Андрей Венков - Гроза Кавказа. Жизнь и подвиги генерала Бакланова
В эти пять-шесть дней Бакланов поднимался до зори, брал двоих или троих пластунов и уезжал из Куринского укрепления до позднего вечера, до ночи. Никто его не спрашивал, где они пропадают, и пластуны молчали, как мертвые. В укреплении гадали по-всякому, предполагалась и какая-нибудь «Бэла», но это уже в шутку. Все знали, что Бакланов обследует окрестности, а вот зачем, и куда пойдет — и не пытались угадать.
Но вот утром Бакланов не уехал, а приказал растопить пожарче печь и на весь день завалился на лежанку, еще и тулупом укрылся.
— Лихорадка? — спрашивали несведущие.
— Думает, — коротко отвечали ближние ребята, ординарцы и наиболее лихие урядники.
Для комфорта мысли нужен комфорт тела. Лежал Бакланов, наслаждался жарой, просчитывал, прикидывал… Сутки так провалялся.
На другой день, 27 марта, прямо перед Пасхой, вызвал командиров сотен. Принял их, сидя на лежанке с поджатыми ногами, в расстегнутой на груди рубашке, уперев ладони в колени. Поза эта была знаком непременного и близкого похода.
— Кормить лошадей. К восьми пополудни все три сотни собрать у дороги на Герзель-аул.
В 8 вечера Бакланов появился перед ожидавшими его казаками, перекрестился и молча дал знак следовать за ним.
У Герзель-аула присоединилась еще одна сотня. Вброд перешли речку Яман-су и углубились в горы между Яман-су и Аксаем.
Метель бушевала над Кавказом. Мокрый снег стегал по глазам. Река шумела рядом и билась о глинистые берега, заглушая топот полутора тысяч копыт.
Вел отряд местный «мирный» горец, подобранный Баклановым. Вел уверенно, но уже во тьме, пройдя несколько верст, Бакланов вдруг объявил, что они заблудились. Вспыхнул спор; проводник обиделся:
— Зачем говоришь? Ты здесь первый раз. Зачем споришь?
— А где же сухое дерево? — возразил Яков Петрович. — Справа пора быть сухому дереву, я его час уже высматриваю.
Проводник онемел. Действительно, должно быть сухое дерево, а его нет. Разослали пластунов — и скоро верстах в четырех обнаружили дерево, по нему выправились на тропу. Проводник пришел в себя и произнес два слова:
— Боклю — даджал…
Бакланов и не думал объяснять, что приметил эту сухую лесину в зрительную трубу во время своей шестидневной рекогносцировки.
Казаки же приободрились:
— Значит, так ему дано знать дороги, где и не бывал…
Ушедшие вперед пластуны встретили на тропе 5 чеченцев, взяли их без шума, притащили к Бакланову.
— Вы кто?
Один ответил:
— Я — тхамд этого аула.
— Кутаны смотрел?
Чеченец промолчал.
Бакланов кивнул пластунам и оглянулся на отряд:
— Вперед!
Через версту остановились. Перед отрядом в метели темнел хутор, куда пастухи на ночь собирали отары со всех окрестностей.
Знаком послал вперед разведчиков. Те поползли, заходя на ветер, чтоб собаки не учуяли. Вот одна заскулила, залаяла… Выстрел… Отряд напружинился. Нет, опять тихо. Из метели показался пластун:
— Кончили начистоту.
— Какое ж «начистоту»? Кто стрелял?
— Да мало ли тут ночью стреляют… — ухмыльнулся донец, разгоряченный схваткой.
Пошли к кутанам, где укрывался скот. Перегнали его на другую сторону речки, оцепили. Оглянулся Бакланов на покидаемый хутор. Темно, тихо. Где-то там остались несколько раздетых и обобранных трупов с бритыми головами и клинообразными бородками. Огляделся вокруг. Тихо, никакого признака тревоги.
Отару в полторы тысячи голов погнали тропинкой, уклоняясь от дорог, что петляли вдоль речек. Миновали несколько спящих хуторов. Прошли ущельем, таким, что неба не видно, утром вышли к Герзель-аулу.
Уже на «своей» территории увидели столбы дыма от сигнальных костров, в Аухе началась тревога…
Вечером, отвечая на поздравления, Бакланов сказал:
— Это только начало. Я их, собак, по миру пущу.
В ночь с 30 на 31 марта, пока чеченцы не опомнились, Бакланов со своими казаками, взяв дополнительно 2 сотни полка № 40, вышел в долину Гудермеса и засел в овраге недалеко от места, где Гудермес впадает в Сунжу. Сюда, в долину, чеченцы утром должны были выгнать стада.
Верёвкин, взяв пехоту, так же тихо вышел из Умахан-Юрта и занял у Сунжи Брагунский лес. Поддержать Бакланова, если нужда возникнет.
Всю ночь прождали. Морозец весенний пробрал до костей.
На рассвете показались первые кучки конных чеченцев, проехали долиной, ничего не заметили. За ними густо, покрыв ближайшие холмы, повалили отары.
