Виктор Поротников - Русь против Тохтамыша. Сожженная Москва
«Только ли непогоду? – подумал Тохтамыш. – Может, этот багровый рассвет предвещает мне взятие Москвы?»
Уединение Тохтамыша нарушил эмир Едигей.
– Повелитель, войско готово выступить из стана, – сказал он, отвесив неглубокий поклон. – Прикажешь выступать?
Тохтамыш сделал молчаливый жест рукой, означавший: «Вперед! На врага!»
Ордынское войско, разбившись по племенам, длинной колонной двинулось к Москве, до которой было не более двух верст от шатров и повозок татарского стана.
Тохтамыш верхом на коне сопровождал свои пешие отряды. Рядом с ним, чуть приотстав, ехали на разномастных лошадях его телохранители, советники и полководцы. Эмир Едигей неизменно находился ближе всех к Тохтамышу.
Вглядываясь в лица своих воинов, длинной чередой идущих по сырому от росы лугу, Тохтамыш вдруг обратился к Едигею:
– Как думаешь, Едигей, много ли отважных героев в моем воинстве?
– Есть честолюбцы, есть глупцы, а героев нет, повелитель, – без колебаний ответил Едигей. – Людское стадо ничем не отличается от диких зверей. Подгоняемые страхом, алчностью или местью, люди идут на войну, в душе трясясь от страха перед возможной гибелью. Если одно людское стадо одерживает победу над другим стадом двуногих тварей, это отнюдь не означает, что в этом есть заслуга каких-то героев. Битвы выигрывают вожаки, повелевающие стадами глупцов.
Тохтамыш бросил на Едигея внимательный взгляд, невольно поразившись цинизму его заявления.
– Хотя есть на свете люди, имеющие в душе неистребимую потребность убивать, – увлеченно продолжил Едигей. – Эти люди стоят на высшей ступени человеческого сознания. Они готовы рисковать жизнью без принуждения.
Тохтамыш спрятал усмешку в своих усах. Среди его военачальников лишь Едигей находит какое-то особенное удовольствие в убийствах и жестокостях. Похоже, Едигей в душе даже гордится этим!
Суровая безжалостная действительность развеяла в прах надежды Тохтамыша, и в этот день узревшего бесплодные попытки ордынцев взойти на белокаменные стены Москвы. Где-то там, внутри этих стен, чадят черным дымом большие костры, на которых урусы варят в котлах черную смолу, а затем выливают ее на головы татар, карабкающихся по лестницам. Пушки-тюфяки бьют с башен, изрыгая клубы белого дыма. От каменных ядер и крупной дроби татар не спасают ни щиты, ни панцири, ни осадные навесы. Раз за разом всякий новый приступ завершался для воинов Тохтамыша позорным бегством. Берег Москвы-реки и пространство перед восточной крепостной стеной были завалены телами убитых татар. Над этим побоищем висел тяжелый запах горячей смолы, дыма и горелого человеческого мяса.
Тохтамыш бледнел от бессильной ярости, видя бесславную гибель своих батыров, храбрость которых не приносила никаких плодов. Каменные стены Москвы стояли подобно неприступной скале. Тохтамыш кричал на военачальников, требовал от них несгибаемого упорства, каких-то необычных действий, способных разрушить стойкую оборону московлян. Но все было тщетно. Наступательный порыв ордынского войска иссяк уже к середине дня.
Тохтамыш вознамерился было сам повести своих телохранителей на приступ. Однако эмиры и беки, окружив его, решительно воспротивились этому. Военачальники не забыли, как от случайной арбалетной стрелы погиб Ак-Ходжа. И если такая же смерть настигнет Тохтамыша, тогда ордынское войско просто рассыплется на глазах.
«Повелитель, скоро сюда вернутся тумены Алибека и Солтанбека из набега по дальним владениям Дамир-мола, – сказал Едигей. – Наше войско станет сильнее, и тогда Москва будет взята на щит!»
Удрученный очередной неудачей, Тохтамыш отвел свои поредевшие отряды обратно в лагерь.
Глава 14. Далекое зарево
Моросил дождь. Небо заволокли мрачные темные тучи. Деревья под порывами ветра роняли на землю первые желтые листья.
По Москве пронесся слух о прибытии татарских послов. Это известие катилось от дома к дому, от подворья к подворью, из улицы в улицу… В Успенском соборе архимандрит Африкан служил благодарственный молебен, поминая русских ратников, павших на крепостных стенах за последние два дня, отражая натиск ордынцев. Однако торжественная служба разом прекратилась, поскольку пронесся чей-то крик: «Послы Тохтамыша в городе! Хан мир предлагает!» Прихожане толпой повалили из храма. Певчие на клиросе, хором затянувшие псалом, сбились и замолкли. Дьяконы в растерянности взирали на седобородого архимандрита в длинной ризе из золотого бархата, который бессильным жестом опустил руки, сжимавшие большой позолоченный крест.
