Николай Задорнов - Симода
В саду блюдца красного цвета на кусте с блестящей листвой, как из зеленого стекла. К подоконнику тянутся на стеблях гладенькие цветочки, желтые и красноватые, такие яркие, что кажется – на них смотрит солнце.
Из амбара вышла немолодая японка в подоткнутом синем халате, с корзиной мандаринов и с кувшином. Лицо ее, тусклое, как печной горшок, едва выглядывает из пестрого платка. Серый кувшин знаком всем матросам. В таких японцы держат сакэ – рисовую водку малой крепости. Из кувшинчиков поменьше угощали офицеров во время дипломатических приемов. Кувшин на окне лачуги, как вывеска питейного притона, – приманка. В Симода до землетрясения торговали таким товаром в изобилии. Вообще Симода веселое место, содержалась там масса лавок и лавочек, притоны, игорные дома. Жители занимались так же искусно ремеслами, садоводством и земледелием, как и надувательством и выколачиванием денег из рукавов азартных японских матросов, заходивших в порт. Их дурачили, кто чем мог, и тут часто нищий мало отличался от ростовщика, игрока, врача, знахаря, прорицателя или от обычного крестьянина, при случае промышлявшего в своем доме телом заезжей деревенской родственницы или тайной и запретной торговлей дурманящими средствам. При этом чиновники и полицейские Симода очень строго смотрели за соблюдением законов и процветали, но городская тюрьма всегда пустовала. За последний год, как уверяли японцы, Симода стала мечтой матросов Перри.
Кувшин в руках служанки напомнил матросам о заветном Симода. А у хорошего хозяина в амбаре, видно, немало таких кувшинчиков.
Из дома вышла и остановилась под апельсинами худенькая молодая японочка, почти девочка, в шелку, с цветами, с яркими, как подкрашенными, губами, похожими на маленькую розочку, и с румяными щечками. Скулы ее острые, как у вчерашнего старика самурая. На ножках новенькие соломенные подошвы на красных шнурках и короткие носки из белой материи, похожие на перчатки с одним пальцем наособицу.
Пожилая японка поклонилась ей. Барышня ответила поклоном покороче.
Вася Букреев вышел из-за цветочной грядки к японкам. Они поклонились матросу. Васька что-то спросил. Девушка ответила без жеманства, – видно, сказала, что не понимает. Букреев показал на товарища. Янка выскочил из окошка. Девушка низко поклонилась ему. Старшая проворным движением отпустила подоткнутый халат, закрывая ноги, и тоже отвесила поклон.
В саду появился самурай. Он шел медленно, не сгибая ног, растопырив руки и не шевеля ими, словно его длинные рукава намокли, как в дождь. Старая японка пробежала мимо него мелкими шажками в сплошном поклоне. Девушка почтительно поклонилась отцу. Самурай ждал поклона от матросов.
Юная японка посмотрела на Васькины усы и перевела взгляд на Янку. Его белокурые волосы казались сейчас нежными и золотистыми.
Самурай, не дождавшись толку, хмыкнул и пошел через сад, как бы снисходительно простив гостей.
– У старика жена и наложница! – усмехнулся вслед ему Василий. – От обеих восемь или девять дочерей!
– Откуда ты узнал?
– Иван сказал.
– Какой Иван?
– Японец Иван. Служит у нашего барона. Он спал у нас под дверью.
– По-русски понимает?
– Считает неверно, сбивается. Но поговорить хочет. Все время говорит, но не все понятно. Я его спросил: мол, хозяин хорош ли. Говорит, что сволочь.
– За что же он так хозяина?
– Говорит – скупой. Гостей одними апельсинами угощает. Работникам дает апельсины, говорит: мол, кушай досыта. Нас заморит.
Берзинь полагал, что хозяин должен быть расчетлив, но работников надо кормить как следует.
Янка посмотрел на неуклюжие строения под соломой, разбросанные за садом. Он любил хозяйство и готов был порадоваться чужому уюту. Но тут жизни не позавидуешь. Не мыза, не корчма и не богатый хутор, хотя и родной вид у больших соломенных крыш. Хозяин держит жену и наложницу в одном доме! Ян полагал, что хорошего ничего тут быть не может. Только юная японочка в саду как залетевшая из другого, прекрасного мира яркая и нежная бабочка.
– Мне Иван уж выговорил, – сказал Васька, – зачем, мол, спать легли не помывшись. Они нам баню приготовили и халаты.
Через пустырь по траве молча шли уставшие после ночного дежурства Аввакумов и Киселев.
– Баня топлена, – сказал им Букреев.
– Наверно, не баня, а в кадке вода горячая, и в нее лезть всем по очереди, – брюзжал Аввакумов.
