Виталий Познин - Двойник Цезаря
Из дома доносилась веселая музыка и гвалт возбужденных голосов. Звуки становились все громче, нарастали, приближались, и, наконец, когда дверь парадного входа резко распахнулась, музыка и беспорядочный гам выплеснулись на улицу вместе с толпой пестро разодетых людей, возглавляемую дородным мужчиной, облаченным в белую, как у жениха, тогу. Его широкая, рыхлая физиономия, нездоровую красноту которой усиливали свет фонаря и огонь факелов, расплывалась в довольной улыбке.
Лысеющую голову «жениха» украшал лавровый венок триумфатора. И подобно триумфатору, толстяк то и дело раскланивался направо и налево и воздевал вверх то одну, то другую руку. Сопровождавшая его свита, состоявшая из его приятелей и всякого рода прихлебателей, радостно повизгивала, похрюкивала, чмокала губами и при каждом жесте толстяка принималась хохотать так, будто им щекотали ребра. Прохожие, останавливающиеся поглазеть на это шутовское действо, тоже хихикали, и лишь немногие, очевидно недавние крестьяне, презрительно плевались в сторону весельчаков и торопились дальше по своим делам.
Все понимали, что означает комедия, которая разыгрывалась на их глазах: любитель острых ощущений, отваливший хозяйке заведения щедрую порцию серебра за право провести первую ночь с юной рабыней, только что купленной для лупанария, изображал некое подобие свадебного торжества. Присутствие нечаянных зрителей еще больше раззадорило похитителя невинности, его дружков и видавших виды «волчиц»[6], принимавших в свой приют разврата еще одну жертву, и они веселились так, будто и впрямь присутствовали на настоящей свадьбе.
Среди свиты молодцов, участвовавших в этом балагане, Катилина заметил несколько знакомых ему лиц, но, не имея желания общаться сегодня с кем бы то ни было, ускорил шаг, чтобы побыстрее свернуть за угол.
— Луций! — услышал он за спиной знакомый голос и, обернувшись, увидел Квинта Курия.
— Куда ты торопишься? — активно жестикулируя, заговорил Курий. — Оставайся с нами! Тут хорошо и весело. А хочешь — пошли вместе к Фульвии.
— Нет, спасибо, у меня сегодня другие планы.
— Ну-ну. Интересно, куда можно спешить в столь поздний час. Не на тайное ли свидание?
— В отличие от тебя я не афиширую имена женщин, с которыми встречаюсь.
— Ну, ты у нас во всем конспиратор… Кстати, я случайно встретил сегодня Юлия Цезаря. Он спрашивал про тебя.
— Я сам его найду. А тебе совет: поменьше болтай!
Катилина повернулся к назойливому Курию спиной и скрылся за углом.
Путь его лежал к дому Семпронии, пославшей ему приглашение посетить ее сегодня вечером.
С этой женщиной Луция связывала многолетняя дружба, если их странные отношения можно было назвать дружбой.
Они встретились десять лет назад, когда Семпрония цвела первой женской красотой, яркой, манящей, приковывавшей взоры даже самых ленивых и апатичных мужчин. Боги одарили ее не только привлекательной внешностью и легким, веселым нравом, но и многими талантами. Она сочиняла недурные стихи, красиво пела и хорошо танцевала, что постоянно вызывало недовольство ее мужа Децима Брута. Тот считал, что жена его делает это гораздо искуснее, нежели подобает порядочной женщине. На что Семпрония отвечала со смехом: «Дорогой, ты играешь в кости искуснее, чем иной шулер, но это еще не повод сомневаться в твоей порядочности».
Вспыхнувшая с первой же встречи любовь между Семпронией и Катилиной продолжалась чуть больше года. Луций был влюблен пылко, страстно и даже предлагал красавице разорвать супружеские узы с Брутом, чтобы связать свою жизнь с ним, Катилиной. Но Семпрония не склонна была торопить события. Кроме того, она обожала своего сына Альбина и не хотела разлучаться с ним даже ради любимого мужчины.
Измаявшись от раздирающей его ревности и чувствуя, что он рискует, подобно Валерию Катуллу, оповещавшему в стихах весь Рим о том, как он страдает, оказаться в плену мучительно-сладостного чувства любви-ненависти, Луций решил прекратить всякие отношения со своей возлюбленной, вырвать ее из сердца. Он покинул Рим на несколько месяцев, отправившись сначала в родовое имение, а затем в путешествие по Греции.
Долгая разлука если и не излечила его окончательно, то в большой мере притупила остроту чувств, и когда он встретился с Семпронией вновь, то уже не претендовал на то, чтобы быть единственным ее возлюбленным, не устраивал, как раньше, яростных сцен ревности, и даже стал спокойно, с улыбкой воспринимать новые увлечения красавицы.
