Лидия Чарская - Паж цесаревны
Лесток первый вышел из саней, Андрюша за ним. Отстегнули полость, помогли выйти цесаревне. Братья Шуваловы соскочили с запяток. Елизавета, по протоптанной до самого крыльца снежной тропинке, проследовала к съезжей.
Вот она поднялась по широким ступеням и взялась за скобку двери.
«Сейчас! Сейчас! — усиленно выстукивало ее сердце. — Сейчас! Сейчас начнется!» — клокотало что-то в ее груди.
Тяжелая дубовая дверь сразу поддалась под нежной рукой Елизаветы. Цесаревна вошла, прижимая крест к груди обеими руками.
Горница была полна солдат. Мундиры, мундиры и мундиры. Очевидно, цесаревну ждали, потому что, когда появилась она, свежая, взволнованная, прекрасная, с лучистым сиянием в глазах, все слилось в одном сплошном, радостном гуле:
— Матушка!.. Цесаревна наша!.. Лебедка!.. Солнышко красное!
И все загрубелые солдатские лица улыбались навстречу Елизавете просветленными детскими улыбками. Сильные руки тянулись к ней. Они хватали край ее платья, подносили к губам. Слезы навертывались на смелые глаза, текли по мужественным лицам, видевшим не одну битву, не один тяжелый поход. Верою, бесконечной преданностью сияли честные, отважные взоры…
К бывшим уже в горнице присоединялись все новые и новые товарищи. Скоро изба была битком набита гренадерами.
Цесаревна сделала знак, и все смолкло. Лишь изредка затаенный вздох нечаянно вздымал отважную грудь, да брякала чуть слышно ненароком подвернувшаяся сабля…
И вот знакомый и бесконечно милый всем этим мужественным людям голос звучно и громко произнес:
— Ребята, помните, чья я дочь? Хотите идти за мною?
— Веди нас! Веди! Мы все готовы умереть за тебя! — одним сплошным, могучим гулом ответили солдаты.
— Клянитесь служить мне верой и правдой, как служили моему отцу! — снова громким голосом произнесла Елизавета, поднимая крест перед собою.
Шляпы в один миг полетели наземь.
— Клянемся! Все клянемся! — одним общим звуком отвечали гренадеры и, набожно крестясь, стали подходить к кресту. Когда обряд присяги кончился, цесаревна сказала:
— Идем, верные мои гренадеры, идем с Богом, избавить Русь от врагов!
— Веди нас, веди, матушка-цесаревна! Мы всех их перебьем! — снова гаркнули молодцы-гренадеры.
— Нет, я не желаю кровопролития, убийства, и если вы прольете напрасно хоть одну каплю крови, я не иду с вами! — произнесла решительно цесаревна. — На императорской короне, которую дочь Великого Петра наденет на свою голову, не должно быть крови!..
— Приказывай, цесаревна, мы все исполним, как ты велишь! — раздалось в ответ.
В немногих словах цесаревна разъяснила солдатам, что им предстоит делать, отделила часть гренадер и приказала им идти арестовать Миниха, Остермана, Головкина, Левенвольде и Мегдена, остальным же гренадерам приказала следовать за собою.
— А теперь, — заключила она, — с Богом! Да поможет всем вам Господь совершить великое дело на пользу и славу нашей дорогой родины!
Сказав это, цесаревна осенила низко склонивших свои головы солдат крестом и быстрой походкой направилась к стоявшим на дворе саням.
Солдаты поспешили за ней и бегом пустились по сторонам, стараясь не отстать от саней ни на шаг.
Луна в это время спряталась за облака, и темнота заволокла сонный город.
Услышав тяжелое дыхание своих бегущих друзей, Елизавета приказала остановить сани.
— Матушка, что ты хочешь делать? — послышались взволнованные голоса.
— Идти вместе с вами! — бодро прозвучал ее бархатный голос.
И она легко и быстро выпрыгнула из саней и бодро зашагала впереди толпы гренадер.
— Вы устанете, государыня… Обопритесь на меня, — прошептал подле нее звонкий, молодой голосок.
Цесаревна скорее почувствовала, чем увидела того, кто очутился подле.
— Это ты, мой мальчик? — произнесла она ласково и положила свою мягкую, нежную руку на плечо Андрюши.
— Господи! Дай мне умереть за нее! Дай мне умереть за нее, Господи! Я ничего не прошу у Тебя больше! — шептали во тьме дрожащие губы юного пажа.
Шествие быстро подвигалось вперед. Посреди своих верных гренадер шла, тяжело переступая в грязном снегу, цесаревна. Ее маленькие ножки едва успевали за их большими сильными ногами, привыкшими к походам. К тому же тяжелая кираса затрудняла движение. Все тише и тише двигалась вперед цесаревна.
