Грегори Нормингтон - Корабль дураков
~ Горацио ударил молотком по рукояти трепана.
Вспышка невыносимой боли…
~ …кость треснула, как скорлупа…
…звук казался таким далеким…
~ …он прогремел громом.
Ганс упал на траву. Его глаза были словно два зеркала, где отражалось небо.
~ Пока кровь вытекала из раны, унося с собой жизнь, Горацио узрел Виттенберг во всем его благословенном великолепии. Он мысленно вознес хвалу Богу, и слова были как пар у него в голове. Но он уже не надеялся на спасение.
«Господи, пусть с моей смертью закончится этот кошмарный сон».
~ «Вот, черт. Неверный диагноз».
Вормс в отдалении, словно луг, омытый весенним ливнем, вернул себе прежний облик. Миллионы демонов, будто мухи, захваченные половодьем, пролились в реку Неккар. Они утащили с собой бездыханное тело врача; но душа его вознеслась на Небеса.
~ Чудеса в Виттенберге продолжались все лето, всю осень и дальше. Старики обрели новые силы, молодые познали мудрость. Урожай на полях уродился в тот год небывалый; городские трущобы снесли, в городе построили несколько новых церквей и основали университет. Когда горожане нашли труп Горацио, они похоронили его на перекрестке дорог, как нечестивого самоубийцу. А что стало с его душой, о том известно лишь дьяволу.
~ Весьма поучительно, я бы сказал. Но если вам все еще интересно, то вот как все было на самом деле. Добрые граждане Вормса, которые были весьма легковерны и простодушны, напридумывали себе всяких ужастей, так что сами себя напугали до полного помешательства. Иероним с Лаббертом, почуяв опасность, поспешили укрыться. «Отмщения! Отмщения! – скандировала толпа, швыряя камнями в окна Иеронима. – Это он, окаянный, наслал на нас бесов! Смерть ему! Смерть! Повесить на месте!» Лабберт, все еще злой, как черт, вдруг встрепенулся, как будто ему пришла некая свежая мысль. Иероним занервничал еще пуще.
«Ага, – сказал Лабберт. – Они за тобой пришли, не за мной». Иероним достал из ящика стола лист пергамента и быстро подправил свое завещание. «В знак нашей дружбы, Лабберт, я завещаю тебе десять процентов стоимости моего земного имущества». Взбешенная толпа уже принялась выламывать дверь. «Это твоя последняя ложь, – сказал Лабберт, когда первый топор вонзился в деревянную обшивку. – Нет у тебя никакого земного имущества». Что было истинной правдой, если не почитать за великие ценности веревку с петлей и предсмертный стояк. А мораль такова:
Думайте, что сочиняете, любезные господа, А то наплетете с три короба, и будет вам с этого только беда.
Explicit liber Pandaemoniam
Пролог спящего пьяницы
Да, вы уже тоже заметили: рассказчики потихоньку кончаются. Все взоры обращены в сторону спящего пьяницы, что храпит себе на носу. Вслух никто ни о чем не договаривался, поэтому я затрудняюсь сказать, чья нога въехала ему в ребра. Спящий вздрагивает во сне и приоткрывает один глаз.
Все хором: Расскажи нам историю, мы хотим историю, давай рассказывай нам чего-нибудь…
Спящий то ли рычит, то ли стонет. Мир сновидений никак его не отпускает: он по-прежнему погружен в эти мягкие воды самозабвения.
Спящий пьяница: Не знаю я никаких историй.
– Ну уж нет, не отлынивай, – распекает его монашка. – Мы все нашли, чего рассказать, чтобы скоротать время. Теперь твоя очередь.
Спящий пьяница: Мы все?
Раскаявшийся пропойца(то ли радостно, то ли подавленно, непонятно): Так он даже не слушал.
Глаз спящего пьяницы закрывается, как будто улитка выглянула на миг из домика и снова втянула рожки. Пьяная баба раскрывает ему веки пальцами. Спящий закатывает глаза, зрачки ищут спасения в глубине глазниц.
Пьяная баба: Нам нужно что-нибудь, чтобы взбодриться.
Певцы-горлопаны: Песня.
Монашка: Псалом.
Но спящий (пьяная баба по-прежнему не дает ему слепить веки, и ее проспиртованное дыхание обжигает ему глаза) и вправду не знает никаких историй. То есть вообще никаких. Все остальные, похоже, близки к отчаянию.
Спящий пьяница: Хотя нет, может быть, кое-что я и смогу рассказать! Только ты убери руки! (Моргая и заливаясь слезами.) Мне часто снится один и тот же сон. Он такой… очень неспешный. Может быть, если начать его пересказывать, так и сказать будет нечего. (Он зевает, пуская слюну.) Вам наверняка будет скучно.
Все хором: Нетнебудетдавайрассказывайскорее.
