Рахим Эсенов - Слёзы Турана
— Аджап! — воскликнул джигит.
Ему не ответили. Красная точка, как искра от костра, металась по зеленому холму, маня вдаль. Кормилица отстала от девушки на почтительное расстояние, не могла догнать ее, но Ягмур сумел догнать Аджап у рощицы. Они долго ехали рядом. Солнечное приволье. Кони двух молодых всадников ровно цокали по извилистой дороге, оставляя за собой легкие всплески пыли.
А потом, когда они расстались, привстав на стременах, Ягмур долго держал над головой подаренный кинжал в серебряных ножнах.
— Аджап! — крикнул джигит. — Я пил воду из твоего родника. Не забывай и ты это!.. Аджап… — Конь пустился галопом с места, и сильный порыв ветра унес последние слова юноши в просторную степь.
Ещё долго на зеленом холме виднелось красное платье из легкого шелка. Аджап смотрела на дорогу. Пятнистый аргамак бил копытом в каменистую твердь возвышенности, требуя повода, но сильные руки Аджап сдерживали разгоряченного жеребца. Девушка пристально всматривалась в залитую солнцем даль, в летучую дымку, в которой скрылся одинокий всадник. По щекам Аджам катились крупные, горячие слезы.
Подъехала кормилица. Увидев слезы, она тяжело вздохнула.
— Милая Аджап! — поправляя повязку на груди, сказала она, — не упусти свое счастье. Судьба посылает тебе настоящего джигита.
РАССКАЗ ДЕРВИША
«Взгляни на Мерв, на родники его,
На дом, на нивы, цветники его!
Подобно злату в дорогой оправе,
Как сад садов расцвел он в громкой славе.
(Ф. Гургани. «Вис и Рамин»).
Одна из двух лошадей Ягмура пала в дороге. И все же через несколько дней, вместе с попутным караваном, молодой огуз добрался до стен могущественного Мерва. Караван пришел к городу поздней ночью. Кто-то постучал камнем в ворота, но грозный голос стражника предупредил:
— Собака или сын собаки! Ты хочешь, чтоб тебя заели вши в зиндане! Отойди от ворот. Клянусь, ты останешься без головы у стен священного Мерва!
После долгой перебранки, уговоров и подкупов запоздалых путников пропустили в город. Ягмур вскоре нашел себе пристанище. Свернувшись на куске кошмы у неяркого костра, над которым висел кумган погонщиков, Ягмур стал рассматривать караван-сарай. До слуха его донеслась песня:
Быстрокрылой птицей стать бы мне,
взвиться, полететь бы как во сне!
и спуститься и моды напиться
из ручья в родимой стороне.
Знакомая песня насторожила Ягмура и ему подумалось о лихой наезднице… Юноша приподнялся и прислушался.
Дервиш подул на угли, огонь взлетел выше. Полетели искры.
— Ты хочешь знать мастерицу, соткавшую из слов такой ковер? Слушай:
В одной кибитке четыре двери,
у каждой двери три юных пери,
сидят девицы у дверей,
у каждой тридцать сыновей!..
Вот сколько мне пришлось прожить, чтобы узнать ответ на твой вопрос.
— Почтеннейший, я знаю смысл игры этих слов: когда-то мастер Айтак говорил, обучая меня, что загадка делит год на четыре части… на месяцы и дни.
Дервиш отодвинулся от огня.
— Ты назвал имя старого уста… Айтака? Тропы каких страданий сблизили вас?
Ягмур насторожился.
— Печать преданности очень похвальна на лице воина, мой сын!.. Но пусть птица недоверия не садится на ветки твоей души, — продолжал дервиш. — Яловая корова… мычит, но никогда не телится для доносчиков султана.
— Мычащие… говорят на пальцах. А язык немых бывает многим понятен, — отозвался Ягмур.
— Не смейся, джигит, над другими, а то посмеются и над тобой, — упрекнул дервиш.
— Знай же, я скорее доверюсь мечу, рана от которого заживает, а не языку… Слово убивает.
— Тоже верно! Поэтому, не сосчитав, не говори слово «тысяча!»
— О, лукавый человек, увлекая меня в словесную битву, ты утаил имя ковровщицы.
Дервиш помолчал, положил в рот былинку лука, кусочек сухой лепешки и долго жевал.
— Теперь я вижу, что доброе имя ювелира Айтака ты оберегаешь, как свое сердце. Мне хочется верить…
Ягмур протянул старику кинжал в серебряной оправе.
— О, сын мой! — прошептал старик. — Это как бы новая строчка из стихов о жизни славной Аджап. Да поможет аллах восходящей звезде Хорасана и наша молодая поэтесса засверкает алмазом в короне поэзии Турана. Что с тобой? Ты вздрогнул и побледнел, мой сын?
