Ирина Кёрк - Родиться среди мёртвых. Русский роман с английского
— Что значат эти слова?
— Господи, помилуй, — сказал он.
Юноша с серебряной чашей приблизился к священнику и взял у него кадило. Священник снял покрывало с памятника, окропил его трижды водой и повторил молитву.
Все глаза устремились на памятник. Это был бронзовый бюст мужчины с серьезным лицом. Все опять запели. Радостный напев заглушил звуки дождя и грома. Я хотел спросить Петрова, что это за песня, но когда я взглянул на него, я увидел, что по его лицу катились слезы. Я поспешил отвернуться.
Священник посторонился и уступил место пожилому человеку, который стал говорить речь робким голосом, и каждый раз, когда он говорил слова «Александр Сергеевич Пушкин», он останавливался, поворачивался и кланялся памятнику, словно ожидал, что бронзовый бюст кивнет ему с одобрением. Постепенно голос говорившего стал возвышаться, мягкое выражение лица переменилось, и он больше не произносил имя поэта и не обращался к памятнику. Он повторял слова «Россия» и «большевики» несколько раз и грозил кулаком. Глаза его горели, он выглядел, как древний пророк, призывающий гнев Иеговы на грешников. Я не понимал, что он говорит, но его лицо смутно напоминало мне что-то, чего я не мог вспомнить.
Оратор кончил свою речь. Все задули свечи и стали медленно двигаться в сторону памятника. Кто-то потянул меня за рукав. Я повернулся и увидел Александра, мальчика, с которым познакомился на Зикавейском кладбище.
Он был одет в пальто для девочки, слишком большое для его узких плеч, но его волосы были гладко причесаны, и вид у него был очень серьезный.
— Вы знаете, — сказал он, — что я был назван Александром в его честь?
И он указал на памятник.
— Где твоя мама? — спросил я.
— Я не знаю, где-то здесь. Я ее потерял.
— Александр, а твой дедушка здесь? — спросил Петров. Мальчик кивнул головой.
— Вы знаете его семью? — спросил я у Петрова.
— Ну, конечно. Генерал Федоров — очень уважаемый человек.
— Ты лучше оставайся с нами, пока не найдешь маму в этой толпе, — сказал я.
— Я пойду поищу ее, — сказал Петров и исчез.
Я взял руку Александра и пробрался к тротуару. Дождь кончился, и я хотел сделать несколько снимков.
— Я никогда не видел такого большого фотоаппарата, — сказал Александр. — Вы будете снимать Пушкина?
— Да. Хочешь карточку?
— Насовсем? — спросил он и, когда я подтвердил, сказал: — Я отдам ее маме. Она меня назвала в честь Пушкина.
— Оставь себе. Я дам ей другую, если она захочет.
— Она захочет.
Я поднялся на низкую кирпичную стенку и сделал несколько снимков памятника и окружающей толпы. Я был рад, что в кадр попал священник. Его золотом расшитая белая одежда выделялась на фоне бесцветной толпы. После трех снимков я слез со стены.
— Мне надо положить это к памятнику, — сказал Александр и помахал букетом олеандров.
— Подожди, — остановил я его. — Мы подойдем вместе, когда будет меньше народа. Надо подождать твою маму. Как она?
— Она — хорошо. А он выглядит живым, не правда ли?
— Кто?
— Пушкин.
— Откуда ты знаешь? Ты же его никогда не видел.
— Я его знаю. А у вас в Америке есть такой поэт, — спросил он, — которого вы любите больше всех в мире?
— У нас есть несколько.
— Да, но кто из них лучше всех?
Я не успел ответить на этот вопрос, потому что в этот момент Петров и генерал Федоров подошли и одновременно заговорили со мной.
— Простите меня, — сказал Петров генералу.
— Ваше слово, — сказал генерал.
— Нет, нет, пожалуйста, ваше превосходительство!
— Вы присутствовали на открытии? — спросил генерал.
— Да, для газеты.
— А теперь можете ли вы пойти с нами в Офицерское собрание? Там будет небольшое празднование по случаю открытия памятника…
— Пожалуйста, — сказал Александр. — Это очень красивый клуб, как дворец.
— Хорошо, но ненадолго. А где мадам Базарова?
— Мы ее сейчас увидим, она вон там.
Мы подошли ближе к памятнику. Большинство людей уже ушло, только несколько небольших групп еще стояли и разговаривали. Я увидел Тамару. Она стояла одна недалеко от памятника. Ее темные волосы были мокры от дождя, и несколько капель осталось на ее лице. Она вздрогнула, когда Александр крикнул: «Мама», — и когда он подбежал к ней, она взяла его за руку и шепнула что-то на ухо. Он положил свой маленький букет у подножия памятника, осторожно провел пальцем по буквам надписи и прочел ее громко.
