Курт Давид - Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка
— Мать Тучи ушла с моими братьями и остальной ордой к горе Бурхан-Калдун, — сказал Темучин. — Однажды гора уже спасла мне жизнь, и на ее вершине небо так близко, как нигде.
И мы поскакали вниз по реке, скакали полночи, продрались сквозь лес и оказались у подножия горы, где снова встретились с родными.
Глава 2
ЧТО ОДИН КИНЖАЛ, ЧТО ДРУГОЙ
Мои родители были бедными пастухами, которые о заболевшей овце пеклись больше, чем о родных сыновьях, и не потому, что не любили сыновей, а потому, что павшая овца означала для них голод, а умерший ребенок — всего лишь боль и печаль. Мой отец служил Есугею, участвовал в его набегах на соседние племена, когда вождь того требовал или когда враги первыми нападали на нас. Но по своей воле никого не убивал, никогда не мечтал вернуться из похода с добычей, всегда прислушивался к словам стариков и соблюдал обычаи предков. Некоторые называли его Молчальником. А кое-кто называет его так и поныне. Молчать он научился, когда ловил рыбу в Керулене или охотился в лесах Бурхан-Калдуна. После битв всегда радовался возвращению на берега реки у подножия гор, потому что любил одиночество и уважал жизнь.
Когда я, его старший сын, вошел в юрту и поведал, что нам с Темучином пришлось снести у тайчиутов, он поцеловал меня в глаза, открыл сундучок и достал из него завернутый в кусок шелка небольшой кинжал.
Мы молча оставили юрту.
Серое утро, занимавшееся над ордой, изгоняло ночь, сталкивая ее в степь, где луна уже спряталась за острыми травами.
За вершину Бурхан-Калдуна цеплялись тучи, в отступавших сумерках на северном склоне горы чернел лес. Мы начали карабкаться наверх по крутой тропинке, и чувство, что ты идешь навстречу расцветающему утру, было приятным. Особенно для меня, которому уже незачем было бояться восхода солнца.
На вершине легкий ветерок теребил траву.
Мы сели на валун и, не произнося ни слова, повернули головы в сторону черневшего внизу леса, за которым виднелась широкая розовая полоса, — это выкатывалось солнце. Мы сняли наши шапки, повесили на шею ремни и благодарно поклонились раскаленному огненному шару. После чего отец достал маленький кинжал и, протянув мне, торжественно проговорил:
— Когда-то мне довелось охотиться со старым Есугеем по ту сторону Керулена в густом лесу. Нас было двенадцать охотников, кому было велено окружить и загнать зверя. Но убьет его наш вождь — таков был приказ, который мы уважали не только потому, что вождь был строг. И хотя Есугей был хорошим охотником и его стрела всегда попадала в то место, которое он называл, в то утро он не попал с первой стрелы в могучего медведя. Да и вторая не попала ему в сердце, как хотел Есугей, и разъяренный зверь пошел прямо на него. Одиннадцать охотников побледнели и оцепенели, не зная, как быть — нарушить приказ или нет? Но я успел выпустить стрелу прежде, чем медведь подмял нашего вождя. Попал я точно, а потом еще воткнул в него кинжал. Рядом со стрелой.
— А что Есугей, отец? Что сделал, что сказал?
— Да, что он сделал и что сказал, Кара-Чоно! Тогда я так же ждал его слов, как ты сейчас моих. Вдруг он сказал бы, что сам справился бы со зверем? Никто не посмел бы ему перечить. И разве я вообще смел тягаться с моим вождем? Он мог бы обвинить меня в том, что я усомнился в его храбрости. Да что там — как я вообще мог нарушить приказ? Но Есугей был мудр, и он сказал: «Одиннадцать из вас подчинились моему приказу, и это едва не стоило мне жизни, а один нарушил его и спас меня от смерти. И если я его сейчас отблагодарю, то разве за непослушание? Сами подумайте об этом, и вы поймете, о чем я веду речь». И тогда, Кара-Чоно, Есугей подарил мне этот дорогой кинжал.
Лучи солнца огнем переливались в драгоценных камнях ножен и рукояти и отбрасывали пестрые брызги на лицо отца.
Над нами беззвучно кружили два сокола, которые вдруг ринулись вниз, прямо на стаю чаек. Белые перья грустно опускались в Керулен, и течение реки покачивало их, унося с собой.
Отец сказал:
— Отнеси кинжал Темучину в подарок за то, что благодаря его хитрости вам удалось спастись. Пусть и он станет таким же мудрым, как его отец.
Спустившись к подножию горы, мы встретили там караван китайских купцов, направлявшихся в нашу орду. Дети с криками выбегали из юрт навстречу чужеземцам и замирали от удивления при виде ярких нарядов торговцев и перегруженных верблюдов. Сколько ящиков, сколько тюков!
