтобы не создалось впечатления, будто он что-то выведывает, а Жоффруа продолжал:

— Египетский султан… Что говорить, он обыграл нас в кипрском деле, и поэтому мы не особенно дружим, но теперь, когда судьба Родоса на волоске, он словно имеет возможность выбрать себе соседа. И ему более выгодно иметь более слабого, коим он, по сравнению с Мехмедом, конечно же, полагает нас — и это справедливо. Персидский шах тоже рад сотворить султану какое-нибудь посильное зло — у турок и персов какие-то разногласия по их нечестивой вере, а нам на руку. Только, увы, это все не военная помощь. Ее могли бы оказать христианские государи, но они, к нашему прискорбию, не внемлют нашим призывам…

Лео молча слушал, краем глаза продолжая обозревать Родосскую крепость, которая, к слову сказать, тогда выглядела иначе, чем после Великой осады 1480 года, еще не случившейся, но уже близкой.

Тогда высокие зубчатые башни устремлялись к небесам, отражаясь в глади лазурного моря, и ветер развевал над ними горделивые флаги великого магистра Пьера д’Обюссона [5]. Турецкие ядра снесут эти башни — где на треть высоты, где наполовину, а где — со стороны суши — даже почти до основания, и гордая красавица-крепость словно пригнется к земле, оденется мощными каменно-земляными бастионами. Ее былая краса уйдет в себя, словно черепаха внутрь панциря, возрожденные башни не встанут выше стен…

Но все это будет потом, а сейчас Торнвилль с замиранием сердца рассматривал приближающуюся башню Найяка — каменное чудище, нависавшее над кораблем, казавшимся перед ним жалкой ореховой скорлупкой.

Три портовые башни — Ангелов, Найяка и Святого Николая — охраняли орденскую столицу, подобно трем неусыпным каменным стражам. Тревожное положение обязывало предпринимать определенные меры: во избежание сговора этими тремя башнями командовали рыцари разных "языков", притом каждые три года происходила смена руководства.

Также враг, если бы решил захватить эти башни, обнаружил бы, что в каждую из них очень сложно попасть. На своеобразной развилке двух молов стояла круглая башня Святого Павла с защищенными бастионом воротами — только ее взятие могло пропустить врага на молы, чтобы осадить башни Найяка и Святого Николая.

Но и это было еще не все! У портовых башен отсутствовали входы на первом этаже! Чтобы попасть внутрь, следовало сначала войти в тонкую стройную башенку, возведенную рядом с главной башней, подняться по лестнице, выбраться на открытую площадку на крыше башенки и затем по узкому арочному мостику, расположенному высоко над землей, войти внутрь большой башни. "Входные" башенки у Ангелов и Святого Николая возвышались почти вровень с большим башнями, в то время как каменная спутница гигантессы Найяка доходила ей только до начала второго этажа.

Цепь, преграждавшая вход в военную гавань, была приспущена в воду, поэтому каракка, осторожно ведомая опытной рукой Джарвиса, прямо по центру — в том месте, где цепь опускалась под воду наиболее глубоко — беспрепятственно прошла над препятствием.

У Жоффруа отлегло от сердца: штурман умудрился с утра уже неплохо "причаститься", а на критику по этому поводу ответил площадной бранью, однако, чего греха таить, дело свое совершил отменно. Слева по борту осталась башня Ангелов со своим молом с пушками, а каракка медленно сворачивала к деревянной пристани, ведшей к Морским воротам Родосской крепости.

Морские ворота были обрамлены двумя полукруглыми зубчатыми башнями, меж которых находился только недавно установленный мраморный барельеф с тремя небожителями: Богоматерью, святым Петром, а также святым Иоанном Крестителем — особо почитаемым покровителем ордена. Под изображениями были высечены гербы ордена, королевского дома Франции и великого магистра д’Обюссона, а также дата — 1478 год.

Помимо небесных покровителей, призванных защищать ворота, на подступах к крепости были готовы встретить врага несколько мощных башен, отражавшихся в водной глади гавани. Среди них над зубчатой стеной возвышались своды храма Богоматери Замка, а далее вправо, почти под сенью башни Святого Павла, располагались Арсенальные ворота — названные так потому, что за ними, внутри крепости, находилось приземистое здание рыцарского арсенала. Эти ворота (шириной в 9,9 метра и высотой в 5 метров) были обустроены так, чтобы втаскивать через них корабли в расположенные за крепостной стеной доки и верфи иоаннитов. Лео как раз увидел процесс затаскивания галеры в эти ворота для ее последующего ремонта и не мог не впечатлиться.

В общем, крепость представляла собой мощную твердыню, но надо признаться, что в самом конце 1476 года у султана был неплохой шанс захватить Родос, оставшийся из-за каприза природы практически беззащитным, словно извлеченная из раковины улитка. Страшный ураган пронесся над островом, порушив много домов и даже архиепископский дворец, но не в этом была главная беда — целый участок крепостных стен, смотревших на гавань, обрушился!

Суеверные жители увидели в этом гнев Божий и в унынии опустили руки, но умница д’Обюссон живо согнал всех на работы и заставил самоотверженно трудиться: и уныние прошло, и дело было сделано. Ну, а что поворчали, что он обошелся с горожанами, как с пленными магометанами, так, как говорится, собака лает — караван идет. Резво покончили с первоочередными работами, потом уж с меньшим спехом занялись второстепенными да отделочными. Теперь же приплывшие из Константинополя застали самый финал строительной эпопеи внутри гавани.

Потом внимание плывших на каракке привлекла пришвартованная большая венецианская галера под красно-золотым флагом с крылатым львом святого Марка.

Алчен венецианский лев! Все Средиземноморье хочет заглотить. И давно бы заглотил, если бы не османы. И тогда лев без зазрения совести позволяет себе все, что сам считает позволительным для себя — мол, кто осмелится осудить меня? Одной когтистой лапой он воюет с турками, другую подает им в знак верности и союза, и при этом умудряется ими обеими пригребать себе владения.

Лев думает, на Родосе этого не знают, но нет. Совершенная шпионская сеть магистра д’Обюссона уже донесла ему из самого Константинополя о том, что венецианцы за спинами всех своих союзников готовятся заключить с османами сепаратный мир. Чуть позже кое-какие подробности о венецианском посольстве приватно сообщил брату Жоффруа невозмутимый д’Обюссонов секретарь — итальянский рыцарь Филельфус…

Однако мы немного забежали вперед в нашем повествовании. Вернемся немного назад, к тому моменту, как Жоффруа с сопровождавшими и Торнвилль высадились на деревянный пирс, ведший на сушу к Морским воротам.

Новоприбывшие дали объяснения страже и вошли внутрь крепости, в ту ее часть, что носила наименование Хора, или Бурго. Она была населена, по преимуществу, греками, хотя имелось там и определенное количество латинян, а также евреев, особняком живших в своем квартале близ госпиталя Святой Екатерины и одноименных ворот.