Далия Трускиновская - Сыск во время чумы
Так кричит человек, испытывающий сильнейшую боль, подумал Архаров, и что же могло стать источником боли в храме Божием?
Но одновременно он уже подтолкнул Левушку, стоявшего рядом, да и другие офицеры графской свиты стали пробиваться к месту зарождения суматохи.
Первым добрался до виновника кто-то из семеновцев.
– Я выведу его, – услышали Архаров и Левушка голос офицера, и тут же – другой, пронзительный:
– Нет, не-ет! Пустите меня к гробу!
– Вот только юродивого тут недоставало, – буркнул Архаров, прокладывая дорогу локтями.
Семеновец держал в охапке невысокого плотненького монашка в скуфеечке, навзрыд плачущего, рвущегося к телу владыки. Архаров увидел его лицо – белое, восковое, увидел редкую русую бородку, и понял, кто это такой.
– Пусти его, – сказал он семеновцу. – Пусти, Бахметов. Он уж беды не причинит.
Монашек рванулся – и тут же люди расступились перед ним, он в несколько шагов оказался у гроба и рухнул на колени.
– Прости меня, владыко! Прости, Христа ради!.. Не ведал есмь, что творил!..
Архаров подошел сзади и положил ему руку на плечо.
– Покаялся в грехе – и будет. Вставай, Устин Петров. Сейчас иная беседа начнется.
Монашек повернулся к нему – и тут лишь Архаров по-настоящему вгляделся в бледное лицо.
Он обнаружил в глазах – безумие, в дерганье рта – величайшее напряжение души, и только.
Рядом с Архаровым оказался орловский адьютант Вася Муравьев.
– К его сиятельству в карету, – быстро шепнул он распоряжение.
Архаров подхватил стоявшего на коленях Устина, думал поставить на ноги, но тот стоять не желал. Вдвоем с Бахметовым вытащили дьячка из храма и усадили на жухлую траву.
– Хорошо хоть, успели отпеть, когда его нелегкая принесла, – сказал Бахметов. – Вот ведь выдумал – при гробе каяться!
– А где же? – жалобно спросил Устин. – Я его сгубил, я – смерти причина… Я кругом виноват!
– Это ты его сиятельству скажешь, – тут семеновец громко вздохнул. – Как же это тебя, дурака, угораздило?
Устин не выдержал сочувствия в голосе – разрыдался.
– Страшно небось? А ты молись, – посоветовал Бахметов. – Ты ведь не иначе как в помутнении рассудка…
– Нет! – закричал Устин. – Нет! Все понимал! Нечистый попутал!
– Оставь его, Бахметов, а то так и будет вопить, – сказал Архаров. – А лучше помоги его до кареты довести.
Тут из храма быстро вышел граф Орлов.
– Кто таков? – строго спросил он Устина, нависнув над ним, маленьким и съежившимся, словно накренившаяся башня вавилонская.
– Петров Устин… при Всехсвятском храме… – всхлипывая, отвечал Устин и, неловко дернувшись, встал перед графом на колени.
– Устин Петров? Тот самый? – Орлов повернулся к Архарову. – Ну, услужил! В чумном городе в одиночку убийцу выследил! Быть тебе полковником!
В глазах графа было истинное восхищение.
– И как тебе только удалось? – спросил он, но ответа, видать, не ждал. – Велик Господь! Не оставил убийство нераскрытым! Теперь следует допросить этого…
Орлов с высоты своего нешуточного роста посмотрел на маленького кругленького Устина. И тот тоже глядел на него, задрав жалкую бородку, – то ли с надеждой, то ли совсем ошалев от своей беды и страстного признания в смертном грехе.
– Я сам допрошу, – хмуро сказал Архаров. Очень ему не нравился бессмысленный взгляд Устина.
– И доложишь.
– Доложу, ваше сиятельство.
– Придется его пока подержать у Еропкина. Найдем там какой-либо чулан, – деловито распорядился граф. – И, как возвращаться в Петербург, я его с собой заберу. Там пусть судят.
Он невольно улыбнулся – ему очень хотелось явиться пред государынины очи победителем чумы, да еще с изловленным убийцей митрополита в обозе.
Архаров же смотрел на лицо Устина – и при слове «судят» увидел испуг.
Что-то с этим испугом было не так…
– Полезай, – велел граф Устину, показывая на подкатившую карету. – Натворил бед – держи теперь ответ. Садись с ним, Архаров. И береги мне этого убийцу пуще глаза!
– Он не убийца, – вдруг произнес Архаров.
– Как это вдруг – не убийца? Ты с хрена, что ли, сорвался?
– Не убийца, ваше сиятельство, – повторил Архаров.
– Ты же сам его выследил! Что ты мне тут вракаешь! – граф наклонился над Устином, глядя глаза в глаза: – Ты! Ты убил владыку Амвросия? Ты?
– Я убил, – отвечал Устин.
– Ну так какого тебе еще рожна, Архаров, надобно? Сам признался! Не под кнутом! Потом допросишь – он тебе и сообщников выдаст!
