Говард Фаст - Торквемада
— Мы же старые друзья, Томас.
— Почему королева призвала тебя, Альваро? Ты ничего не рассказал. Она поддержит итальянца?
— Если найдем деньги, — ответил Альваро. — Ну что, поедем?
Торквемада поехал первым. Альваро тронулся за ним; озабоченный и расстроенный, он запутался в собственных мыслях — они увлекали его туда, куда ему не хотелось. Услышав крик о помощи, он испытал чуть ли не облегчение. Они уже ехали городскими окраинами. Пришпорив коня, Альваро вырвался вперед и увидел, что дерутся четверо. Трое избивали четвертого. Тот стоял, руками закрыв голову. Альваро наехал на дерущихся, и они расступились. Он сразу обратил внимание на длинное черное одеяние четвертого и решил, что избивают священника. Его охватила ярость: как смеют эти головорезы нападать на духовное лицо! Альваро вдруг с особой остротой ощутил, что Сеговия — его родной город. Как смеют эти подонки нарушать его спокойствие! Выхватив шпагу из ножен, он с криком наносил удар за ударом. Подоспевший Хуан Помас загородил проход, чтобы хулиганы не могли улизнуть; пробыв так долго с Торквемадой, он даже обрадовался, что наконец может показать себя в бою, доказать, что он не трус. Три грабителя бежали, Хуан гнался за ними и наносил удары шпагой. Их вопли и мольбы о помощи доносились до Альваро — тот, попридержав коня, вернулся к жертве и спешился.
Торквемада был уже там — не покинув седла, он мрачно смотрел на спасенного. И тут Альваро увидел, что это никакой не священник, а седобородый раввин, никоим образом не похожий на католического священника. Как мог он так обмануться, спросил себя Альваро, почему сразу этого не заметил? Вот Торквемада ведь не ошибся. Он и раввин стояли друг перед другом. Раввин, невысокий, внушительного вида, лет за пятьдесят, изрядно пострадал. Струйка крови сбегала по его лицу. Шляпа валялась на земле. Альваро поднял ее. Возвращая раввину шляпу и спрашивая, не ранен ли он, Альваро ощущал на себе пристальный взгляд Торквемады.
Потрясенный раввин, казалось, не мог чего-то понять.
— Я еврей, — наконец вымолвил он.
Альваро — все еще возбужденный — перевел дух и сказал:
— Я не спрашиваю, кто вы, я спрашиваю, не ранены ли вы.
— Ранен? — Еврей, похоже, серьезно обдумывал, ранен ли он, и лишь потом ответил: нет, он не ранен, вот только голову ему ушибли.
Тем временем вернулся погнавшийся за грабителями Хуан, подоспел и Хулио с вьючной лошадью. Хуан — он так и не спешился — странно смотрел на Альваро. Тот попросил его приглядеть за вьючной лошадью, а Хулио приказал проводить еврея домой. Раввин отрицательно покачал головой:
— Меня не нужно провожать, дон Альваро. Синагога совсем близко.
В разговор неожиданно вступил Торквемада:
— Еврей, знаю ли я тебя? Подними выше голову. Судя по виду, ты раввин, не так ли? Подними голову, чтобы я видел твое лицо.
Мендоса не спеша подошел к Торквемаде и взглянул ему в лицо:
— Думаю, ты знаешь меня, приор Торквемада.
— Я вижу тебя, раввин Мендоса, — ответил сурово Торквемада. — Не могу сказать, что знаю тебя, но видеть — вижу.
— Как вам угодно, — невозмутимо согласился Мендоса, затем, слегка склонив голову, обратился к Альваро: — Благодарю вас, дон Альваро де Рафаэль. Благодарю вас и вашего спутника. Я обязан вам жизнью.
И с этими словами он повернулся и скрылся в сгущавшихся сумерках. Глядя ему вслед, Альваро вздрогнул; что было тому причиной — страх или вечерняя прохлада, он не знал. И все же что-то заставило его сказать Торквемаде:
— Он знает мое имя. Откуда, как ты думаешь? Ведь я, Томас, никогда не видел его раньше.
Альваро не оправдывался, но чувствовал, что в голосе помимо его воли слышен страх.
Торквемада ответил, что проклятые евреи всегда все знают. Ткнув длинным пальцем туда, где скрылся раввин, он сказал:
— Его зовут Биньямин Мендоса. Он раввин из синагоги и прислужник дьявола. Зря ты не дал ему умереть, Альваро.
Альваро взглянул на Хуана — тот все это время молчал — и, не говоря ни слова, сел на коня.
Всадники продолжили путь. У монастыря они распрощались с Торквемадой, и вскоре Альваро был уже дома.