Выждали казаки, подпустили поближе, выскочили и отсекли, сколько смогли. Остолбенели чеченцы от такой наглости — среди бела дня скот угоняют… А потом началось — стрельба, топот, подмога скачет. Верёвкин вовремя пехоту свою вывел, прикрыл частым огнем. Ушли казаки и скот угнали. У Бакланова потери минимальные, ранены 1 казак и 3 лошади. Судя по полковым документам, этот казак, Николай Путилин, Калитвенской станицы, умер 30 июля 1849 года. И в полку № 40 один казак позже от ран умер, Степан Мышаткин из Глазуновской станицы. За отличие 4-х казаков полка № 20 Бакланов представил к чину урядника с 3 апреля — Якова Палехина, Луганской станицы, Макара Манохина, Гундоровской станицы, Якова Осипова, Старочеркасской станицы, и Василия Морозова, Николаевской.
Среди чеченцев, как доносили лазутчики, распространилось уныние. Проклятый «Баклан» бил мичиковцев, потом ичкеринцев и ауховцев в Горной Чечне, весь скот угнал. Старики роптали, что молодежь утратила воинский дух, молодые не верили командирам. Уверенность, что Бакланов связан с нечистой силой, с одной стороны, служила чеченцем оправданием, с другой — лишала последней надежды. Как бороться с даджалом?
Седобородые старики долго думали, потом решили — надо звать известного джигита Гачибеева, у которого есть две серебряные медали от Шамиля. Гачибеев поможет.
В это время в Дагестане знаменитый джигит Хаджи-Мурат ночью ворвался в Темир-Хан-Шуру, чуть не захватил все начальство, но спутал строения и вместо дома командующего ворвался в госпиталь. По всему городу поднялась тревога, и аварцы, похватав в госпитале оловянную посуду (видно, приняли ее за серебряную), скрылись.
В апреле вроде оживились и чеченцы. 10-го перестрелку у Куринского укрепления устроили. Бакланов воспользовался и двух урядников за эту перестрелку к хорунжим представил — Федора Варламова, Качалинской станицы, и Федора Басова, Раздорской. В начале мая — снова перестрелка, когда солдаты лес на дрова переводили. За нее казак Григорий Фолимонов, Арчадинской станицы, чин урядника получил.
10 мая со стен укрепления заметили партию, идущую со стороны Амир-Аджи-Юрта. Бакланов решил, что чеченцы возвращаются из набега, взял три сотни и поскакал на перехват. За ним поспешно вышла рота пехоты и выкатили 2 орудия.
Проскакал Бакланов Исти-су, и тут чеченская партия повернула и пошла прямо на него, а из леса в версте выдвинулась вторая партия.
Была уже такая история. Тогда Бакланова 7-я сотня спасла. Теперь только на пехоту надежда. Чеченские партии съехались и развернулись против баклановских сотен. И Бакланов своих в лаву рассыпал. Сказал коротко:
— Не стрелять. Только в пики.
Чеченцев раза в два, а то и в три больше. Но медлили они. С непонятной уверенностью ожидали, что даджал какое-то чудо опять совершит.
Чуда не произошло. Сработала система взаимопомощи. Из Кара-су выскочили казаки 40-го полка. И своя, баклановская, артиллерия, как только увидела, что чеченцев достать можно, снялась с передков. Далеко гололобые, только ядром и достанешь. Стрельнули. Чеченцы, словно ждали, после первого же ядра кинулись наутек. В журнале полка № 40 отмечено, что 10 мая полторы сотни полка преследовали партию хищников на подошве Качкалыковского хребта.
По слухам Гачибеев проклял местных ополченцев и с шайкой самых преданных хищников стал постоянно налетать на подконтрольный бакланову участок Кумыкской линии. Через несколько дней, 19-го, напали чеченцы на сотню 40-го донского полка, когда шла она из Амир-Аджи-Юрта на Кара-су. Казаки не стали рисковать, спешились и стали отстреливаться. В журнале полка № 40 отмечено, что в этот день казаки отразили чеченскую партию, напавшую на фуражиров[38]. На выстрелы прискакала подмога. Бакланов настиг чеченцев у Исти-су и сильно потрепал хвост их шайки.
Весна близилась к концу, а смены полкам не намечалось. На западе, в Венгрии шла война. На Дону от бед просвету не видели. Неурожаи, болезни, жестокая зима, падеж скота подорвали хозяйство. 7 марта исполняющий обязанности наказного атамана граф Орлов-Денисов особым приказом «убеждал и просил» казаков собраться с силами и очистить жилища, заваленные трупами скота.
Четыре полка, которые готовили на смену в Грузию, решили отправить не весной, а осенью, чтоб молодые казаки помогли летом по хозяйству.
Некоторые, наоборот, рвались служить. 30 апреля наказной атаман Хомутов объявил в приказе, что Верхне-Новочеркасской станицы казак Григорий Стоцкий вошел по команде с просьбой о командировании его прежде очереди на Кавказ в полк № 20, а служащие в Грузии в полках № 31 и 33 казаки Яков Непорожнев и Петр Черкесов просили оставить их дальше служить в полку Хрещатицкого № 37, который должен был прийти на смену полку № 33. «Похвальное усердие сих нижних чинов к службе делаю известным по Войску», писал Хомутов.
