Луи Жаколио - Сердар
Подобно Сердару, Даккар-Немо считает: «Если бы сипаи встретили поддержку извне, как они надеялись, быть может, Англии пришлось бы распрощаться со своими азиатскими владениями». Но если у Жюля Верна восстание сипаев стало лишь вставным эпизодом, объясняющим поступки героя, то Луи Жаколио весь свой роман посвящает попыткам индийцев освободиться от чужеземного господства.
Хочется верить, что Сердар, этот незаслуженно забытый литературный герой, найдет дорогу и к сердцам читателей конца двадцатого века. Его есть за что полюбить…
Наконец, надо предупредить читателя и о том, что Жаколио писал не исторический труд. В романе есть отступления от исторической правды. Часть из них упомянута в примечаниях, часть читатель, вооруженный современными, более глубокими познаниями, обнаружит и сам. Будь снисходителен, читатель, к подобным ошибкам, ибо сто лет назад и знания людей были иными, и воззрения на цивилизацию, на прогресс, на весь белый свет… Попытаемся при чтении романа представить себя в веке девятнадцатом.
Повторюсь: Луи Жаколио достоин воскрешения из незаслуженного забвения, достоин дружбы современного читателя, если не большего…
А. Москвин
Часть первая
ОЗЕРО ПАНТЕР
ГЛАВА I
Пик Адама. – Прибытие пароходов. – Озеро пантер. – Сердар. – Восстание сипаев.
При первых лучах рассвета начинают вырисовываться перед нами еще неясные очертания безбрежной дали Индийского океана, спокойные и безмятежные волны которого лишь чуть-чуть морщинит мелкая рябь от дуновения свежего утреннего ветерка.
Древняя Тапробана, Цейлон, волшебный остров, «Страна наслаждений», просыпается постепенно, по мере того как начинающийся день заливает своим светом его внушительные пики, покрытые вечнозеленой растительностью, его тенистые долины – прибежище диких зверей и его побережья, изрезанные бухтами, берега которых окаймлены кокосовыми пальмами.
По всем тропинкам и дорожкам, ведущим из глубины острова к городу Галле, движутся толпы сингалов[1]. Легкие на подъем, мужчины и женщины несут на своих головах фрукты и овощи, циновки и глиняную посуду, шкуры тигров и пантер или другие местные товары. Они спешат, собираясь предложить все это многочисленным путешественникам, прибытия которых ждут сегодня.
Наш рассказ начинается в первых числах мая 1858 года, в самый разгар индийского народного восстания[2] против английского владычества, и потому три парохода с солдатами и офицерами, с чиновниками гражданского ведомства и иностранными добровольцами, а также французский почтовый корабль «Эриманта», о прибытии которых было известно еще накануне, стояли на рейде и ждали, когда восход солнца позволит им пройти единственным узким каналом, ведущим в порт.
В нескольких лье[3] отсюда, на одном из высоких плато Соманта-Кунт, покрытом почти непроходимыми девственными лесами, на берегу небольшого озера с чистой и прозрачной водой, прозванного местными жителями Озером пантер, стояли, опираясь на карабины, два человека.
Один из них, казалось, с большим интересом следил в морской бинокль за прибытием пароходов. Недалеко от них стоял здоровенный с огромными щетинистыми усами, жесткими и густыми бровями махрат[4] и с помощью молодого, лет двадцати, малабарского[5] метиса, разводил из сухих веток костер для приготовления завтрака.
Махрат был мужчиной в полном расцвете сил, лет около тридцати пяти, высокого роста, хорошо сложенный, с умным и энергичным лицом. Он сохранил все черты воинственного народа, который в течение трех четвертей столетия выдерживал натиск Ост-Индской компании[6]. Он унаследовал ненависть предков к притеснителям своей страны и не мог слушать разговоры об англичанах без злобной улыбки, что придавало его лицу выражение необыкновенной свирепости.
Поэтому вообразите себе, какой непередаваемый восторг опьянил его, когда он получил известие о восстании, угрожавшем английскому господству, о восстании, в подготовку которого он и сам вложил все свои силы, начиная с того самого дня, когда Нана Сахиб[7] отдал приказание ввести в Дели войска сипаев[8] и восстановить царское достоинство старого набоба, потомка Аурангзеба (Великого Могола)[9].
