Алексей Гатапов - Тэмуджин. Книга 2
– Что это с ним случилось? – опасливо глядя на катающегося по земле Тэмуджина, спросил меркитский Халзан. – Что-то он не так смеется…
– Нет ничего страшного, – сказал Мэрдэг. – Просто его прорвало после долгого молчания… Ведь он с самой облавной охоты, кажется, ни разу не улыбнулся и в день больше двух слов не сказал. Вот и идет сейчас из него все, что накопилось. Выльется все и он перестанет… только потом спать может долго…
Тэмуджин, услышав его слова, заставил себя замолчать, через силу добрался до своего места у стены и, не дожидаясь еды, заснул крепким сном.
XX
С южных степей не переставая дули легкие и теплые ветры. Солнце, добравшись до зенита, припекало пока еще слабоватым, мягким теплом, но с каждым днем оно набирало все больше сил.
С холмов и низин сошел последний снег и теперь лишь в горной тайге, на склонах темных падей люди, заезжая туда за жердями и прутьями, все еще видели посиневшие, усохшие остатки сугробов.
Скот быстро оправлялся от весенней бескормицы; коровы и лошади окрепли на ногах. Вылиняв, они наверстывали потерянное, жадно рвали остатки прошлогодней ветоши вместе с пробивающейся сквозь влажную, напитанную талой водой, землю мягким пушком свежей зелени. Вприпрыжку поспевали за ними настырные козы и овцы.
В середине месяца хагдан[25] в небе показались журавлиные клинья. В облачной вышине с усталыми кликами первые из них пролетели долину Онона, держа путь на север, волнистыми тонкими нитями скрываясь в голубоватом мареве неба. За ними летели другие и вскоре появились те, что покружив над холмами и сопками, находили свои родные болота и озера, садились, выискивая те самые кочки и камыши, в которых они когда-то вылупились из яиц и, может быть, не один десяток высидели сами. За журавлями потянулись гуси и лебеди, цапли, другие мелкие птицы… Несметными тучами заполняли небо суетливые утки.
Рода племени монгол один за другим перебирались на весенние пастбища. Среди ближних к тайчиутам родов первыми двинулись бесуды и генигесы, за ними пошли сами тайчиуты, потянулись сулдусы, хабтурхасы, арулады, кияты… Все шло как обычно, из года в год: табуны и стада, гонимые пастухами, вступали на новые пастбища, за ними вереницами тащились бычьи, верблюжьи арбы, огромными толпами шли верховые, и на пустынных еще вчера урочищах появлялись тысячные курени, оглашались окрестности шумом и голосами, лаем собак, мычанием дойных коров, к травянистым берегам рек и озер протаптывались новые тропы…
В этом внешне обычном движении было одно новое, пока еще незаметное постороннему глазу – рода на этот раз шли на свои весенние пастбища без прежнего согласия и уговора между собой. Не было обычной договоренности между ними ни о том, когда всем трогаться с зимних стоянок, ни о том, какие земли занимать весной, а какие оставить на лето, ни о том, кому на этот раз уступить лишние урочища соплеменникам, чтобы все могли одинаково напитать свой скот и приготовиться к следующей зиме…
Таргудай, перестав пить архи и на время протрезвев, до начала новой луны ждал, когда приедут к нему родовые нойоны, чтобы обсудить предстоящую кочевку. Не дождавшись никого кроме киятов да некоторых самых захудалых, кому и жить без прикрытия крупных родов было невозможно, он понял, что основные рода племени окончательно отвернулись от него – и не только дальние, но и многие ближние, которые много лет были вместе с ним. Понимал он и то, что причиной тому были неудача на облавной охоте, а больше того – неудачный набег на южные земли.
Такое беспорядочное кочевание всегда таило для племени опасность разлада изнутри. Переставшие договариваться друг с другом рода порознь шли на свои старые пастбища и жили там спокойно, без столкновений лишь первое время. Как только – из-за больших снегопадов или наводнений – оставались без пастбищ одни рода, они вынуждены были занимать свободные земли у соседей – и тут начинались споры, обиды и драки…
Самым же опасным, что могло случиться в такую пору, было нападение со стороны других племен: находившиеся во вражде между собой рода не могли сразу прийти к примирению, объединить свои войска против пришельцев. Иные нойоны даже, бывало, радовались, когда вражеский удар приходился по соседям, а сами старались увернуться от столкновения, откочевывая в сторону, вместо того, чтобы прийти на помощь. Попытавшиеся защититься своими малыми силами курени терпели поражения, теряли людей и табуны…
Именно в такую пору на монголов большой силой, отрядом численностью около тумэна всадников, напали онгуты вместе со своими мелкими подвластными племенами – в ответ за недавний их злополучный набег на них. Надежды Таргудая и других нойонов остаться неузнанными не оправдались: то ли остались в каменистых гобийских степях следы монгольских коней, когда они, потерпев поражение в набеге, стремглав бежали домой, на Онон, то ли онгутские шаманы разглядели их в своих видениях, но напали онгуты, как было видно по всему, уверенные в том, кто их обидчики: ударили без долгих выяснений и разведки, и удар их был сокрушителен.