И вот уже караван обступили пастухи, охотники и их жены. Каких только чудес не оказалось в тюках и ящиках: шелковые ковры с красочными орнаментами, бархатные платья и дорогие сукна, колчаны из слоновой кости, щиты, кинжалы, украшения и сладости.
Я с отцом стоял в толпе, внимая льстивым словам, с которыми купцы расхваливали свой товар и одаряли сладостями детей, не требуя ничего взамен.
Очень скоро ордынцы бросились к своим юртам, а потом вернулись со связками шкур, с баранами и лошадьми, один предложил даже своего яка, и китайцы с удовольствием обменяли его на целую кучу товара.
Я стоял с драгоценным кинжалом в руках и глазами искал Темучина. Его я не нашел, а увидел только его мать, Мать Тучи. Она, вся седая, предлагала китайцу миску, полную соли. Эту соль Мать Тучи добыла в одном из близлежащих озер. За нее она получила три пиалы. Постучав пальцем по тонкому фарфору, она посмотрела сквозь них на солнце, а купец тем временем брал из миски одну щепотку соли за другой и с довольным видом ссыпал обратно.
И тут появился Темучин. Он стоял у своей юрты в полном одиночестве, серьезный и сосредоточенный, и смотрел на торговцев так, будто собирался вот-вот выгнать их из орды или отнять все товары.
— Хорошо, что ты здесь, — сказал мне Темучин, глядя в сторону.
— Я хотел сделать тебе…
— Замолчи, Кара-Чоно, не нарушай течения моей мысли, а обрати лучше свой взор на купцов, и я объясню тебе, что мне выдали их гладкие улыбчивые лица. — И, помолчав недолго, он добавил: — Вон тот, например, что торгует коврами у белого верблюда. Он лысый, беззубый, а лицо лоснится от удовольствия. Видишь, как жадно он вцепился в волчью шкуру, которую ему предложили? Скажи, Чоно, сумел бы этот купец убить волка?
— Нет, ни за что! — Я даже рассмеялся.
— Вот видишь, а сам предлагает нашим охотникам за шкуры ровно столько, сколько ему нравится. А рядом с ним, видишь, купец продает легкие ткани, у него еще шрам на шее. Смог бы он обуздать скакуна?
— Нет, ни за что! — И я опять рассмеялся.
— Конечно! А как презрительно он посмеивается над нашими пастухами, потому что они живут в кибитках и кочуют со стадами от одного пастбища к другому. Они же из больших городов и живут в домах, сложенных из камней, за большими каменными стенами — так мне отец рассказывал. Приглядись попристальнее к третьему, к тому, что с перстнями на пальцах. Жмурится, как кот! Его перстни стоят дороже, чем все богатства нашей орды. Умеет он стрелять, попадет он в цель?
— Вряд ли. За него все сделают его слуги и телохранители.
— Ты прав. Моя мать просила у него за соль четыре пиалы. Я вижу, она получила три. Почему? Потому что он ее не уважает, потому что все торговцы вороваты, все они скряги и обманщики. Они считают, будто выше нас уже потому, что живут в каменных домах и носят дорогую одежду! — Темучин заглянул в свою юрту и вернулся с двумя луками и пучком стрел.
Я испуганно спросил:
— Что ты собираешься делать?
— Я покажу им, Кара-Чоно, на что мы способны, а нашим людям — на что чужеземцы не способны! Одних это возвысит, а других унизит.
Мы протолкались сквозь толпу к тому торговцу, который дал матери Темучина три пиалы вместо четырех.
— Могу предложить вам белую кобылицу, — сказал Темучин.
— И что вы хотите взамен, юный господин? — ответил торговец.
— Ничего!
— Ничего? Такого мне слышать не приходилось. Назовите сумму, я заплачу.
— Вы ведь верхом ездить умеете, правда?
Торговец ухмыльнулся.
— Неужели вы думаете, что мы пришли сюда из Поднебесной{3} пешком?
Я подвел к нему белую кобылицу. Это было животное рослое, беспокойное, с широкой грудью и длинной гривой. Некоторые ордынцы улыбались, другие смотрели на нас во все глаза, не понимая, какую игру затеял с торговцем Темучин.
— Вы получите эту лошадь даром, — сказал Темучин, — если проскачете на ней до реки и вернетесь обратно в орду.
Недоверчиво оглядев кобылу, торговец грубовато ответил:
— Я не кочевник какой-то, чтобы ездить верхом без седла.
— Мы, торговец, умеем скакать и так и эдак, — сказал Темучин, — но седло вы получите, будь по-вашему!
Мы повалили кобылу на траву, бросились всем телом ей на передние и задние ноги, закрутили ей хвост и уши так, что она заржала от боли, взнуздали ее и наложили седло с чересседельником.