При первом же известии о восстании он попросил у своего господина разрешения присоединиться к армии Наны, осаждавшей Лакхнау, но тот ответил ему:
– Нет, Нариндра! – так звали махрата. – Мне понадобится твоя помощь. Более того, ты получишь еще не одну возможность удовлетворить свою ненависть к англичанам. Скоро мы сами будем под стенами Лакхнау.
Нариндра остался и не раскаялся в своем повиновении. Молодой малабарец, помогавший ему в кулинарном деле, носил имя Ковинда-Сами, но в обиходе его звали «Сами» или «Мети», как обычно зовут домашних слуг, постоянно находящихся возле хозяина. Он был доверенным слугой своего господина.
Два человека, которые стояли у последних уступов пика Адама[10] и наблюдали за входом в порт Галле европейских судов, казавшихся, благодаря расстоянию, лишь черными точками в лазоревом пространстве, заслуживают более подробного описания, потому что именно на них сосредоточивается главный интерес нашего повествования.
Несмотря на бронзовый загар, наложенный на их лица долгим пребыванием под тропическим солнцем и служащий как бы отпечатком полной всевозможных событий и приключений жизни, в них с первого взгляда можно было признать людей, принадлежащих к белой расе. Старший, на вид лет сорока, был значительно выше среднего роста; хорошо сложенный, крепкий и энергичный, он непринужденно, с чисто военной лихостью носил классический костюм охотников и исследователей, путешествующих в бескрайних лесах Азии и Америки или в пустынях Африки: панталоны с гетрами до колен, охотничью блузу и большой крепкий пояс, к которому крепились револьверы, патронташ и охотничий нож, служивший при необходимости штыком. Его голову защищал традиционный головной убор «солас», выделываемый из сердцевины алоэ и окружаемый волнами белой кисеи для уменьшения воздействия резких солнечных лучей.
Лицо этого искателя приключений выделялось, аристократическими чертами. Тонкие, шелковистые, закрученные кверху усы, темно-синие глаза, красивый рот, слегка насмешливая улыбка, и, наконец, все лицо его носило отпечаток редкой энергии и заставляло невольно вспомнить французского кавалерийского офицера.
Наш герой действительно принадлежал к этой нации и, должно быть, служил когда-то в армии. Изысканные манеры, забота о своей наружности, несмотря на полную приключений жизнь, изящные выражения, которыми он украшал свою речь, все указывало на то, что он был не из числа тех вульгарных авантюристов, которые бегут к чужеземным берегам из-за недоразумений с правосудием собственной страны…
Но каково его прошлое? Чем он занимался до своего появления в Индии? Разве бросают свою семью, друзей и отечество, не имея на то серьезных причин и надежды вернуться обратно? И когда, собственно, появился он в этой стране лотоса? На все эти вопросы никто не мог бы ответить, даже его товарищ, с которым мы скоро познакомимся.
Вот уже много лет, как он скитается по большому полуострову Индостана и Цейлону вместе со своим верным Нариндрой, в помощь которому он взял молодого Сами.
Еще в то время, когда его товарищ лишь собирался разделить с ним его таинственную жизнь среди джунглей. И никогда, даже в часы грусти и уныния, когда человек ищет близкого друга, чтобы открыть ему свое сердце, не позволял он себе обмолвиться ни единым словом о своей прошлой жизни или причинах, побудивших его покинуть родину.
Даже имя его оставалось неизвестным. Индийцы звали его Белатти-Срадхана – буквально: чужестранец, странствующий по джунглям. Для своих слуг он был просто Сахиб или Сердар, т.е. господин или командир.
Со своим товарищем он встретился случайно у крепостного вала в Бомбее, где в это время расстреливали сипаев, вместе с их женами и детьми. Их объединило чувство ненависти к англичанам, и он коротко бросил при знакомстве:
– В детстве меня звали Фредериком. Зовите меня просто Фред в память этого счастливого времени.
– All right![11] Очень хорошо, master[12] Фред! – отвечал его собеседник.
Это все, что узнал Боб от своего нового друга. Зато сам он до мельчайших подробностей рассказал ему историю всей своей жизни.
Боб Барнет – так звали его – родился в Балтиморе. Его родители принадлежали к старинному американскому роду, и он, как настоящий янки[13], не будучи стесненным никакими предрассудками, прошел через целый ряд занятий.