Невзирая на дождь, народ валом валил к Фроловским воротам, через которые ордынские послы должны были въехать в Москву.
В воротной арке стояли московские бояре и воеводы. Высокие створы ворот были приоткрыты. Сюда же пришел князь Остей со своей свитой. Дружинники со щитами и копьями в руках сдерживали огромную толпу горожан, образовав живой заслон перед Фроловской воротной башней.
«Где же послы Тохтамыша? – прокатывался громкий шепот по толпе. – Где же нехристи?..» Людей распирало нетерпение и любопытство. Хоть московлянам и удалось отбить все приступы татар, но меткими вражескими стрелами было убито и ранено немало защитников города. Пороха для пушек почти не осталось, на исходе была и смола. Вестей о приближении рати Дмитрия Донского не было никаких. Поэтому посадский люд неимоверно обрадовался, узнав, что Тохтамыш предлагает московлянам переговоры о мире. Всем казалось, что это есть самый лучший исход противостояния с ордынцами.
Наконец прибыли посланцы Тохтамыша. К удивлению московлян, ими оказались нижегородские князья, братья Симеон и Василий Кирдяпа. Оба являлись сыновьями суздальского князя Дмитрия Константиновича, тестя Дмитрия Донского.
Переговоры проходили в проездном створе Фроловских ворот. Князь Остей не позволил послам Тохтамыша въехать в город.
Послы слезли с коней, настороженно вглядываясь в лица стоявших перед ними людей в длинных парчовых охабнях и собольих шапках.
– Ну, с чем приехали, родимые? – обратился к послам Остей. – Выкладывайте!
– Здрав будь, Остей Валимунтович, – с легким поклоном заговорил Василий Кирдяпа. У него были хитрые, колючие глаза, нос с горбинкой, жидкие усы и борода. – Рад встрече с тобой!
– И вам поклон от нас, бояре, – сказал Симеон, обращаясь к свите за спиной Остея. С толстых губ Симеона не сходила приветливая улыбка.
Никто из московских бояр не ответил на приветствие Симеона.
– Давайте ближе к делу, любезные, – холодно обронил воевода Копыл.
Симеон переглянулся с братом, мол, ты старше меня по возрасту, тебе и речь вести.
Василий Кирдяпа шагнул вперед и слегка прокашлялся, стараясь скрыть волнение.
– Хан Тохтамыш не хочет воевать с московлянами, – промолвил он, не зная, куда деть свои руки. – Тохтамыш пришел сюда, чтобы сразиться с Дмитрием Донским, который дань ему не платит. Тохтамыш восхищен мужеством московлян, кои, будучи брошенными своим князем на произвол судьбы, все же не сложили оружие. Тохтамыш намерен вернуться обратно на Волгу, но перед уходом он хочет осмотреть град Москву. Если московляне впустят Тохтамыша с небольшой свитой к себе в город, то хан дарует им мир… – Василий Кирдяпа помолчал и торопливо добавил: – Тохтамыш ничего не просит у московлян, ни откупа, ни дани… Пусть московляне встретят его с честью, только и всего.
– Только и всего, бояре! – с улыбкой воскликнул Симеон. – Что скажете?
– Поверила кобыла волку, так осталась без жеребят, – проворчал воевода Копыл, с неприязнью взирая на Симеона и Василия Кирдяпу.
Бояре московские пребывали в легком замешательстве. По их лицам было видно, что они согласны заключить мир с Тохтамышем. Однако желание Тохтамыша въехать в Москву с небольшой свитой порождало в них недобрые опасения.
– И велика ли будет свита Тохтамыша, коль мы впустим его в город? – поинтересовался боярин Кудеван.
– Сотня всадников, не больше, – ответил Василий Кирдяпа.
– Други мои, рассудите сами, Тохтамышу нужно соблюсти свое лицо, – многозначительно вставил Симеон. – Как-никак он же великий хан! А посему его должны сопровождать человек сто, не меньше.
– Что ж, нам сие понятно, – проговорил боярин Корней Лыко, почесав у себя за ухом. – Сотня конников вполне пристойная свита для хана. Пожалуй, при таком раскладе мы можем впустить Тохтамыша в Москву. Что скажешь, княже?
Бояре и воеводы посмотрели на Остея Валимунтовича, который хранил загадочное молчание.
– Не верю я ни этим ханским лизоблюдам, ни Тохтамышу, – резко бросил Остей. – Коль Тохтамыш желает заключить с нами мир, пусть поворачивает своих коней на юг в степи. Зачем ему в Москву входить? Не за тем ли, чтоб увидеть, много ли здесь ратных людей?
– Верные слова! – поддержал Остея воевода Копыл. – Ордынцам верить нельзя, у них язык раздвоенный, как у змеи. Речи их лживые! Гнать надо этих послов в шею! Оба они сукины сыны и Иудины внуки!
