Автор неизвестен - Аспазия
Решите сами, можем ли мы, хоть на мгновение, упустить из виду ту роль, которую должны играть Афины, и употребить имеющееся у нас сокровище на поддержание искусств, на прекрасное и приятное, а не на полезное?
Так говорил Перикл и, так как мужчины слушали его речь молча, но, как он мог заметить, не без тайного несогласия, то он продолжал:
— Решите сами дело или предоставьте дать ответ Задумчивому или, если нам нужно слушать в политических делах и женщин, то спросите эту красавицу из Милета.
— Если я хорошо понял слова Перикла, — сказал Задумчивый, так как все остальные молчали, — то великий государственный человек хотел сказать и установить тот непреложный факт, что Афины должны стараться занять первое место среди всех греческих государств, но каким путем должны они укрепить за собой это преимущество, он не сказал.
— Если ты знаешь, какие нужно употребить для этого средства, — сказал Перикл, — то говори.
— Об этом следует снова спросить прелестную незнакомку, — отвечал Задумчивый.
Молодая женщина, улыбаясь, взглянула на говорившего, который, обращаясь к ней, продолжал:
— Ты слышала, как мы говорили, что преимущество одного народа над другим может быть достигнуто только военной силой и сокровищами или, может быть, этого можно достигнуть чем-нибудь другим, например, заботами о прекрасном и добре, стараниями внутренне усовершенствоваться? Ты сама принадлежишь к людям, стоящим выше других, не можешь ли ты нам сказать каково твое мнение о предмете нашего разговора?
— Что касается нас, женщин, — ответила милезианка, улыбаясь, — то я могу сказать, что мы можем достигнуть известности единственно только благодаря искусству хорошо одеваться, красиво танцевать и прекрасно играть на цитре.
— Итак, что касается женщин, то вопрос решен, — сказал Перикл, — но мы афиняне или спартанцы, жители островов или азиаты, как можем мы приобрести значение единственно роскошными костюмами, умением танцевать или прекрасной игрой на цитре?
— Отчего же нет? — возразила милезианка.
Эти смелые слова смутили мужчин, но красавица продолжала:
— Но только, вместо того, чтобы красиво одеваться и играть на цитре, вы можете стараться быть первыми скульпторами, первыми художниками и поэтами.
— Ты шутишь! — сказала некоторые из мужчин.
— Совсем нет, — улыбаясь возразила красавица.
— Если посмотреть внимательнее, — сказал Гипподам, — то, мне кажется, что в смелых словах прекрасной милезианки, заставивших нас в первую минуту улыбнуться, скрывается своя доля правды. Действительно, если красота так высоко стоит во всем мире, то почему не может народ приобрести славу, всеобщее уважение, любовь и безграничное влияние, благодаря прекрасному, как и красивая женщина?
— Но если люди будут заботиться только об одном прекрасном, возразил Перикл, — то они могут сделаться слабыми и женственными.
— Слабыми и женственными! — вскричала милезианка. — Вы, афиняне, слишком мало слабы и женственны! Разве нет между вами некоторых, которые живут так же грубо, как спартанцы? Несправедливо говорить, чтобы прекрасное могло портить людей, прекрасное делает людей веселее, довольнее, добрее, умнее… Что может быть более достойно зависти, как счастливый народ, на празднества которого люди стекаются отовсюду? Пусть мрачные и грубые спартанцы заставляют ненавидеть себя! Афины, благоухающие и украшенные цветами, как невеста, будут приобретать себе сердца любовью.
— В таком случае, — сказал Перикл, — ты думаешь, что пришло уже время, когда мы должны положить меч и заняться мирными искусствами?
— Дозволь мне высказаться, о, Перикл! — сказала милезианка. — Позволь мне сказать, когда, по моему мнению, придет время заняться прекрасным?
— Говори, — отвечал Перикл.
— Время совершать великое и прекрасное, — сказала милезианка, приходит по моему мнению тогда, когда есть люди, призванные совершать и то, и другое. Теперь вы имеете Фидия и других мастеров, неужели вы станете колебаться осуществить их идеи до тех пор, пока они не состарятся в бездействии? Легко найти золото, чтобы заплатить за прекрасное, но не всегда можно найти людей, способных осуществить его!
Эти слова были встречены шумом всеобщего одобрения. Бывают взгляды и слова, которые, как молния, попадают в человеческую душу. Перикл был поражен в одно и то же время подобным взглядом и подобным словом. Огненный взгляд упал из очаровательных глаз, огненное слово было произнесено прелестными устами.
