Виталий Полупуднев - Великая Скифия
– Что ж, пускай едут, – с сожалением согласился Аристид. – А неплохо было бы взять с них хотя бы несколько амфор с вином.
Подошел Автократ.
– Значит, опять война?
– Да, скифы нарушили клятву мира, данную ими царю Митридату в прошлом году.
– Варвары всегда вероломны!
Взоры гераклеотов обратились в сторону скифов опять с неприязнью и презрением.
Триерарх со своими двумя помощниками уединились в рубку, и там после короткого совещания было принято решение плыть прямо в Херсонес, минуя Керкинитиду. Решение стало известно всем пассажирам корабля. Купцы громко выражали свое удовлетворение.
– Как же так? – обратился Фарзой к кибернету. – Ведь по уговору вы должны высадить нас в Керкинитиде. Зачем мы поедем в Херсонес?
– А зачем мы поедем в Керкинитиду? – язвительно спросил кибернет, делая ударение на слове «мы». – Не для того ли, чтобы стать пленниками ваших одноплеменников, которые так легко нарушают клятвы?
– Со мною вы можете не бояться. Могу дать слово, что вы и корабль будете неприкосновенны!
Кибернет смерил скифа взглядом и бесцеремонно повернулся к нему спиной. Отходя прочь, он довольно громко бормотал что-то о «грязных варварах», слово которых не дороже лая собаки.
Князь побагровел и схватился за меч. Его удержал Марсак:
– Успокойся, сын мой! Ты горяч, как молодой жеребец!
– Что значит такое отношение ко мне? – спросил князь, задыхаясь от гнева.
– Оно значит, что мы уже не гости на корабле, а пленники. По праву войны!
– Но мы даже не знали, что началась война!
– Это верно, не знали, но мы – сколоты, Палак – наш царь. Он объявил войну, и теперь эллины смотрят на нас как на врагов. Ведь Гераклея метрополия Херсонеса, а корабль-то гераклейский! А потом – Палак восстал не только против Херсонеса, но и против Понта! Нарушил свое обещание Митридату не воевать… Двинул свои рати, да поможет ему Папай!.. Охо-хо! Теперь все эллинские колонии, что сосут уже сотни лет соки из скифского тела, будут воевать с Палаком, а Митридат им поможет. Дело большое и кровавое… Грядут великие битвы.
Старик принял вид строгий и вдохновенный. Он походил на жреца, дающего предсказания. Фарзой остыл и задумался.
– Да, ты прав, почтенный Марсак, грядут битвы! А мы из счастливых путешественников сразу стали первыми пленниками этой войны, а может быть, и… рабами.
– Речь будет идти о выкупе.
Откуда-то появился Пифодор.
– Слышал, родосец, мы попали в плен!
– Я слышал больше, князь! Триерарх отдал приказание отобрать у нас оружие. Эх, жаль, что нас мало! Можно было бы попытаться овладеть кораблем!
Глаза грека выразительно сверкнули. Фарзой не смог удержаться от улыбки.
– И ты, Пифодор, поднял бы руку на таких же эллинов, как сам?
– Таких, как сам? – презрительно сморщился грек. – Я – родосец, а гераклейцы и херсонесцы сродни мегарцам. Чем я обязан их богам? Если вы примете решение сопротивляться, считайте мою руку верной!
– Спасибо. Может быть, и попытаемся.
– Нет, князь, – спокойно возразил Марсак, – сопротивление сейчас бесполезно. Палак выкупит тебя или обменяет, рабом ты не будешь. А за наши головы, если мы любы тебе, ты сам заплатишь, когда освободишься.
Родосец толкнул старого скифа локтем.
– Смотри, это к нам!
Тяжело топая эндромидами, приближались гоплиты, одетые в железные панцири. Их возглавлял келевст.
– Я должен обезоружить вас в интересах Херсонеса Таврического, с которым вы воюете.
– Мы ни с кем не воюем.
– Это все равно. Сдайте все оружие, какое имеете. Власти Херсонеса разберутся, что дальше делать с вами.
Скифы отдали мечи, секиры, кинжалы. Когда оба топора, в том числе и только что подаренный Фарзою, оказались в руках грека, Марсак покачал головой и сказал с горечью:
– Эллины всегда делают так! Они дарят топор, чтобы обратно получить два! Они дают только там, где можно вернуть сторицей!
И отвернулся от греков с негодованием. Фарзою все происшедшее казалось злой шуткой. Пифодор сделал попытку оставить свой меч при себе, говоря при этом:
– Я же не скиф, я родосец и еду в Тавриду по своим делам!
– Но ты в свите скифского князя. Ты наемник, а вражеских наемников мы тоже берем в плен, хотя бы они были эллинами!
