Михаил Голденков - Схватка
Разрушителен времени ток. Нет уже в Орше дуба Дива, сдуло ветрами и саму Речь Посполитую, пусть ее потомки в боях и сражениях отстояли-таки свои государства, разбросало по миру Радзивиллов и Кмитичей… Но если вы приедете в беларуский город Оршу, то обязательно найдите там хотя бы кого-нибудь, кто покажет вам, где стоял легендарный дуб, где жил и что построил для родного города все еще незабвенный пан Кмитич. Ну, а в пережившем две империи Несвиже все еще возвышается башнями и шпилями радзивилловский замок, и все еще «живет» в нем загадочный призрак Барбары Радзивилл.
КОНЕЦПОСЛЕСЛОВИЕ
Книга «Схватка» завершает трилогию, которую автор назвал «Пан Кмитич», состоящую из трех книг: «Огненный всадник», «Тропою волка» и «Схватка». У читателей, возможно, возникнет вопрос: а насколько точны и правдивы, вероятно, шокирующие многих события, описанные в романе. Конечно, уже никто никогда не скажет, как именно сложилась судьба легендарного шляхтича из Орши Самуэля Кмитича в грозную пору тринадцатилетней войны Речи Посполитой с Московией. Учился ли Кмитич у Семеновича, оборонял ли Смоленск и Минск, его ли портрет нарисовал Рембрандт или же ученик Рембрандта Вильям Дрозд — все это уже мы вряд ли когда-нибудь узнаем, так как об оршанском князе до наших дней дошло, к сожалению, немного. Известно, что его любили дамы, страшились враги, уважали свои. Известно, что он и в самом деле дважды был женат, громил Хованского под Полонкой и под Кушликовыми горами, доходил с полками до Брянска и Рославля, а после войны восстанавливал сожженную врагом родную Оршу.
Однако скудность информации о жизни легендарного полковника есть находка для писателя. С другой стороны, в романе достаточно точно и в соответствии с дошедшей до наших дней статистикой отражены события и сюжет битв той неизвестной для большинства кровавой войны, самой кровопролитной войны в истории новой Европы вплоть до мировых войн двадцатого столетия. В литературе, впрочем, на нее уже обращал внимание беларуский писатель Константин Тарасов в своем историческом детективе-повести «Тропа Каина» (первоначальное название «Испить чашу»). В восьмидесятые годы прошлого века К. Тарасов первым информировал читателей Беларуси и СССР о жуткой трагедии беларуских земель: «В Белоруссии — под три миллиона жизней; по той численности народа — каждого второго затянули на дно яростные виры. Это, разумеется, в среднем. На сотнях тысяч квадратных верст по стреле от Полоцка до Полесья вымыло людской посев до пятой части в остатке. Миллионы исчезли — жили-были, худо ли, хорошо ли плыли по течениям короткого людского века, и вдруг в три-пять лет пуста стала от них земная поверхность — как постигнуть?… Бесчувственны и непонятны астрономические цифры, веет от них космическим холодком; да и как пожалеть два миллиона погибших, не умещаются они в малом пространстве человеческого воображения, а когда статистика спрессует их в семь знаков арабской цифири, тогда быстро проваливается такой семигранный чугунного веса кристаллик сквозь тонкую сеть нашей избирательной памяти…»
Но книга К. Тарасова вышла в 1986 году, и писатель, как мог, маскировал собственные выводы и обвинения в той страшной для Беларуси трагедии 1654–1667 годов. М. Голденков, не маскируясь, приводит факты, прямо называя виновников — алчного царя и его патриарха, называет эту войну со стороны литвинов-беларусов патриотической войной, войной отечественной, проводя аналогию с такой же кровавой Второй мировой. Особенно близко к реальной истории в романе изображены осада Смоленска, бои в Минске и Могилеве, в Риге, Полоцке и Мстиславле. Единственное искажение, к которому прибегает автор, — это сжатие времени, ибо даже в трех пухлых книгах не описать все значимые события тех огненных тринадцати лет ужасной войны. Подобное делают, в принципе, все художники. Рубо, создававший свою знаменитую Бородинскую панораму, также изобразил на полотне события сразу трех дней битвы, сократив расстояния, чтобы показать все полки, участвовавшие в сражение. Аналогично поступает и автор романа, ужимая пространство и время на собственном полотне панорамы самого бедственного для беларусов отрезка истории.
«Пан Кмитич» несет в себе и важную составляющую для беларуской истории и литературы: он на основе исторических фактов оправдывает оклеветанных Генрихом Сенкевичем (и частично даже К. Тарасовым) беларуских (литвинских) князей Януша и Богуслава Радзивиллов, которых знаменитый польский писатель изображает в романе «Потоп» поляками-предателями, а К. Тарасов даже называет Януша вампиром. Но тогда вампирами нужно назвать всех главнокомандующих тех времен. Да и можно ли было в те годы без жестокости подавить восстание, которое отличалось лютой беспощадностью по отношению к мирному населению Речи Посполитой?