Не желая более рассуждать о вещах очевидных, граф развернулся и пошел обратно в храм – дослушивать отпевание.
– Дурак, – сказал Архаров Устину. – Кого выгораживаешь? Некого выгораживать-то…
– Я во всем виновен.
Архаров невольно усмехнулся – не ложь, нет, но и не правда.
– Вот так-то лучше. Во всем виновен – может, и так. А митрополита не убивал. Другие убивали.
– А ты почем знаешь, Архаров? – спросил очень удивленный поворотом дела Бахметов.
– По роже вижу.
И Архаров, глядя мимо коленопреклоненного Устина, тяжко задумался.
– Тащи его скорей в карету, – посоветовал Бахметов. – Там с ним и разбирайся.
– Твоя правда. Подымайся, Устин Петров. Пошли.
В еропкинской карете, предоставленной графу на время его московских дел, было довольно простора, чтобы удобно сесть шестерым. Архаров устроился по-царски, на заднем сидении, Устин же и в карете встал на колени. Сейчас, несколько придя в себя после шумного и всенародного покаяния, он вытер глаза и нос, тихо бормотал молитвы. Архаров прислушался – и узнал то правило, которое богобоязненный человек вычитывает вечером накануне исповеди и причастия.
– Ну, докладывай, дурак, как ты владыку убивал, – вдруг потребовал он.
– Убил по злобе души, – отвечал Устин. – И по сатанинскому наущению.
– Это понятно. А чем ты его убивал? Что у тебя в руках было? Палка?
– Палка, – тут же согласился Устин.
Вранье было таково, как если бы поперек Устинова лица нарисовались буквы «врет».
– Прелестно. Ты подошел к владыке и ударил его палкой так, чтобы сразу насмерть? Как тебе сие удалось?
Устин задумался.
– Я ткнул его, попал в лицо.
– Да, в щеку. Потом что было?
– Владыка упал.
– И его затоптали?
– Затоптали.
– И ты топтал?
– И я топтал.
Устин, очевидно, был готов соглашаться со всем, что было сейчас не в его пользу. А Архаров смотрел в его лицо и видел – сейчас Устин как будто учится спокойно отвечать на неизбежные вопросы. Спроси его, не стрелял ли он в митрополита, – статочно, ответит ровным голосом «стрелял».
– Врешь, – преспокойно заявил Архаров. – Врешь и не краснеешь. А коли я тебя спрошу – для чего ты его убил? Чем он тебе не угодил? Что ответишь, дурень?
– Он Богородицу обокрал.
– Подумай своей дурьей башкой – возможно ли обокрасть Богородицу, которая на небе? Может, он кого иного обокрал?
– Нет, Богородицу, – тупо повторил Устин.
– Врешь. Тут дело нечисто.
В дверцу кареты постучали. Архаров выглянул и увидел Левушку. Тот, невзирая на печальное событие, вовсю улыбался.
Архаров приоткрыл дверцу.
– Жениаль! – сказал ему Левушка. – Еропкин за твое здравие свечку ставит, Волков надулся, как индейский петух! Воображает, как граф про это про все государыне расскажет – как по его приказу ловко убийцу схватили! Этак его сиятельство и впрямь себе фавор вернет.
– Молчи, Тучков, – приказал Архаров. – Не убивал он, а на себя наговаривает.
Левушка удивился, но спорить не стал. Коли Архаров вдруг так заговорил, видать – неспроста.
Оставив дверцу полуприкрытой, Архаров так, чтобы слышал Левушка, обратился к Устину:
– А рубль ты куда девал?
– Какой рубль? – и лицо, и голос Устина ожили, вот теперь в них показалась настоящая тревога.
– Тот, что я тебе на пороге оставил. В конфектной бумажке.
– Не было рубля…
– Врешь.
– Не знаю, где тот рубль…
– А, может, кто-то другой забрался на двор и унес бумажку с рублем? – предположил Левушка.
Архаров задумался.
– Все равно мы до правды докопаемся не раньше, чем узнаем, что за рябая оклюга и что там за Герасим… Побудь тут, Левка, не уходи. Не хочу я ехать обратно с его сиятельством.
При скверном отношении Архарова к верховой езде отказ от места в карете был поступком умопомрачительным.
Но Левушка кивнул, словно так и надобно. Его лицо сделалось спокойным, деловитым – как у взрослого и опытного офицера. Левушка понял, что теперь розыск по делу об убийстве митрополита только начинается…
* * *Сообразив, что среди дня вряд ли на чумном бастионе сыщется благосклонно настроенный мортус, Архаров решил, что следует привлечь к делу Шварца. Заплатить ему – немцы деньги любят. И пусть поможет распутать сей клубочек. Он запомнил местожительство Шварца – на Никольской в доме вдовы Волошиной. Но там его не оказалось – вдова крикнула в окошко, что жилец является затемно, имея свой ключ, а куда поплелся – того ей не докладывал.
