Алла Бегунова - Тайна генерала Багратиона
Затем горничная принесла в спальню большой поднос с кофейником, чашками, молочником, вазочкой для варенья и блюдом, наполненным свежеиспеченными булочками-шариками. Для генерала предназначался огромный бутерброд с ветчиной, с дольками свежего огурца и горчицей, ведь он так славно потрудился этой ночью.
Скрестив ноги по-турецки, они сели на кровать возле подноса одетые после ванны в свежие просторные рубашки из батиста, скроенные на мужской манер. Через открытый ворот князь видел божественную грудь супруги и восхищался ею. Хотя ветчина отвлекала его внимание и была аппетитна, свежа, необыкновенно хороша на вкус.
— Ангел мой, — Петр Иванович прижал к губам тонкую руку жены и поцеловал по-отдельности каждый ее пальчик. — Моя благодарность вам не знает границ!
— Ах, ну что вы! — кокетливо засмеялась в ответ Екатерина Павловна. — Я просто исполняла супружеский долг. Это было очень приятно.
— Вы не вернетесь со мной в Санкт-Петербург? — вдруг спросил князь, откусывая изрядный кусок от бутерброда.
— Нет, милый мой друг. Как видите, теперь у меня слишком много дел в Вене.
— Я понимаю. Я желаю вам успеха.
Красавица чуть не поперхнулась горячим кофе и подняла на него изумленный взгляд:
— Правда?
— Да, ангел мой.
Тут, пожалуй, стоило остановиться. Впервые из его уст прозвучало то ли полусогласие, то ли полупризнание ее конфиденциальной работы. Как она мечтала об этом! Никогда бы княгиня Екатерина Павловна ничего не сказала мужу прямо. Есть правила, довольно жесткие, продиктованные секретной царской службой. Есть обязательства, которые она приняла на себя добровольно.
В сентябре 1805 года по случаю своего отъезда из Санкт-Петербурга в Дрезден фрейлина двора Его Императорского Величества княгиня Багратион, урожденная графиня Скавронская, получила аудиенцию у монарха. Александр Первый умел быть невероятно обходительными с теми, кого считал полезным на службе государству Российскому. Прелестную Катиш и всю ее семью он знал с детства. Он убедил юную супругу генерала, что поручение его будет ей по силам, что достанет у нее ума, твердости характера и женского очарования, дабы вести некую хитрую, тонкую игру далеко за пределами любезного ее сердцу Отечества.
Помедлив, Екатерина Павловна взяла широкую ладонь князя и, как маленькая девочка, потерлась о нее щекой. Неожиданный сей поступок даже растрогал Багратиона. Так она благодарила его за согласие и, честное слово, мало нашлось бы в подлунном мире людей, каковых княгиня уважала столь глубоко и искренне, как своего мужа, доброго человека, смелого воина, победителя злых недругов Российской империи.
Легкое, веселое настроение охватило их. Быстро покончив с завтраком, супруги вызвали Надин Дамьен и попросили ее доставить в спальню письменные принадлежности. Генерал от инфантерии захотел немедленно написать второе письмо, адресованное Главнокомандующему Молдавской армией. Оно, можно сказать, уже сложилось у него в голове.
Петр Иванович обмакнул гусиное перо в чернильницу и, глядя на жену, начертал на листе: «Милостивый государь граф Николай Михайлович, пребывая в отпуске в Вене, волею судеб встретил я здесь секретаря и переводчика персидского посла по имени Игарри.»
— Правильно, — согласилась Екатерина Павловна, — именно по воле судьбы. Кто же знал, что он заявится в магазин Али-Хабиба, когда мы там будем делать покупки?
«Оный молодой человек, — продолжал писать князь, — объявил мне о своем желании перейти на русскую службу и отныне быть с нами.»
— Да. «Быть с нами» — хорошо сказано, — согласилась княгиня.
«С собою взял он бумаги, касающиеся тайных сношений Наполеона с шахом персидским, нашим противником на Кавказе. Они показались мне весьма интересными.»
— Скромная оценка, — произнесла Екатерина Павловна, — но пусть в Санкт-Петербурге определят, каково будет значение сих бумаг для воздействия на Корсиканца и всю его политику.
«Рекомендую Вам вышеназванного мною Игарри. Надеюсь, Вы возьмете его под свое покровительство и препроводите в столицу, где, вероятно, ему не откажут в хорошей должности. Имею честь пребывать Вашего Сиятельства покорнейшим слугою, князь Петр Багратион.»
— По-моему, лучше не скажешь, — молодая женщина взяла у мужа лист бумаги и перечитала черные строки на нем.