Спящий пьяница: Это просто как бы картинки у меня в голове. Никакого сюжета и действия. И смысла тоже никакого, насколько я понимаю. Скорее всего вы уснете где-то на середине. (Сладко зевает.) То есть будем надеяться.
Рассказ спящего пьяницы
Представьте себе комнату, узкую комнату, со скошенным потолком. Стены в комнате светло оранжевые, хотя их почти и не видно за картинами и книжными полками. Листочки с картинками и памфлеты разбросаны по кровати, по белому покрывалу. В окне видны ветки каштана – маленький садик, где лавры и падубы, и еще дальше – дома и деревья. Это декорации, которые никогда не меняются. Теперь представьте себе письменный стол с аналоем, весь уставленный странными приспособлениями. В том числе: две лампы, что горят без масла и дыма, музыкальные шкатулки, что играют сами по себе, так что не надо их заводить, и большая белая фасолина с серой припухлостью в виде такого маленького бугорка – она лежит на бархатной плоской подушке и ерзает, если притронуться к ней рукой. [65] За столом сидит молодой человек. У него румяные щеки и вечно спутанные волосы. На щеках – трехдневная щетина. И он что-то пишет на клочках бумаги.
В общем и целом, вот так все и есть. Видение необычное, да, но все выглядит буднично, обыкновенно. Если там есть волшебство, то его очень мало: никаких магических превращений, никаких потусторонних явлений. Молодой человек не летает по воздуху и не беседует с моими покойными родичами. Есть только я, которому все это снится, и он – мой сон.
И там никогда ничего не происходит. Вы спросите, есть ли там кто-то еще? Его отец, его мать. Служанка, что приходит к нему убираться и болтает без умолку, но он совершенно бесстыдно ее затыкает, не желая вступать в разговоры. Иногда его кот, ленивая и медлительная зверюга с черной мордочкой и отвисшим пузом, запрыгивает на стол. Кот разбрасывает листы и жует уголки книг, и если он где уляжется, его уже не сдвинуть. Кот говорит: прррр-прррр. И молодой человек прекращает попытки согнать его со стола, причем очень охотно, и чешет его за ушком. Друзей он дома не принимает. Женщин к себе не водит. Для компании у него есть черный сундук, украшенный светящимися циферками, и этот сундук разговаривает на разные голоса. Молодой человек никогда не вступает в беседы с духами, хотя иногда, если кто-то из них его сильно рассердит, то он может его отругать. Из того же самого сундука – там есть такой маленький ящичек, он высовывается наружу, как язык, принимающий святое причастие, – молодой человек извлекает и музыку – иногда эта музыка режет слух и совсем не похожа на музыку, под которую он пытается писать.
Теперь что касается его работы, этой загадочной писанины… Иногда, просто для развлечения, он отталкивается ногами от пола, потом поджимает ноги и вертится вместе с креслом по часовой стрелке. Когда ему надоедает крутиться по часовой, он начинает вертеться против. И так может продолжаться достаточно долго. То туда, то сюда. Иногда он нагибается к полу и снимает с ковра ворсинки или смотрит в окно на каштан. Да, я же предупреждал, что мой сон – самый скучный из всех снов в истории сновидений. Я терпеть не могу этого человека. И все-таки он постоянно мне снится. Вот он, родимый, бездельничает in perpetuum [66] у себя в келье.
Похоже, он одержим нездоровой любовью к выбеленной кости. Она лежит у него на кровати. Когда кость начинает пищать и выть, он берет ее в руку, подносит ко рту и успокаивает звуками голоса. Потом он кладет ее на место и с явною неохотой возвращается к работе. Вернее, к своим книгам. Я еще не рассказывал про его книги? Про его страсть собирать их и ими владеть, про то, как он читает по нескольку книг за раз, начинает одну, тут же бросает, берет другую, ее тоже бросает, берется за третью, и ни одну не дочитывает до конца. Вы, может быть скажете: что скромный уличный фокусник понимает в книжной учености? Но я понимаю достаточно, чтобы сравнить его ревностную тягу к книгам со страстью охотника, одержимого мыслью собрать побольше трофеев. Он так гордится своими книгами как настоящий мужчина гордится своими детьми.
Но я отвлекся… частенько он прерывает работу, чтобы ненадолго вздремнуть. Вы все видели, как кошка, когда собирается спать, долго мостится и так, и сяк, пока не сворачивается клубочком. Так вот, до него далеко даже кошке. Сначала он долго сражается с одеялом и взбивает подушку, потом ворочается с боку на бок, и только потом засыпает – и жутко храпит – может быть, этим и объясняется его одиночество. Когда он не может заснуть, он встает и выходит из комнаты, и я слышу приглушенные голоса за стеной. И еще – музыку, и шарканье ног. Но я ни разу не слышал, чтобы он разговаривал с кем-то за стенкой. И никто из соседей к нему не заходит.