— Нет… Нет! Становится прохладно… А ты не ошибся, добрый человек, идущий из Мекки, восхваляя хорасан-ку словами, достойными придворного, поэта?..
— О, если ты знал Айтака, у тебя будет еще время убедиться в правде моих слов.
— Да, — вздохнул Ягмур, — птичий язык понятен птицам!..
— А ты слушай дальше, джигит. Айтака и я знал… Расскажешь еще про него — жалеть не будешь.
Ягмур молча достал из-за щеки кольцо и протянул дервишу.
Старик внимательно рассмотрел при свете огня письменные знаки на литом золоте и, протянув кольцо обратно, добавил:
— Теперь надо верить… и заботиться о тебе, джигит. — Дервиш еще больше понизил голос. — Всегда помни: бойся человека с лицом, испорченным оспой…
— Да ниспошлет аллах счастье и радость! — услышал Ягмур старческий голос.
Рядом стоял худой, сгорбленный человек в рубище. Два больших сизых рубца пересекали его черное от загара и грязи лицо. В руках — гладкий посох из крепкого дерева. На голове красовался острый колпак дервиша с белой повязкой. Старик тяжело опустился на землю возле костра, достал из сумы кусок лепешки, зеленый лук, горсть сушеного винограда и кожаную пиалу.
— Сын мой, — обратился он к юноше, — если глаза мои еще видят и я не ошибся, то ты приехал из страны, которая не так уж близка? И радости, видно, не частые гости в твоем доме. Раздели, юноша, этот ужин со мной. Уважь старика.
Ягмур пододвинулся к костру. Кто-то подбросил сухого навоза и пламя заплясало ярче.
Огромный двор караван-сарая окружала высокая глинобитная стена. По сторонам расположены конюшни, привязи и стоянки для верблюдов. В отсветах костра араб в черном полосатом халате укладывал на колени одногорбого верблюда. Чуть подальше — нубиец пересчитывал вьюки. В низких мазанках караван-сарая вспыхивали светильники, а у лестницы горели факелы. Посреди двора, в больших медных котлах готовилась еда для гостей. Хозяин, высокий бородатый тюрк, расхаживая между котлами, придерживал вислый живот.
— Воздадим всевышнему за пищу! — прогнусавил дервиш.
— Благодарю, почтеннейший, — ответил Ягмур. — Но мне не до ужина!..
— Мир и благоденствие! — вдруг услышал Ягмур льстивое приветствие.
— Инш аллах! — ответил дервиш, чавкая беззубым ртом.
— Почтенный Абу-Муслим! — обратился подошедший к старику. — Люди нашего костра просят тебя рассказать им: правда ли, что священный Мерв когда-то назывался столицей мира? И если это правда, да благословит аллах твой священный ум… Разреши нам присесть к огню, обогревающему твое достойное тело!..
Из темноты выступили четверо дайхан, и прижимая руки к груди, губам и лбу, склонив головы в знак признательности и уважения, подсели к костру.
Дервиш отхлебнул из покривившейся кожаной пиалы, поблагодарил аллаха за пищу и ответил:
— Есть много сказаний о великой и нерушимой опоре правоверных, о звезде Турина — Мерве. Да оградит его аллах на тысячу лет от войн и страданий! Говорят, что место для него указал своим посохом сам пророк. Другие утверждают, что волею аллаха здесь поселились гурии, которых привез с собой Искандер-великий, в честь которых он и велел заложить город. Третьи говорят, что город строил мастер Тахамурат, чьи руки возводили стены великого Вавилона.
— Скажи, уважаемый, — спросил один из пришельцев, — правда ли, что глина для стен нашей столицы замешана на людской крови и скреплена костями?
Дервиш на минуту умолк.
— Эй, люди, кто разрешил этим шелудивым ослам развести огонь там, где он гореть не должен? Или я зря плачу вам деньги? А ну, пошли вон! — и головешки костра разлетелись в стороны, ярко освещая заросшее лицо хозяина караван-сарая.
Увидев у костра дервиша, хозяин начал выгонять его за ворота:
— Кто опирается на кривую палку, сам становится кривым. Познал ли ты высокую истину в святых местах? Или снова будешь мутить сельджукидов?
Дервиш приподнялся.
— Не перекидывайся камнями со слепым, добрый хозяин.
— Эй, выбросьте эту собаку со двора!
Рослые рабы цепко схватили старика за полы халата и поволокли. В тот же миг раздался громкий молодой голос:
— Да будет мир и счастье всякому, кто войдет б этот дом!..
В воздухе просвистела плеть и, опоясанный витым ремнем, один из рабов метнулся от дервиша. Разъяренный хозяин караван-сарая выхватил нож и бросился к незнакомому всаднику. Рабы грозили корявыми саксаулинами.
