Ким Чжэгю - Счастье
— Он, он, однако, мать, ты бы лучше на стол накрыла. — И, опасаясь, как бы жена не сказала чего-нибудь о Сор Окчу, быстро увлек Дин Юсона к себе в кабинет.
— Какой прекрасный кабинет! — не удержался от восхищения Дин Юсон, войдя в просторную комнату, пол которой подогревался снизу[4]. Он снял рюкзак и шинель, повесил их на вешалку и подошел к огромному книжному шкафу.
Шкаф буквально был набит книгами — специальной медицинской литературой, трудами Ким Ир Сена и другими изданиями. Дин Юсон оглядел кабинет. Письмен ный стол, диван, мягкое кресло, на столе — яркая настольная лампа. Светлые занавески придавали кабинету уютный вид. Правда, нигде не было висевшего когда-то в сеульском кабинете портрета Гиппократа, которого Хо Герим ценил как крупнейшего медика всех времен, основоположника восстановительной хирургии. Но любимая скульптура «Мыслитель» Родена, как и в прежние времена, стояла на письменном столе.
— Да, кабннет отличный, не сравнить с прежним, — с гордостью сказал профессор.
— И Роден на своем месте.
— Это все жена, мне при переезде было не до него. Это она тащила «Мыслителя» в своем рюкзаке. — На лице профессора появилась улыбка.
— У вас замечательная жена.
— Не жалуюсь. Да вы, Юсон, садитесь.
Профессор предложил Дин Юсону кресло, а сам сел напротив на диван. Он вынул свой мундштук из слоновой кости, которым пользовался еще в Сеуле, разломил сигарету надвое, одну половину вставил в мундштук и закурил.
Дин Юсону не сиделось. Он встал, подошел к столу, развернул свой сверток, который при входе в кабинет положил на стол, и вынул две бутылки вина. В этот день, когда после долгой разлуки он встречался с любимым учителем, ему хотелось как-то отметить это событие.
— Это еще зачем? Идти ко мне и… Нехорошо! — Профессор недовольно посмотрел на своего ученика.
— Я вспомнил, что вы любите это вино, поэтому… — покраснев от смущения, пробормотал в свое оправдание Дин Юсон.
Наступила пауза. Чтобы как-то сгладить неловкость, Дин Юсон спросил:
— Сонсэнним, а где же ваши дети?
Он вспомнил прежде всего младшую дочь профессора, Хёнми, которая всегда, когда Дин Юсон приходил к ним в гости в Сеуле, раньше всех выбегала ему навстречу.
— Видно, не смогли пробиться на Север. — Голос профессора задрожал.
— Как же так?
— Да так получилось. Госпиталь, к которому я был прикомандирован, вместе с частями Народной армии продвигался на юг; мы дошли до города Вончжу, но потом нам пришлось отступить и в Сеул попасть не удалось. Как раз в это время в город вошли американцы, и лишь моей старушке удалось уйти с частями Народной армии, а вот Хёнми и Хёньян, которые добровольно ушли на фронт, вероятно, погибли.
— И о них с тех пор нет никаких известий?
— Никаких. А вот Хо Гванчжэ прошел всю войну, а после войны закончил политехнический институт в Пхеньяне и теперь работает недалеко отсюда на металлургическом заводе.
— Мне о нем говорила Гу Бонхи во время нашей встречи в Пхеньяне. Он еще не вернулся с работы?
— Он живет в заводском общежитии. — Профессор о чем-то задумался, затем продолжал: — Когда я вспоминаю своих дочерей, возможно томящихся по ту сторону демаркационной линии, сердце мое обливается кровью. Пусть я уже стар, но я готов трудиться не покладая рук, чтобы приблизить час воссоединения родины.
В Сеуле Хо Герим вел замкнутый образ жизни, совершенно не интересуясь общественными проблемами и всячески избегая политики. Он считал, что медицина не имеет к ней никакого отношения, что она не связана ни с какой идеологией, что истинное призвание врача — забота о здоровье людей. Эти убеждения сложились у него еще в Японии, когда он, сын мелкого сеульского предпринимателя, закончив там медицинский институт, работал некоторое время ассистентом на институтской кафедре. Однако, возмущенный пренебрежительным отношением японцев к корейцам, вскоре возвратился в Сеул, хотя и тут чувствовал себя неполноправным гражданином. Став преподавателем в медицинском институте, он одновременно открыл у себя дома частную клинику «Хирургия Герима» и с увлечением отдался медицинской практике. Но и это не принесло Хо Гериму полного успокоения. Его угнетало всесилие денег в буржуазном обществе, когда многие больные умирали только потому, что им нечем было своевременно заплатить за лечение. И он проклинал это общество, которое подвергало совесть врача таким испытаниям. Дети всецело разделяли чувства отца, и, как только появилась возможность, обе дочери добровольно ушли на фронт сражаться за новую жизнь. Однако при отступлении им не удалось уйти вместе с частями Народной армии. Старший сын, Сончжэ, стал работать переводчиком в научно-исследовательском институте при американской армии, заинтересовавшись американской медициной, но его возмутили антигуманные опыты, объектом которых были корейцы. Он решил бежать на Север, но его выследили, и он был убит американцами. Трагическая смерть старшего сына стала последней каплей, переполнившей чашу терпения, и Хо Герим при первой возможности перебрался на Север.