Периклу была известна сила слова, взгляд проник в него, как чудный огонь, возродивший его душу. Его глаза засверкали, и он про себя повторил слова милезианки:
— Время совершать прекрасное пришло тогда, когда есть люди, которые в состоянии совершить его!
— Я должен сказать, — продолжал он вслух, — что слова этой женщины просветили нас. Никто из нас не мог бы лучше выразить того, что лежит у нас всех на сердце. Я полагаю, что ты убедила меня и всех находящихся, но, прекрасная чужестранка, тебе не так легко было бы это сделать, если бы эта мысль не скрывалась в глубине наших сердец. Однако, прости меня, если я не совсем согласен с тобой, я полагаю, что мы постараемся сохранить наши Афины столь же способными к войне и могущественными, каковы они есть теперь. Но ты права, мы не должны более колебаться сделать то, чему пришло время, так как ты вполне справедливо говоришь, что мы имеем людей, каких может быть никогда более не будет. Ты должен быть благодарен этой красавице, Фидий, что она уничтожила все мои колебания и что ты и твои ученики, в руках которых, как сказал Алкаменес, резец горит от нетерпения, скоро выступите, как божественное войско, на борьбу за создание прекрасного, о котором вы так долго мечтали, к которому так долго стремились. Уже немало сделано для украшения наших Афин: гавань перестроена заново; средняя стена почти окончена; строится большая школа для афинской молодежи. Воздвигнув роскошный храм богам и прекрасные статуи, мы увенчаем дело обновления, начатое внизу, в Пирее.
Эти слова Перикла были встречены всеобщим одобрением, как скульпторов, так и остальных гостей.
— Громадные колонны храма, начатого Писистратом в честь Олимпийского Зевса, лежат в развалинах после падения этого могущественного человека не лучше ли было прежде всего докончить его?
— Нет! — поспешно вскричал Эфиалт, — это значило бы увековечить славу врага народной свободы!.. Пусть какой-нибудь тиран окончит то, что было начато тираном! Свободный афинский народ оставит лежать в развалинах памятник Писистрата в знак того, что божественное благословение не может покоиться на создании деспота.
— Вы слышали друга народа, Эфиалта, — сказал Перикл, — и если вы слышали Эфиалта, то значит слышали мнение всего афинского народа. На вершине Акрополя лежит полуразрушенная святыня храма Эрехтея, и богослужение только с трудом совершается там после персидской войны.
— Нет! — вскричал свободно мыслящий Калликрат. — Этот храм стар и мрачен, его жрецы и сами изображения богов стары и мрачны!
— Тогда Фидий будет огорчен, — возразил Эфиалт, — ты знаешь, что старинное, упавшее с неба изображение Афины не должно быть никогда заменено другим, никогда не должно быть изменено в своем безобразии.
— В таком случае, оставим старых жрецов с их старыми богами гнездиться в старом храме, — возразил Перикл и попросил Фидия рассказать, о чем он мечтает с открытыми глазами, когда устремляет взгляд на Акрополь.
Фидий стоял, погруженный в задумчивость. Перикл подошел к нему и сказал, дотронувшись до его плеча:
— Подумай, пробуди великие мысли, спящие в твоей голове, так как пришло время осуществить их.
Фидий улыбнулся, затем сказал со сверкающими глазами:
— Иктинос мог бы тебе рассказать, как часто осматривал я вместе с ним вершины горы и ее террасы, как мы с ним размеряли и рассчитывали и втайне строили планы, не зная, когда придет час осуществить их.
— Какие же это были планы? — спросили гости.
Тогда Фидий рассказал о том, что уже давно созидалось в его мозгу, и все слушали его с восторгом.
— Но не будет ли, — сказал один из присутствующих, — подобное прекрасное произведение испорчено завистью старых жрецов Эрехтея, как это уже было однажды?
— Мы восторжествуем над этой завистью! — вскричал Эфиалт.
— Сокровище Делоса, — сказал Перикл, — должно быть повергнуто к ногам богини, оно должно быть спрятано в глубине храма, и, таким образом, на сверкающей вершине городского холма соединятся вместе могущество и величие Афин.
Присутствующие отвечали восторженными восклицаниями на последние слова Перикла. Последний же, как будто вдруг вспомнив что-то, снова устремил взгляд на лавровую ветвь и розу в руках красавицы.
