Валерий Есенков - Восхождение. Кромвель
Счастливый отец, сэр Генрих вырастил шесть сыновей и пять дочерей. Замок Хинчинбрук на берегах Уза и громадные земли, как и подобает для сохранения родового богатства, получил старший сын Оливер, остатки поделили между собой младшие сыновья, дочери получили приданое. Как младшему сыну, Роберту из богатейших владений отца досталось очень немного, но он считал такое положение вещей справедливым и был доволен своей долей, повторяя своему сыну, что не наследство, а собственный труд и приумножение определяют истинное достоинство человека. Своего брата Оливера Роберт не любил, даже несколько презирал, но не оттого, что завидовал замкам, аббатствам и приоратам. Зависть — считал младший брат — один из тяжких и грязных грехов, несовместимых с истинной верой. Он осуждал безумное расточительство старшего брата, который не приумножал, а транжирил полученное наследство. Роскошные пиры, казалось, никогда не прекращались в Хинчинбруке, и если нынче заканчивался один, то назавтра начинался другой. Охота на кроликов сменялась охотой на лис. Бешеные кони охотников вытаптывали луга и пашни, принадлежавшие арендаторам и свободным крестьянам, нанося им без смысла, без цели непоправимый ущерб. Гремели праздники. Затевались турниры. Французское вино лилось рекой. Сэр Оливер веселился и разорялся, проматывал отцовское состояние. Читая Библию, Роберт частенько упоминал его имя в своих толкованиях, но не брата винил, а королевскую англиканскую церковь, которая, оставаясь наполовину папистской, своими роскошествами вводила в грех прихожан.
Однажды прискакал гонец и подал пакет. Сэр Оливер извещал своего старшего брата, что Яков Стюарт проездом из Шотландии в Лондон, где ему предстояло занять английский королевский престол, благосклонно согласился завернуть в Хинчинбрук и отдохнуть в его скромном замке несколько дней. По этому случаю готовятся грандиозные празднества. Разделить с ним высокую честь приветствовать столь необычного гостя сэр Оливер приглашает всех родных, друзей и соседей. Разумеется, и брата Роберта вместе с семьёй. Прибытие короля должно состояться двадцать седьмого апреля 1603 года.
Роберт ответил отказом: праздников он не любил, и его не приводила в восторг возможность лицезреть короля, по его мнению, тирана. Тихим весенним вечером следующего дня в его скромный каменный дом в два этажа пожаловал сам сэр Оливер, его сопровождали вооружённые слуги. Роберт и домочадцы мирно ужинали за общим столом. Старший брат тихо вошёл, промолвил приветствие, присел на край скамьи по правую руку от хозяина и негромко сказал:
— Тебе надо приехать. Это король.
Роберт поднял глаза. Тотчас на дальнем конце стола бесшумно поднялся мальчик-слуга, и перед сэром Кромвелем появилась оловянная тарелка, вилка и нож, а на тарелке ломоть хлеба и кусок варёной говядины. Продолжая ужинать, Роберт сказал:
— Угощайся. Зачем мне король? От короля я жду только беды.
— Какие же беды?
— Он сын папистки, Марии Стюарт.
— Он воспитан Ноксом и Бьюкененом, они приверженцы твоей истинной веры.
— Елизавета была протестанткой. Она казнила королеву Марию только за то, что у неё было больше прав на английский престол, чем у дочери Анны Болейн. Сын отомстит. Он не может не отомстить.
— Я оттого и зову тебя в Хинчинбрук. Увидев его, ты убедишься, что впал в заблуждение.
Роберт с сомнением покачал головой, отодвинул тарелку с обглоданными костями, сделал большой глоток пива и твёрдо сказал:
— Хорошо.
Младший брат сдержал слово: он отправился в Хинчинбрук всей семьёй. Роскошь Хинчинбрука вызывала у него отвращение. И замок, и конюшни, и псарни, и амбары, и склады, и площадка перед замком, и старинный монастырский разросшийся парк были приведены в образцовый порядок. Сигнальщики были расставлены по дороге на Лестер за несколько миль. Разодетые гости на дорогих скакунах толпились у въезда в усадьбу, готовясь выехать навстречу королевскому поезду. Между ними сновали не менее разодетые слуги. Впереди всех красовался сэр Оливер в модном камзоле зелёного бархата с высоким белым плоёным воротником, какие во всей Европе носят только паписты, в плаще белого бархата, в память о Ричарде Кромвеле, первом владельце бывшего приората.