Позже Таргудаю и другим нойонам стало известно, что онгуты привели за собой еще и чжурчженей, чьи северные границы они охраняли, а те натравили на монголов татар, давних монгольских врагов. Ударили все они тремя отдельными клиньями: с юго-запада, с юга и с востока.
Первыми онгутами были разгромлены только что пришедшие на новые пастбища на верховье Шууса джелаиры. Жившие южнее их по Керулену джадараны, откуда-то проведав об идущем на них онгутском войске и не желая участвовать в чужом споре, отошли в сторону, в верховья реки, к горам, открыв врагам дорогу на Онон. Жившие на среднем Керулене олхонуты и баруласы были сметены двумя тумэнами чжурчженей как кучки пепла под холодным порывистым ветром, бежали в беспорядке на север, неся на другие рода страх и ужас войны…
И лишь бывший на востоке тумэн Есугея, расставленный Таргудаем по границе с татарами, достойно встретил врага. Дальние дозоры, тайными цепями протянутые почти вплотную к владениям татар, сигнальными кострами предупредили свои кочевья о выступлении врага. Быстро связавшись между собой, тысячники Есугея сначала отправили свои курени со скотом на северную сторону Онона, придав им в прикрытие сильный отряд, а потом трое суток сдерживали наступавших татар, мелкими, но частыми стычками тревожа их, не давая им проникнуть вглубь монгольских земель. Однако и они, не получив за все это время от Таргудая ни подкреплений, ни указаний о дальнейших действиях, и прослышав о том, что южные рода открыли свои границы и без памяти бегут от онгутов и чжурчженей, не выдержали. Вожди тысяч во главе с Саганом решили не стоять насмерть неизвестно за что, когда другие бегут, и увели войска вслед за своими куренями на север, в сторону Аги и Шэлгэ…
Таргудай поначалу, как услышал о том, что на юге появились онгуты, с резвостью взялся собирать вокруг себя войска, решив, что теперь-то, в пору опасности, родовые нойоны будут посговорчивее с ним. Он послал ко всем большим родам племени гонцов с повелением получше вооружить всех воинов и выставить отряды на сбор к нему. Но озлобленные на него нойоны через тех же гонцов обвинили его во всех бедах и обрушили на него потоки ругани и проклятий.
«Ты один виноват во всем, что сейчас творится в Ононской степи! – передавали ему оронарские, генигесские, салчжиутские, хатагинские и другие нойоны. – Ты своей неуемной жаждой власти разрушил нашу жизнь, опрокинул племя в огонь войны и теперь еще смеешь указывать, что нам делать. Предупреждаем тебя: уймись и не пытайся больше повелевать нами, а не то мы соберемся силами, схватим тебя и кровь твою поднесем в жертву восточным богам, чтобы спасти соплеменников от твоих безумных выдумок. Сказав это слово, мы отрезаем путь к повиновению тебе и следующий наш разговор поведем на языке стрел и мечей…»
Ошеломленный таким их ответом, поняв, наконец, что пути с ними у него окончательно разошлись, Таргудай решил спасаться вместе с теми, кто был рядом. Были же с ним лишь свои, тайчиутские нойоны, с ними кияты, да несколько малых улусов из дулатов, сулдусов и баяудов, отделившихся от своих родов и приставших к тайчиутам еще в прошлые годы.
Слухи, тем временем, к Таргудаю шли самые разные, и судя по ним, дело становилось все хуже: враги, наступая с трех сторон, проникали вглубь владений племени и рвались к Онону – должно быть, выискивали его главную ставку. Таргудай тогда велел своим нойонам сниматься и переходить Онон, гнать с собой табуны и стада, с тем, чтобы по северному берегу его идти на Шэлгэ, а там затеряться в лесистых степях и ждать, когда враги, набравшись добычи, уйдут сами. В другие курени тайчиутов, где были войска и табуны, были посланы гонцы с приказом уходить самим.
* * *Прошло всего пять дней после того, как тайчиутский курень прикочевал на весеннюю стоянку в среднем течении Барха, а теперь, под вечер шестого дня, в синих сумерках по приказу Таргудая люди снова разбирали юрты. Перед этим Таргудай созвал ближних тайчиутских нойонов вместе с киятами (в трудную пору и эти оказались нужны) и совещался с ними, отогнав от юрты лишних людей. Скоро они вышли и разошлись, криками созывая своих нукеров, взбудораживая, глядя на ночь, весь курень.