Самурай вышел из-за деревьев.
– Наш барон явился, – тихо молвил Букреев.
– Пойди! – сказал самурай по-русски, показывая рукавом халата па другое крыло своего длинного ветхого дома. Он приглашал к себе.
Матросы выкупались в кадушке под навесом, надели чистое белье, халаты; грязное бросили на траве, как велела им пожилая японка, показывая на исподние рубашки. Босые, собрались в большой комнате у хозяина.
Прислуживала гладкая почтительная женщина в тщательно убранной прическе, в строгом шелковом халате дорогого тусклого шелка, – видимо, жена самурая.
Подали воду, потом чай, суп, рыбу, сырую и вареную. Появилась хорошая свинина с соусами и чилимсы[6]. Перед каждым стоял горячий рис, рассыпчатый и вкусный, но палочками его не ухватишь без привычки, матросы доставали свои ложки.
Самурай разливал сакэ, и все пили.
После бессонной ночи Аввакумов сер лицом и зол, но стал отходить и разрумянился.
Старик кого-то звал несколько раз. Наконец открылась дверь, вошел пожилой японец и сразу пал на колени.
– Дом полон женщин, а работник только один, – сказал Вася.
Японец-работник, знавший по-русски, разогнулся, видно стало, что он крепкий и жилистый, в стриженых усах и похож лицом на приказчика из чаеторговой фирмы на Литейном, где матросы брали гостинцы для отсылки в деревню.
– Цуси[7]! – сказал самурай, показывая на Ивана, и велел сказать гостям, что за завтраком фрукты – золото, а за ужином – медь. – Кусай! – самодовольно добавил он по-русски, показывая на апельсины.
Самурай велел своему переводчику спросить, какая в России главная пища. Иван не стал спрашивать у гостей, а сам ответил:
– Хлеб!
Тут же женщины внесли горячие лепешки из муки.
Иван смотрел, как хозяин угощает русских матросов, и злорадствовал в душе. Сколько кушаний! Но если бы он знал... Работник несколько раз делал вид сегодня, что порывается сказать хозяину что-то важное, но что его все время отвлекают... А хозяин Ябадоо, упоенный новой своей работой, не обращал на это внимания.
Под конец обеда опять подали суп и опять чай с глянцевитым печеньем из травы и водорослей.
– Нам целую ночь мецке покою не давал! – рассказывал Аввакумов. – Встанешь – он встанет. Сядешь – он сядет. Я пойду – он хвостом за мной. Все время смеется и кланяется. По берегу сторожа всю ночь ходили с фонарями.
Самурай еще предлагал гостям сакэ. Он закурил и угостил матросов. Старик глубоко затягивался табачным дымом, жмурился, лицо его становилось маленьким и жалким. Подолгу задерживал дым в легких, а потом быстро выдыхал и опять таращился одурманенным взором.
Василий сказал:
– У меня дед курил так. Затянется и считает до десяти.
– Зачем же? – спросил Аввакумов.
– Трубок не любил, говорил – плохо для здоровья. Заворачивал домашний тютюн в кукурузный лист.
– Откуда же ты родом?
– Курской губернии.
– Курский соловей!
Выходя после завтрака, захмелевший Букреев встретил в галерее японочку в белых перчатках на ногах, наклонился и пощекотал ей щеку усом. Она не противилась, но смотрела с таким жестким любопытством, как бы все запоминая, и так неодобрительно, что Васька отпрянул.
* * *Перед отправлением джонки из деревни Миасима офицеры поспорили.
– Можно ли матросов пустить одних в заграничном плаванье на японском корабле? – спросил Путятин.
– Нельзя, господа! – сказал старший лейтенант Мусин-Пушкин.
– Какая чушь! – возразил Можайский.
– Кого же? – спросил адмирал.
– Мичмана Михайлова?
– Из свиты – ни в коем случае! – заволновался адъютант Пещуров.
– Адмирал должен шествовать во всем великолепии, и так офицеров не хватает.
– Еще чего захотели! Из свиты!
– Как же быть?
– Постойте...
– Господа! Мне не для торжественного великолепия... Мне для нужного дела!.. – закричал Путятин. – Заявлено японцам о порядке марша, а теперь опять, заново договариваться? Что мы за люди, ничего решить не можем!.. Как одних? Как одних? С ними старший унтер-офицер Аввакумов. Отпускаем же в иностранных портах с унтер-офицерами! А договоренностей не менять!
Так матросы под начальством старшего унтер-офицера Аввакумова первыми оказались в деревне Хэда.
* * *Жилистый Иван подошел к самураю в поклоне и сказал ему на ухо, что хочет сообщить что-то важное.