— Нет! Не могу больше! Я слишком устала! — произнесла она, наконец, чуть слышно. — Так мы не скоро дойдем.
— Матушка, дозволь поднять тебя на руки! — послышался чей-то голос, и в один миг солдаты бережно подняли с земли хрупкую, дорогую ношу и на своих сильных плечах понесли ее дальше.
Так прошли темную улицу, затем какой-то закоулок.
Вот и окна Зимнего дворца. Ни единого огонька нет в них. Видно, все спят и не чуют приближающейся беды. Только в караульне свет.
Елизавета приказала нести себя прямо туда.
Еще несколько минут, и гренадеры бережно опустили на землю цесаревну около самого входа в караульный дом.
Громкий крик неожиданности вырвался из груди десятка солдат, находящихся там, когда вдруг распахнулась дверь и на пороге показалась закутанная в шубу цесаревна. Один из караульных схватил было барабан и забарабанил в него что есть мочи.
Но в тот же миг Лесток вынул кинжал из ножен и сильным ударом проколол кожу на барабане. Барабан сразу затих.
— Связать его, — кивнул он на поднявшего тревогу солдата. Несколько гренадер в одну минуту исполнили приказание лейб-медика цесаревны.
— Ребята! — пронесся мелодичной музыкой под сводами караульни голос Елизаветы, обращенный к караульным солдатам, — ребята, я зову вас служить мне верой и правдой. Согласны ли вы?
— Цесаревна! Матушка наша! Это ты? — раздались одиночные голоса. — Прости, не распознали, матушка! Горленка наша, мы все за тобою!
И караульные рухнули все на пол, земно кланяясь «матушке». Темными, длинными залами, где царствовала зловещая тишина, шла цесаревна впереди своих верных телохранителей-гренадер. Рядом с нею шел, ни на шаг не отставая, Андрюша. Вот еще, еще немного — и они у цели.
Вдруг юный паж замер от неожиданности. Он своим зорким взглядом заметил закрытую дверь, из-под которой пробивался свет. Андрюша узнал эту дверь и вспомнил, что в комнате за этой дверью помещался неотлучно дежуривший в апартаментах Анны Леопольдовны его отец. За этой дверью была другая, которая вела в спальню правительницы и ее сына-императора. Что-то болезненно заныло в груди мальчика… Какое-то темное предчувствие сжало ему сердце…
Минута — и дверь бесшумно отворилась.
— Кто здесь? — послышался громкий возглас, в котором Андрюша сразу узнал голос отца.
— Сдавайтесь! Дайте вашу шпагу! — послышался другой голос, нежный и сильный в одно и то же время. — Государыня Елизавета Петровна требует покорности!
— Я знаю одного только государя Ивана Антоновича! — отвечал Долинский и, быстро выхватив шпагу из ножен, взмахнул ею.
Дикий крик огласил внезапно комнату и… шпага Юрия со звоном упала на пол. Перед ним, как из-под земли, вырос чернокудрый мальчик с пламенными глазами.
Андрюша бросился вперед, чтобы получить удар, предназначенный для цесаревны.
Глаза Долинского, почти обезумевшие от ужаса, впились в лицо сына. Он пошатнулся, отпрянул назад.
Все это длилось лишь одно мгновение. Гренадеры быстро подскочили к Юрию, схватили его за руки, зажали рот, связали.
Долинский не противился. Он ослаб теперь как ребенок. Вся его мысль была занята одним: еще минута — и он бы мог нечаянно пронзить того, кто ему был дороже всего в мире. И переведя глаза с Андрюши на стоявшую передним стройную фигуру в кирасе, он только теперь узнал ее и понял все.
Цесаревна Елизавета сделала знак своим спутникам и, приблизившись к двери, которая вела в следующую комнату — спальню правительницы, — подняла тяжелую портьеру.
Глава VI
Розовые сны и черная действительность
Правительница Анна Леопольдовна в этот вечер легла спать очень поздно. Она долго сидела перед зеркалом и в то время, как одна из камер-фрейлин тщательно расчесывала ей при свете нескольких свечей ее волнистые густые волосы, без умолку болтала с Юлианой.
— Какая ты хорошенькая стала, Анна, за последнее время! — произнесла молоденькая баронесса, когда дежурная фрейлина, окончив прическу, ушла.
— Ты находишь, Юлиана? — ответила вопросом Анна Леопольдовна и прибавила: — Это, вероятно, потому, что теперь у нас все тихо и спокойно, и я уже не боюсь так за будущее… Даже мой трусливый супруг поуспокоился немного… Он сознал, что опасаться нам нечего… Кстати, вчера вновь приходил Головкин и опять советовал мне объявить себя императрицею и выпустить об этом манифест в день моего тезоименитства… У Остермана даже готов уже этот манифест. Остается только скрепить его моей подписью, и я стану императрицею России!