Семпрония тоже не склонна была терять окончательно своего преданного поклонника. Ей нравились его ядовитая ирония, мужская грубость и прямота. Благодаря ее дружелюбию, веселому нраву и ясному, почти мужскому уму, отношения их стали более дружественными, чем любовными. Лишь иногда они позволяли себе встречаться наедине, или, как выражалась Семпрония, окунаться в теплые волны воспоминаний…
Приблизившись к расположенному на Эсквилине великолепному особняку Децима Брута, Катилина велел слугам отправляться домой, и, подойдя к массивной двери, постучал по ней висящим на бронзовой цепочке самшитовым молотком. Через некоторое створки двери приотворились, и мрачного вида раб-либурн, поклонившись, пригласил гостя следовать за ним в перистиль.
Это место в доме Брутов мало чем отличалось от подобных мест в домах римских нобилей: в миниатюрном саду, окруженном по овальному периметру мраморной колоннадой, росли маленькие пальмы и кипарисы, благоухали мирт и олеандр, а по стенам и колоннам вился бойкий кудрявый плющ.
Но было здесь и нечто выдающееся — а именно роскошное изобилие воды. Прозрачные холодные струи гулко журчали в двух позолоченных фонтанах, изливались из пастей лягушек, змей, обезьян и ослов, сползали прозрачной кисеей с отполированных водой мраморных ступеней, текли по желобам вдоль стен перистиля.
В дневное время солнечный свет пронзал своими лучами эти водные струи и потоки, отчего они отбрасывали тысячи вибрирующих, танцующих солнечных зайчиков на колонны из белоснежного тибуритинского мрамора, на гладкий мозаичный пол и на влажные ярко зеленые листья растений. Сейчас же, при мерцающем, колеблющемся свете четырех холцедоновых светильников на неумолчных водных струях там и сям вспыхивали, будто бриллианты, яркие блики. Казалось, что ты находишься в таинственной прохладе наполненной драгоценностями пещеры.
Из-за шума воды Катилина не услышал, как к нему приблизилась Семпрония, и даже вздрогнул от неожиданности, когда она нежно коснулась рукой его спины.
— Извини, дорогой, что заставила тебя ждать, — произнесла женщина низким бархатным голосом и, обернувшись к двери, хлопнула дважды в ладони.
В тот же самый момент в перистиле возникли слуги, будто они все время стояли там, за дверью, дожидаясь сигнала госпожи. Слуги внесли три столика из черного дерева, два легких кресла и подставки для ног. На одном из столиков разместились два халцедоновых кубка, отражающих мерцающее пламя светильников, а также небольшой глиняный сосуд-холодильник; на другом столе появилась большая ажурная ваза из серебра, наполненная фруктами; на третьем — чаша с ароматизированной водой для мытья рук и вышитые льняные салфетки.
— Посидим здесь, пока не спадет жара, — Семпрония сделала легкий жест рукой, и слуги исчезли из перистиля так же быстро и бесшумно, как и появились.
Семпрония вынула из глиняного холодильника темный кувшин, расписанный белыми лилиями, и, наполнив вином кубок, подала его гостю.
— Хиосское, из Греции, — пояснила она. И добавила с ироничной улыбкой. — Я знаю, ты предпочитаешь пить вино по-скифски, не разбавляя водой.
Соблюдая ритуал, Катилина поднялся и с легким поклоном принял кубок из рук хозяйки.
— В твоем доме нельзя иначе, — ответил он. — Здесь столько воды, что просто грех наливать ее еще и в вино. А ты не выпьешь со мной? Или твой древний род свято блюдет законы Ромула? Помнишь, как там сказано про женщин? «Суду сородичей подлежит прелюбодеяние и питие вина, если на нем поймают».
— Вот именно — «если поймают», — засмеялась Семпрония и, налив себе немного вина, разбавила его теплой воды.
— Да пошлют тебе боги вечную молодость, удивительная женщина! — сказал с чувством Катилина, глядя неотрывно в серые бездонные глаза Семпронии, и залпом осушил кубок с прохладным ароматным напитком.
Семпрония, как всегда, эффектная, грациозная, выглядела гораздо моложе своих лет. Сегодня она была без повязки, поддерживающей грудь, но от этого ее бюст еще выразительней вырисовывался под легкой туникой. От розовой туники исходил резкий, но приятный, волнующий запах совсем свежей, не стиранной ни разу ткани, — его не могли забить даже благовония, которыми изобильно пользовалась красавица.