За ужином Катерина де Рафаэль наблюдала за Хуаном. Он молчал, и это удивляло и смущало ее. Она было подумала, что у Хуана произошла размолвка с ее отцом, но, когда после обеда она спросила его напрямик, он заверил ее, что дело совсем не в этом. Хуан, как и подобает, попросил у Альваро разрешения погулять с Катериной в саду, Альваро дал согласие и, когда они ушли, почувствовал облегчение. Он не мог думать ни о чем, кроме встречи с раввином, но за столом упоминать об этом избегал. Молчал и Хуан. Альваро многозначительно посмотрел на него в начале обеда, но понял его молодой человек или нет, Альваро точно не знал. У него мелькнула мысль отвести Хуана в сторону и попросить ничего не говорить Катерине, однако потом эта мысль показалась ему нелепой.
Тем временем Катерина и Хуан вышли в сад. Был приятный прохладный вечер. Взошла луна. Они сели на скамью — Катерина сразу поспешила в объятья юноши. Она пылко прижалась к нему, но Хуан был холоден. В его объятьях не было тепла, и Катерина отпрянула от него.
— Прости меня, но я так волновалась, — сказала она. — После твоего отъезда я не могла ни есть, ни спать.
— Только из-за того, что я уехал в Севилью? Но это глупо, Катерина.
— Для меня Севилья — все равно что край света. Я всю жизнь прожила в Сеговии.
— Что такое Севилья? Такое же место, как и Сеговия. Съездили и вернулись — вот и все тут.
— А что там было? — спросила Катерина.
— Ты и так все знаешь. Меня представили королеве.
— Ты ей понравился? Что она сказала? Как она выглядит? Ты должен мне все рассказать. Ведь ты был при дворе! Это же так интересно! Расскажи мне, какая она.
— Сколько дней осталось до свадьбы? — ушел от ответа Хуан.
— Двадцать три.
Когда Хуан заговорил, он, похоже, никак не мог собраться с мыслями:
— Там был один человек по имени Колумб. Итальянец. Он говорит, что Земля круглая, как мяч, и что он собирается проплыть вокруг нее…
— О чем ты говоришь, Хуан? Это я знаю. Отец рассказывал. Разве ты не слышал, что я сказала? До нашей свадьбы осталось двадцать три дня. Ты сам спросил меня. Мы говорили о королеве.
— Королеве я не понравился. — Хуан был мрачен. — Что мне еще сказать?
Они умолкли. Слова Хуана озадачили и огорчили Катерину. Тем временем в доме разгорелся спор между Альваро и Марией. Последнее время они спорили все чаще. Альваро казалось, будто что-то разъедает их отношения. Вдали от жены он чувствовал, что нуждается в ней, хочет ее, во время этой поездки в Севилью он ощущал это особенно остро. Однако разочарование при встрече оказалось не меньшим, чем потребность в ней. Когда они остались одни, он попытался объяснить Марии, какие опасения вызывает у него Торквемада, но она не захотела его слушать.
— Никогда этому не поверю, — заявила она. — Нет и нет. Не может такого быть, вот и все. Ты просто глупец, Альваро. Некоторые вещи ты никогда не мог понять.
— Чего это я не мог понять? — потребовал ответа муж. — Тебе бы только обозвать меня глупцом!
— Альваро, не кричи на меня, — оборвала его Мария.
— Я не кричу.
— Нет, кричишь. Дворянину не подобает повышать голос.
— И ты еще будешь меня учить, что подобает делать дворянину! — повысил голос Альваро. — Ты меня с ума сведешь! Я устал и расстроен, а ты учишь меня манерам.
— Никогда не поверю, — ответила Мария, — что Томас, который так привязан к нам, может сделать нашей семье что-то дурное. Он мой духовник — как же он пойдет против нас? Я имею право на свое мнение. По-моему, ты просто не в себе, вот и все.
Альваро, меряя шагами комнату, сказал хриплым от волнения голосом:
— Ты не понимаешь. Господи, ничего ты не понимаешь. А теперь послушай, Мария, послушай меня внимательно. Торквемада спросил меня: Альваро, откуда ты приехал? Так и спросил. Именно так — и его голубые глаза вдруг стали холодными как лед. Понимаешь, как лед. Глаза его будто проникали мне в душу. Знаешь этот его взгляд? Нет в мире таких тайн, которые сокрыты от него. Поэтому его и сделали великим инквизитором…
Мария улыбнулась и покачала головой.
— Альваро, он знает, откуда ты приехал, — произнесла она мягко. — Мы много раз об этом говорили. Он знает, что ты из Барселоны. Разве это тайна?
— Тогда почему он спросил меня?
— Он задал простой вопрос, Альваро. Прежде ты никогда не был таким. Таким напуганным. Не понимаю, чего ты боишься.
— Конечно, тебе этого не понять. Ты представляешь себе, что такое инквизиция? Мы продолжаем жить, смеяться, петь — притворяемся, что в мире все идет по-прежнему, но в глубине души мы знаем, хорошо знаем, что в Испании появилась инквизиция, и страх не покидает нас ни днем, ни ночью, вся наша страна смердит страхом.