— Тамара, — обратился генерал к дочери, — ты помнишь мистера Сондерса?
— Да, помню.
На ее бледном лице я прочел тень неудовольствия.
— Добрый день, — сказал ей Петров и поцеловал ее протянутую руку. Она сказала ему что-то по-русски.
— Мистер Сондерс идет с нами в клуб, — сказал генерал и позвал внука, который ходил вокруг памятника.
— Как далеко до вашего клуба? — спросил я.
— Недалеко, кварталов пятнадцать.
Я предложить взять такси, потому что ни у генерала, ни у Тамары не было дождевиков, но Тамара решительно сказала:
— Мы пойдем пешком.
По ее тону я почувствовал, что она противоречит именно мне, и пожалел, что согласился на предложение генерала. В такой мрачный день я предпочел бы быть во Французском клубе с веселыми и учтивыми людьми.
Мы молча шли под мелким дождем.
— Смотрите, — крикнул Александр, когда мы дошли до белого здания. — Это наше Офицерское собрание.
Он побежал вперед. Недалеко от дверей стояла женщина лет сорока с опухшим лицом. Она отделилась от стены, как тень, и подошла к нам.
Она прошептала что-то по-русски Тамаре, которая взяла отца за руку.
— Мистер Сондерс, пойдемте, — сказал генерал.
Женщина повернулась ко мне и сказала по-английски:
— Джонни, дай мне денег.
Ее мокрое платье прилипло к телу, и я мог видеть, что в некоторых местах ее тело было покрыто болячками. Я сунул руку в карман за деньгами, но генерал быстро сказал:
— Не надо, мистер Сондерс! Это же просто пьяница, она пропьет ваши деньги и все равно будет стоять на улице.
— Старый дурак, — взвизгнула женщина. — Будьте вы прокляты. Я тоже офицерская жена. А вы…
Ее крик сопровождал нас до двери. Я взглянул на Тамару. Наши глаза встретились, ее взгляд был полон негодования, она закусила губу и отвернулась. Когда мы вошли, Петров дотронулся до моего плеча и сказал:
— Простите эту падшую женщину. Ее муж был офицер, но… — и он развел руками.
Генерал провел нас через полутемный зал в большую столовую. Я сразу же увидел огромный портрет царя и его семьи. Стены комнаты, украшенные флагами и знаменами, были сплошь покрыты портретами других монархов.
— Посмотрите, — Александр потянул меня за руку и указал на один из них. — Это — Петр Великий. Он был самый высокий человек в мире, и все его боялись.
Генерал шел через переполненную комнату грудью вперед, кланяясь любезно людям, приветствовавшим его. Он оглядел флаги, столы, кивнул музыкантам, которые сидели на маленьком возвышении в углу, и отдал честь старому господину в военной форме. Мы подошли к столу, где пожилая дама сидела прямо и с достоинством.
— Баронесса фон Раффе, — загудел генерал, — разрешите представить вам мистера Сондерса, корреспондента из Америки.
Ее припудренное лицо над белым кружевным воротником было похоже на безжизненную маску, но, когда она заговорила, ее голос обнаружил неожиданную живость, как будто вся сила, которая еще осталась в ее хрупком теле, сосредоточилась в ее голосе.
— Я очень рада с вами познакомиться, мистер Сондерс, пожалуйста, садитесь.
Петров поцеловал ей руку, подставил стул Тамаре, подождал, пока генерал опустится на стул, и сел сам.
— Мистер Сондерс присутствовал на церемонии открытия с нами, — сказал генерал.
— Это было довольно интересно, — повернулся я к баронессе. — Жаль, что вы там не были.
— Глупости, mon cher[13]. Я терпеть не могу толпу и все сборища. А Пушкину я могу отдать честь позже.
— Епископ Иоанн служил молебен, — сказал Петров.
— Я его не знаю. Он стал епископом уже в эмиграции, не правда ли? Мы ничего не знаем о его семье. Я лично предпочитаю епископа Нестора.
— Епископ Иоанн — большой аскет, — сказал генерал.
— Если он ascete[14], то должен жить в пещере. А у епископа есть общественные обязанности. Поэтому мне больше нравится епископ Нестор. Он у места и в церкви, и в гостиной. Какого вы мнения об этом, мистер Сондерс?
Вопрос баронессы застал меня врасплох. Ребенком я ходил в церковь с родителями довольно неохотно, а с тех пор, как стал студентом, не был в церкви ни разу. Мне и в голову не приходило задумываться о достоинствах духовных лиц.
— Я думаю, это зависит от религии, — ответил я туманно.
— О, да! Я слышала, что у вас в Америке много религий, и все ходят в разные церкви.
![Ирина Лукьянец - Академия Межмирья - Стать Ведьмой [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