Пусть «Потоп» Г. Сенкевича и является полностью художественным произведением, но ту роль, которую выделил Радзивиллам автор, почему-то приняли за чистую монету многие зарубежные историки. И несмотря на то, что польские историки продолжали повторять, что «Потоп» — все-таки произведение вымышленное, с массой выдуманных сюжетов и героев, но, тем не менее, и сейчас на «Потоп» многие смотрят как чуть ли не хрестоматию войны Польши со Швецией. М. Голденков описывает те войны, как скорее гражданские конфликты шляхты и дворянства, конфликты королевских дворов, а не войны между нациями и странами в современном нам понятии.
Однако иное было в беларуских землях, где захватчики выжигали все на своем пути — здесь вопрос стоял о жизни либо смерти. И вот тут-то очень сложно обвинить автора в национализме или ура-патриотизме, как некоторые умудрялись обвинить беларуского историка Геннадия Сагановича за его документальную книгу «Невядомая вайна 1654–1667», выпущенную в 1994 году. В таком случае в национализме можно обвинить и Льва Толстого за его «Войну и мир». Захватчики они и есть захватчики, не важно какой национальности. Самуэль Кмитич любил свою родину и защищал ее всем своим существом, не обращая внимания, кто перед ним. И тем не менее, пан Кмитич — это рыцарь, человек княжеского рода, и воевал он в соответствии с моральными рыцарскими устоями того времени, что, кстати, совершенно игнорирует в своем романе Г. Сенкевич, изображая в начале своей книги Анджея Кмитица (которого также списывал с оршанского князя Кмитича) чуть ли не безродным разбойником и убийцей. Не мог так поступать князь, чья родня хорошо была известна по всему Литовскому княжеству.
В романе «Пан Кмитич» также достаточно близко к правде отображен колоритный мир обычных людей Беларуси того времени, их верования и традиции, впервые в современной литературе дан реальный религиозный фон беларуских городов и сел, где в середине XVII века в самом деле преобладала реформаторская церковь. Факт почему-то сокрытый от беларуской истории, вероятно, благодаря стараниям как православной, так и католической церквей.
Увы, население беларуской Литвы после войны в 1667 году составляло лишь 1,4 миллиона от 2,9 миллионов 1650 года. Эти «холодные космические» по К. Тарасову цифры по понятным причинам советские и царские историки также скрывали от собственных граждан, чтобы не возмутить против России Беларусь, Польшу, Украину. Но автор романа «Пан Кмитич» не проводит параллели между Московией 1654 года и современной Россией — это для него две разные страны, два разных государства, пусть и связанных исторической нитью. М. Голденков не напрасно не спешит называть русскими московитов, которые русского языка в середине XVII века толком не понимали, и это вновь соответствует действительности и данным того времени.
Еще одна важная миссия романа: история беларуского дворянства — литвинской шляхты. Непримиримые враги — царизм и большевизм — оказались крепкими союзниками по части пропаганды среди беларуского населения, что, мол, Москва, всегда освобождала беларусов от иноземного владычества поляков, что беларусами, мол, правили польские паны. Однако как можно назвать поляками того же Януша Радзивилла и его кузена Богуслава, если великий гетман Януш Радзивилл самолично высказывался за отделение BKЛ от Польши, бросая гневные слова в адрес поляков!? А те десятки тысяч протестантских и православных шляхтичей, подписавших Кейдановскую унию в 1655 году со Швецией за выход из союза с Польшей? Разве они были поляками? Конечно же нет! Подавляя освободительные восстания беларусов и поляков в 1775, 1831 и 1863 годах, имперская пропаганда внушала жителям Беларуси, что эти восстания только лишь польские, а не беларуские, что беларусы братья не полякам, а великороссам. В результате и сейчас среди многих беларусов распространен миф о каких-то польских панах на территории Беларуси вплоть до Смоленска. Беларуских католиков с подачи московской православной церкви стало принято называть поляками, и это заблуждение все еще существует. Самим же беларусам активно прививалась ложная идея, что они-де всего лишь бесправные крестьяне и среди них интеллигентов вообще было мало, не говоря уже о князьях. На самом же деле именно этническая беларуская шляхта в середине XVII века составляла 20 процентов от всего населения Беларуси той поры! Это около 600 000 человек — цифра чуть ли не самая высокая по всей Европе! В Московии, к примеру, дворянство того времени составляло едва ли 10 процентов от всех жителей страны. Однако в России никто сейчас не говорит, что их нация аграрная, селянская, как не говорят ни в одной из стран Западной Европы. В Беларуси же такая аномальная ситуация под давлением царской и большевистской пропаганд в самом деле сложилась, и от нее необходимо избавляться, как от сорняков на картофельном поле. Беларусы и русские должны знать, что в BKЛ — свободной парламентской стране — люди жили достаточно демократично, имели право обучаться в университетах по всей Европе, и при желании крестьянин или же городской мещанин мог стать и шляхтичем. Профессор Францыск Скорина, сын полоцкого торговца кожей, тому яркий пример.