Наконец прискакал сигнальщик на взмыленной лошади: едет! В тот же миг расфранчённые гости нестройной ватагой, победно крича и настёгивая плетьми дорогих скакунов, сорвались с места и скрылись из глаз. Они возвратились спустя полчаса, сопровождая раззолоченную карету на высоких рессорах, молчаливые, с торжественным выражением на раскрасневшихся лицах. Карета сделала круг и остановилась. Лакей в голубом кафтане и белых чулках распахнул дверцу и откинул ступень. Из кареты с трудом выбрался маленький человек, узкогрудый, тщедушный, с большой головой и лысеющим лбом, на кривых тоненьких ножках, удлинённых высокими красными каблуками, скорее сын молодого Дарнлея, чем Марии Стюарт, красивой и сильной, неутомимой наездницы, воинственной королевы Шотландии. С почтением, задерживая дыхание, маленького человека на кривых тоненьких ножках под руки отвели в покои, отведённые для него, обставленные с роскошью французского двора, где маленький человек на кривых тоненьких ножках мог переодеться и отдохнуть.
И грянули торжества. Они открылись турниром. Местные рыцари с тяжеловесным мастерством сельских хозяев смело разили друг друга тупыми длинными копьями, по счастью, никого не убив. Во время королевской охоты добрая сотня всадников под рёв труб и криков загонщиков затравила оленя, и последний удар, соскочив с коня, нанёс широким кинжалом король. Оленя ободрали, зажарили на вертеле и подали к обеденному столу. Прощальный обед начался в полдень великолепным шествием всех присутствующих, разбитых на пары, и продолжался до позднего вечера. Музыканты играли. Местные актёры представили комедию. Французские вина подавались без счета. Вино ударило в голову. Король стал говорить:
— Благодарю вас, джентльмены. Ваши приветствия я принимаю как одобрение. Я дам вам законы, да, я их вам дам. Под сенью моих законов, клянусь Господом, ваша страна достигнет благоденствия и процветания. Ибо...
Король пошатнулся и попытался строго взглянуть на весёлых гостей:
— Ибо шотландские короли были прежде сословий и рангов, прежде парламентов, прежде законов, это я подчеркну. Не кем иным, но королями была разделена земля между их верными слугами, королями были образованы сословия, королями были созданы рычаги управления. Короли были творцами законов, а не законы творили королей, это я подчеркну. Так было в Шотландии, отныне так будет и в Англии.
Веселье стало стихать. Сельские хозяева, здоровые, трезвые, крепкие на вино, с изумлением глядели на оратора, внезапно заслышав незнакомые речи. Внимание ободрило подпившего короля. Он заговорил вдохновенно:
— Ибо король — подобие Божие. Кто, кроме Бога, может быть судьёй между королём и народом? Я вам отвечу: никто! Ибо рассуждать, что может и чего не может Бог, есть богохульство, это, заметьте себе, стало быть, рассуждать о том, что может и чего не может король, есть бунт. А вы бунтовать? Ну, нет, я никому не позволю рассуждать о моей власти, никому и никогда! Монархический строй есть высший строй на земле, это вы должны твёрдо знать. Короли — наместники Бога. Короли сидят на Божьем престоле, это закон! Королей называет Богами сам Бог, это я где-то читал. Джентльмены, благодарю вас.
Король тяжело приподнялся и слабой рукой подал условленный знак. На середину залы выступил хозяин замка. Король приблизился к нему, ступая вразлад, качаясь на слабых тоненьких ножках, и опоясал его мечом старинного образца, с какими рыцари ходили в крестовый поход на язычников и мусульман, таким образом возведя его в рыцари, точно хотел показать, что он может всё, что ему позволено и что сомневаться в этом не смеет никто, однако уже не смог ничего сказать в ободрение нового рыцаря. Сэр Оливер преклонил колено и поцеловал его дрожащую руку. Король помедлил и милостивым жестом поднял его. В ответ сэр Оливер излил на короля свою щедрость. Он преподнёс ему тяжёлую чашу чистого золота. Во дворе короля ждал небольшой табун породистых лошадей, целая стая ловчих птиц и лучшая свора борзых. Одарив короля, хозяин замка одарил золотыми вещами и придворных. Пир был окончен. Стали собираться в дорогу. Отяжелевшего монарха под руки усадили в карету. Следом за ней потянулся бесконечный королевский обоз. На другой день, сев верхом на коня, чтобы ехать на пастбище, Роберт предрёк:
— Наступают тяжёлые времена.
3
И был прав. Едва сын Марии Стюарт, шотландский король Яков VI, превратился в английского короля Якова I, он созвал в Гемптон-Корте конференцию высшего англиканского духовенства и заявил:
