Ханна Мина - Парус и буря
— Знаю, знаю, Абу Амин, все знаю, — прервал его Таруси. — Но, насколько я понимаю, ты пришел ко мне как друг. Так зачем же ты начинаешь мне угрожать?
— Покарай меня аллах! Что ты, Абу Зухди! У меня и в мыслях такого не было, — горячо поклялся начальник порта. — В твоих же интересах я хотел тебя предостеречь, чтобы ты не делал глупостей. Напомнить тебе, что с Абу Рашидом лучше не связываться. Он ведь все может. Может наказать, может и осчастливить любого. У него везде есть связи. И в нашем городе, и в правительстве. Кто с ним, тот не пропадет. Зачем тебе накликать беду на свою голову? Подумай о своем благе.
Вода в наргиле опять громко забулькала.
— Что ж, подумать, Абу Амин, всегда полезно, — ответил Таруси, немного помолчав. — Особенно если раньше не задумывался ни над чем. Мне ясно одно: Абу Рашид, чтоб запугать меня, идет на всякие подлости. Но он этим от меня ничего не добьется. Я не из пугливых. Будь я трусом, разве полез бы в драку с Салихом. В одном только ты прав: мне тягаться с Абу Рашидом трудно, и ничего хорошего мне это не сулит. Но если бы я не дорожил своим достоинством и честью, если б умел подхалимничать, то, наверно, уже плавал бы капитаном на каком-нибудь судне. И ни к чему мне было бы открывать эту кофейню на голых скалах! И скажи своему Абу Рашиду: я готов забыть старое, что было, то прошло. Но если же он, используя свое влияние, вытащит Салиха из тюрьмы, то к добру это не приведет. И ничего не изменит. Пусть оставит меня в покое. Можешь заверить его, что наниматься лодочником не приду. Эта работа уже не по мне. Ну а наша ссора с Салихом — это наше личное дело. Время разрешит наш спор.
На этом разговор и кончился. Абу Амин поднялся и чинно направился к двери. Выйдя из кофейни, он еще более надулся и величественной походкой, не спеша направился к порту.
ГЛАВА 4
Через неделю Таруси, весь в бинтах, прихрамывая и опираясь на палку, отправился к прокурору. Он принес ему официальное заявление, в котором просил приостановить возбужденное им против Салиха дело. Этот шаг Таруси предпринял сознательно, без чьей-либо подсказки.
Тем, кто осуждал его за это, он отвечал:
— У нас свои счеты с Салихом. Обвиняемых и обвинителей тут нет. Закон я уважаю, но жаловаться не хочу. Если Салих опять ворвется в мою кофейню или начнет приставать к кому-нибудь в порту, пусть тогда пеняет на себя. Аллах ему будет судьей.
После драки в кофейне дружки Салиха сразу же отвернулись от него. Более того, они даже злорадствовали. Уж такая это публика. У них свое понятие о дружбе. В их кругу уважают только сильного и смелого. Ты победил — ты и герой. Таруси они всегда считали человеком смелым и решительным. То, что он не спасовал перед Салихом Барру, их не удивило. Но ведь он не только не струсил, а еще и дал ему как следует по зубам. Сбросил Салиха в море, хотя у того были и нож и револьвер, а у Таруси только палка. «Молодец Таруси!» — с нескрываемым восхищением говорили вчерашние дружки Салиха, обсуждая в кофейнях и винных погребках последнюю городскую сенсацию.
На другой день после визита Таруси к прокурору в кофейню ввалилась шумная компания его новых восторженных почитателей. Они пришли засвидетельствовать ему свое уважение и объявить его своим другом.
— Вы меня не за того принимаете, — попытался отмахнуться от них Таруси. — Мой принцип: не тронь меня — и я не трону. Ну а кто полезет, тому несдобровать. Получится как с Салихом — забудет даже про мамочку, которая еще в утробе снабдила его ножом.
— Но ты Салиха не списывай. Он еще может показать клыки.
— Ничего. Двум смертям не бывать, одной, говорят, не миновать.
— Может быть, он в тюрьме немножко остынет и ума-разума наберется.
— Я лично попросил уже, чтобы его выпустили из тюрьмы.
— Ты что, хочешь, чтобы Салих гулял на свободе? И чего же ты ждешь от него?
— Да ничего…
— Салих — бешеная собака. От него всего можно ожидать. Но теперь он будет иметь дело и с нами. Мы ему за тебя еще вложим!
— Лучше не надо. Я уж сам буду расхлебывать кашу. Как-нибудь сами разберемся.
— Как знаешь… Но про нас не забывай… Салих ведь что бешеная собака…
От этого разговора у Таруси остался неприятный осадок. Еще не хватало, чтобы эти бездельники и хвастуны зачислили его в свою компанию. От этой шатии-братии одна дорога — в петлю. Тоже нашлись приятели! Слушать каждый вечер их болтовню! Может быть, еще и угощать их? Нет, этому не бывать! И он приказал Абу Мухаммеду подавать им кофе, как всем, — за плату.
— Не робей, Абу Мухаммед, бери! Бери со всех без исключения. Не станут платить — укажем на дверь. Будут упираться — поможем, как Салиху. Неужто я должен еще перед ними лебезить? Уважение к себе терять? Мне на их деньги наплевать — ими не разбогатеешь. Мне честь моя дорога. Я в море-то ни перед кем не унижался, а уж на суше и подавно не буду!
— Воля твоя, Таруси, да хранит тебя аллах! Как сказал, так и будет. Хочешь кофе — деньги на стол.
Не нравится — уматывай! Я знаю, у кого служу. Да и многие теперь поняли, с кем имеют дело. Вряд ли кто осмелится скандалить в нашей кофейне!
— Э, Абу Мухаммед, не зарекайся! Все может быть.
— А почему бы тебе не поговорить с Абу Рашидом?
— О чем мне с ним говорить? — вспылил Таруси. — Кто он такой? Губернатор или министр? Чтобы я его имени больше не слышал! Понял? Занимайся своим делом. Подавай кофе и деньги получай. Со всех! Со всех без исключения.
— И даже с Абу Рашида?
— И с него тоже, — отрезал Таруси и сразу почувствовал в плече, под бинтом, острую ноющую боль.
Просто упоминание имени Абу Рашида выводило Таруси из равновесия. Вспомнился последний разговор с начальником порта. Конечно, тот все передал Абу Рашиду, за тем и приходил. Что-то теперь предпримет Абу Рашид? Прекратит свои козни или, наоборот, с еще большим злом будет мстить? Наймет какого-нибудь другого головореза. А может быть, притворится, что все забыл, чтобы усыпить бдительность, а потом сделает неожиданный рывок? Ведь я никуда не денусь. Прикован к суше — в море мне сейчас дела нет. Но в порт к нему работать не пойду!
В те времена, когда он плавал на «Мансуре», порядки в порту были совсем другие. Не было такого движения судов. Не было столько грузов. И грузчиков, и моряков было меньше. Суда приходили, разгружались и уходили. Тут же швартовались и торговые суда, и рыбацкие фелюги. Случались иногда, как и во всяком порту, драки и ссоры. Теперь же корабли бросают якорь на рейде. А вокруг них — баржи. Взад-вперед снуют баркасы, лодки. На берегу сотни грузчиков, носильщиков, рабочих. И всем этим заправляет и распоряжается один человек — Абу Рашид. Сейчас, во время войны, движение в порту несколько уменьшилось, но после войны оно станет еще более оживленным. Дел у Абу Рашида будет невпроворот. Ему нужно во что бы то ни стало сохранить свою власть и влияние. Кто-кто, а Абу Рашид не будет сидеть сложа руки.
ГЛАВА 5
Да, Абу Рашид времени зря не терял. Действовал он энергично, дело вел с размахом. Еще до того, как Александреттский порт перешел к Турции[2], он сумел прибрать к рукам все работы, связанные с разгрузкой и погрузкой кораблей на рейде. Все баржи, баркасы и лодки он скупил, хотя и пришлось выдержать нелегкий бой со своими конкурентами. Пришлось пойти даже на риск, поставить все на карту. Абу Рашид в таких делах был азартным игроком.
«Мне бояться нечего, — говорил он своим конкурентам. — Начинал с нуля и кончить могу нулем. Как говорят, пан или пропал!»
Все знали: Абу Рашид слов на ветер не бросает и, если он на что-то решился, его никто и ничто не остановит. Это был человек властолюбивый, настойчивый и решительный. Хотя внешне он вовсе не производил такого впечатления: ниже среднего роста, худощавый, скорее хилый. Вежливый и внимательный, Абу Рашид всегда находил время, чтобы принять и выслушать каждого, кто обращался к нему. Одет очень скромно. В простых матросских штанах, старом пиджаке и выгоревшем на солнце тарбуше, которого он никогда не снимал с головы, он походил на сотни других грузчиков. В любое время его можно было найти или в портовой кофейне, или на пирсе. Люди, наслышанные ранее о его могуществе и всесилии, столкнувшись с ним, никак не могли поверить, что это и есть тот самый знаменитый Абу Рашид, особенно если его видели рядом с расфранченным и напыщенным начальником порта или в окружении щеголеватых капитанов судов.
Абу Рашид не притворялся. Он действительно был таким. Ходил по порту, незаметно появляясь то в одном, то в другом месте, окидывал хозяйским оком все причалы, отдавал распоряжения, руководил погрузкой, и все это он делал тихо, спокойно, чуть ли не с виноватой улыбкой — извините, мол, что вмешиваюсь. Но если кто-то — конкурент, какой-нибудь портовый чиновник, руководитель профсоюза, владелец судна или простой моряк и грузчик — становился ему поперек дороги, он сразу преображался. От его обходительности и приветливости не оставалось и следа. Он сбрасывал их как ненужную маску и становился властным, злым и беспощадным стариком, готовым, впрочем, снова изобразить на лице любезную улыбку и живейшее участие, когда противник был устранен.