— Нужно что-то добавить, — сказал генерал, покусывая кончик гусиного пера. — Я много думаю о Молдавской армии, которой теперь командует Каменский. Молод он, горяч, чрезмерно самоуверен. А кампанию с турками на Дунае следует закончить быстрее и при полном разгроме мусульман. Только о том я молю Всевышнего непрестанно.
— Ну и напишите, — она вернула ему письмо.
— Конечно, я знаком с графом со времен Суворовского итало-швейцарского похода, — продолжал Багратион. — Недавно в Финляндии мы вместе воевали против шведов, однако.
— Что значит «однако», мой милый?
— Вовсе не друг он мне, не единомышленник. Скорее соперник. Незачем об армии его спрашивать или советы давать. А то еще обидится. Ведь он страшно обидчив.
Петр Иванович после некоторого размышления снова обмакнул перо в чернильницу и вывел на бумаге последние строки: «P.S. У меня нет новостей, заслуживающих передачи Вашему Сиятельству. Да хранит Господь Бог армию, вверенную Вам, чьи подвиги на поле боя достойны всяческого уважения. Вот и все пожелания от Вашего старинного приятеля. П.Б.» [26]
Глава одиннадцатая. Происшествие на площади Кроцулеску
Венскому коммерсанту Зюсмайеру принадлежало три довольно больших двухмачтовых речных баржи: «Генриетта», «Каролина» и «Матильда». Они ходили по Дунаю. Вниз, от Вены к Будапешту, Видину, Никополю, Слободзее и Туртукаю. Суда возили бочки с вином и пивом, тюки с сукном и полотном, ящики со скобяными изделиями. Вверх по реке поднимались на парусах и веслах с грузом сухофруктов, кофейных зерен, риса, пряностей, которые в Османской империи стоили дешевле, чем на землях династии Габсбургов.
Часто судами Зюсмайера пользовались путешественники: коммивояжеры, купцы, чиновники. Для пассажиров на каждой барже отводили две-три каюты, в зависимости от количества заказанных мест. Правда, особым комфортом они не отличались и располагались на кормовой палубе, рядом с кают-компанией, где пассажирам в полдень подавали горячий обед, входивший в стоимость билета. Билет можно было купить в конторе судовладельца. Объявления об очередном рейсе и его маршруте он публиковал в городской газете «Vinner Zeitung» регулярно.
В ближайшую пятницу в плавание отправлялась «Генриетта». Она делала несколько остановок в крупных дунайских городах и доходила до Туртукая. Время пребывания судна в пути Зюсмайер указывал приблизительно: около десяти дней. На скорость передвижения парусника влияла погода. При попутном ветре ход его ускорялся и достигал почти двухсот километров в сутки. При встречном ветре скорость падала.
Иногда много времени отнимала погрузка и разгрузка в портах.
Для покупки билета требовался паспорт, ибо фамилии пассажиров вносили в судовую роль, которую при пересечении границы между Австрией и Османской империей проверяли пограничники и таможенники. Но в четверг новый паспорт у Игарри появился благодаря стараниям графа Разумовского, точнее — его агентуры. Документ принадлежал некоему Готлибу Шпильманну, выпускнику Венского университета, нигде не работающему.
Внешность Шпильманна, описанная в документе, примерно совпадала с обликом переводчика. Цвет волос отличался, но их с помощью хны подогнали под описание. Пришлось приобрести и театральный реквизит — накладные усы, чтобы приклеить их персу и тем добиться максимального сходства.
Вообще-то, Шпильманн был великовозрастный шалопай, единственный сын престарелых родителей, живущий на пенсию отца, отставного офицера. Он шатался по питейным заведениям и в трактире «Menschen jutten Willes» по вечерам играл в бильярд, проигрывая довольно значительные суммы. При последнем финансовом затруднении его выручил партнер по игре, чех Януш Кропачек, под залог его паспорта. Двадцать пять гульденов оказались у Шпильмана, его паспорт — у Кропачека, состоявшего осведомителем русской разведки в Вене.
Кроме паспорта, для бывшего секретаря персидского посла Андрей Кириллович заготовил доверенность от владельца тонкосуконной мануфактуры в австрийском городе Линц. В ней утверждалось, будто Готлиб Шпильманн — коммивояжер и направлен от предприятия с образцами продукции на переговоры с покупателями в города Туртукай и Бухарест.
Портфель с образцами — прямоугольными кусками разноцветного сукна размером двадцать на тридцать сантиметров, — прикрепленными к листам картона, тоже имелся. В потайном месте за его подкладкой размещалась папка с оригиналом франко-персидского протокола и двумя письмами Багратиона. Портфель, сделанный из светло-коричневой кожи, закрывался на два замка ключами. Он выглядел очень солидно и свидетельствовал о процветании мануфактуры и об устойчивом положении в ней господина коммивояжера.