Пленников, теперь уже неопасных, оставили в покое. Им предоставили свободу заниматься, чем они пожелают. Однако пара внимательных глаз следила за ними, куда бы они ни пошли. Пифодор бродил со скучающим видом, насвистывая песенку. Будто невзначай сунулся в узкие ходы, ведущие к гребцам. Дюжий гоплит с тупым лицом преградил ему путь. Родосец весело оскалил зубы и хотел завести со стражем разговор, но тот не понял его.
Гераклейский корабль охранялся наемниками из малоазийского племени мариандинов.
Возвратясь на верхнюю палубу, непоседливый грек подошел к своим спутникам. Те стояли у борта и смотрели, как солнце склоняется к западу, готовясь погрузиться в черно-красные тучи. С севера повеяло ветром. По морю пробежали темные полосы. Теперь казалось, что судно качается в спокойной люльке. Оно то поднималось, то плавно опускалось. Море словно дышало. С криками торопливо пронеслись чайки. Старик плевал в море и ворчал:
– Опять начинает качать. Мое нутро не выдерживает этого…
– За нами следят, – совсем тихо сообщил Пифодор и зашептал Марсаку на ухо: – Если бы мы смогли освободить гребцов, то с их помощью перебили бы гоплитов, этих деревянных болванов в железных рубахах, а матросы сами подчинились бы нам, клянусь Зевсом Атавирским! Купцов и начальников мы перевязали бы… и причалили бы к скифскому берегу! Каково?.. Я умею водить корабль не хуже, чем эти гераклейские олухи. Царь Палак наградил бы нас, да и груз был бы нашим, как добыча! Вот было бы дело, а?
Во всей фигуре родосца чувствовалось что-то разбойничье.
Марсак почти с нежностью поглядел на предприимчивого грека.
– Ах, как мне по душе твои слова, эллин! Твоя удаль мне нравится. Ты не будешь лишним среди скифов. Но… – он вздохнул сокрушенно, – я на этой плавучей штуке чувствую себя бабой, собравшейся рожать. Корабль все сильней качает, и утроба моя переворачивается!..
Он громко икнул и схватился за живот.
– Ночью мы проникнем к гребцам, – продолжал Пифодор, – если потребуется, перебьем охрану…
– Но мы же безоружные, – прервал его Фарзой с сожалением в голосе. – А что можно сделать голыми руками?
Грек рассмеялся беззвучно, показывая крепкие белые зубы.
– Глядите сюда, да так, чтобы не заметили.
Он поднял край плаща, как бы желая поправить пояс, и показал резную рукоять лаконского кинжала.
– Это я принес из каюты… Там у меня еще кое-что припрятано…
– Молчи, поговорим после.
– Тсс…
4
Мимо, грузно ступая по просмоленным доскам палубы, прошли два гоплита.
Солнце скрылось за окровавленными грудами черных тяжелых туч. Сразу стало почти темно. Северный ветер крепчал. Теперь можно было поднять паруса. Зычным голосом кибернет подал команду матросам:
– Эй, бездельники, все наверх! Ставить ветрила!
– Суши весла! – послышалось одновременное приказание келевста, обращенное к гребцам.
Рабы выбились из сил и без этой команды давно уже только делали вид, что гребут, – еле шевелили веслами.
Палуба ожила. Матросы тянули снасти, бегали, карабкались на реи, криками подбодряя друг друга.
– Будет буря, – переговаривались бывалые, с тревогой показывая на север, где жутко чернела мгла.
В небе загорелась первая бледная звездочка.
Фарзой спустился с верхней палубы. Князь направился в свою полутемную каюту, если так можно было назвать ту часть трюма, которая оказалась не загруженной товарами и была предоставлена в пользование пассажиров. Его внимание привлек флейтист, несущий целую корзину черных лепешек. Флейту он засунул за пояс.
– Кому это? – спросил скиф, указывая на корзину.
– Гребцам на ужин.
Князь услыхал возню и звяканье цепей. Подошел к проходу, ведущему к гребцам и охраняемому гоплитом. Страж не впускал в подпалубное пространство посторонних, каким был и скиф, но не мешал ему смотреть, что там делалось.
Келевст прохаживался между рядами колодников. Те увидели флейтиста со знакомой ношей, зашевелились и начали соскакивать со своих скамей.
– Сидеть по местам! – грозно зарычал Аристид. – Не суйтесь вперед, каждый получит свое!
Началась раздача пищи, напоминающая скорее кормление диких зверей, посаженных в клетки. Келевст брал по одной лепешке, вкладывал в нее луковицу и, свернув все это наподобие пирога, подавал очередному невольнику. Было странно видеть этих людей с лицами, заросшими бородами, их взлохмаченные волосы и полуистлевшие лохмотья вместо одежды. Когда они хватали свой паек, то их глаза тускло вспыхивали в полутьме.