Дин Юсон глубоко сочувствовал горю, выпавшему на долю профессора. Перед его глазами встал образ матери, которая, сак он думал, тоже томилась на Юге в родном Даньяне.
В комнате наступила тягостная тишина.
Вдруг скрипнула дверь, и в кабинет вошел, сверкая стеклами очков, заместитель заведующего отделением Рё Инчже.
— Прошу прощения, уважаемый профессор, но дела больницы вынудили меня побеспокоить вас в столь поздний час, — сказал он, низко склонив продолговатую голову. Дин Юсон привстал, здороваясь. Как преобразился этот человек! Ни тени надменности в лице, с которой он, развалившись в кресле и полируя ногти, принимал Дин Юсона. Сейчас он от угодливости не знал, куда себя девать.
Профессор предложил ему кресло.
— Познакомьтесь, — сказал Хо Герим, обращаясь к Дин Юсону.
— Мы уже знакомы, профессор.
— Вот как? Тем лучше. У доктора Рё Инчже за плечами большой опыт работы в нашей клинике, и я надеюсь, что вам в будущем многому можно будет у него поучиться.
— Я в этом не сомневаюсь, профессор, — дружелюбно ответил Дин Юсон.
— Доктор Рё, товарищ Юсон — мой самый способный ученик. Он намерен заняться проблемами восстановительной хирургии. Надеюсь, вы не откажете ему в помощи.
— Разумеется, мы вместе будем и работать, и учиться.
В это время супруга Хо Герима внесла столик с закусками. Профессор поставил перед гостями бокалы, и Дин Юсон разлил в них вино.
— Ну, будем здоровы!
Не успел профессор произнести тост, как Рё Инчже уже опустошил свой бокал. Глаза его радостно заблестели, и он налил себе еще вина. Наконец он заговорил о деле, ради которого пришел:
— Профессор, ко мне снова приходил больной Хван Мусон, опять настаивал на ампутации ноги, он не хочет больше терпеть боли.
— Опять? — забеспокоился Хо Герим.
— Да, требует немедленной операции.
При упоминании фамилии больного Дин Юсон оживился и тут же спросил:
— Скажите, профессор, не тот ли это Хван Мусон, который еще студентом Вонсанского сельхозинститута ушел на фронт и был ранен на Нактонганском рубеже?
— Тот самый. Он мне говорил, что вы сражались в одном отряде, он вас хорошо знает.
— Дело в том, что, когда его ранило, я настаивал на ампутации ноги. И если бы не Сор Окчу, то так бы оно и произошло. И вот я снова слышу об ампутации. В чем же дело?
— После нескольких операций, которые ему делали в разных госпиталях, положение осложнилось. У него образовался обширный дефект кости, потом возник остеомиелит с непрерывными острыми болями. Я предложил сделать еще одну операцию, и уж если она окажется неудачной, то лишь тогда прибегнуть к ампутации.
Дин Юсон смотрел то на профессора, то на его заместителя.
— Так что же вы намерены предпринять?
— Доктор Рё как раз и пришел за ответом.
Профессор перевел взгляд с Дин Юсона на Рё Инчже, который воспринял слова патрона как согласие на операцию.
— Мне кажется, нужна немедленная операция. Но если и нас постигнет неудача, тогда придется ногу ампутировать.
— Вы хотите применить что-либо новое? — поинтересовался Дин Юсон.
— Пока ничего нового нам не известно.
— Так зачем же снова подвергать больного бессмысленным мучениям? — Дин Юсон знал, что при современных методах пересадки компактной костной ткани приживляемость составляет всего лишь 50–60 процентов. — Но возможно, Хван Мусону на сей раз повезет, и операция окажется успешной, — добавил он.
В кабинет снова вошла хозяйка дома с подносом в руках. Она, видимо, слышала, о чем шла речь, и, обращаясь к мужу, спросила:
— Выходит, и медсестре Сор Окчу придется отнять ногу?
Добрая старушка очень беспокоилась за судьбу Сор Окчу. Она хорошо знала девушку еще по Сеулу, когда та несколько раз вместе с Чо Гёнгу и Дин Юсоном приходила к ним.
