Наталья Павлищева - Елена Прекрасная. Красота губит мир
Ворота храма были чуть приоткрыты, их явно ждали. Проскользнув внутрь, Елена закрутила головой, ожидая увидеть детей, но пока никого не было. И вдруг… шум заставил ее выскочить из ворот на улицу. Неужели ахейцы решили ночью попробовать разрушить стены Трои?! Но грохот шел не от стен, а от царского дворца. Сердце сжалось донельзя, перед глазами замелькали какие-то мушки, хотя было довольно темно. Елена рванулась ко дворцу, забыв обо всем, о своей беременности, о том, что должна бежать с Креусой, о том, что лицо следует закрыть покрывалом… Сердце говорило, что что-то с детьми!
Она оказалась перед внутренними покоями Гекубы едва ли не раньше всех. Там бегали рабы с факелами, кричали люди, отовсюду раздавались вопли боли и ужаса.
– Что?! – Губы помертвели.
Ее кто-то подхватил, кажется, Деифоб, но было все равно. Чей-то голос произнес:
– Обвалилась крыша… Мальчики погибли…
– Нет… Нет! Не-ет! Не-е-ет!!!
Немыслимая боль опоясала низ живота, рванулась во все стороны. Охнув, Елена присела. Мушки перед глазами превратились в единое целое, и наступила темнота, прорезаемая той самой страшной болью…
Сквозь эту темноту и пелену время от времени пробивались какие-то звуки, но они были вязкими, словно вокруг вода. Потом боль стала совсем невыносимой, кажется, Елена закричала… Одновременно с ее криком раздался и детский, а потом все провалилось окончательно…
Очнулась она не скоро. Вокруг было темно и тихо. Попытавшись открыть глаза, Елена поняла, что для начала не осилит даже этого. Но темнота стала уже не такой плотной и звуки выплыли, стали отчетливыми. Елена прислушалась, пытаясь понять, где находится и что происходит вокруг.
– Только не вздумай сказать ей про девчонку, не то все начнется сначала…
Кажется, это голос Креусы. О какой девчонке она говорит? От попыток открыть глаза и прислушаться в голове снова загудело, и Елена провалилась в темноту.
В следующий раз она очнулась уже окончательно. Рядом сидела Эфра, смачивая ее губы и лоб влагой.
– Очнулась? – обрадовалась старая служанка.
Елена тронула свой живот, его не было.
– Родила? Кого?
– Девочку.
– Где она? Жива?
По тому, как быстро отвела глаза Эфра, Елена поняла, что не все так просто.
– Что? Где? Ну говори же!
– Живая она, только слабенькая, рано еще…
– Где?
– У Креусы, она выхаживает.
Елена помолчала, потом распорядилась:
– Пусть принесет, сейчас же!
Креуса пришла сама, изобразила радость оттого, что Елена пришла в себя, посочувствовала из-за гибели сыновей… Елена смотрела на царскую дочь и нутром чувствовала, что та лжет. Еще не знала, в чем именно, но знала, что лжет.
– Где девочка?
– Она умерла.
– Когда?
– Сегодня утром. Она была слишком маленькая и слабенькая, рано родилась.
– Зачем ты прячешь от меня дочь, с ней что-то не так?
– Я? – изобразила удивление Креуса.
– Я не верю тебе.
– Зря. – Глаза Креусы не обещали ничего хорошего, и Елена поняла, что если хочет жить, то больше не станет ничего выговаривать царской дочери.
Она устало прикрыла глаза. Креуса едва заметно усмехнулась:
– Так-то лучше, дорогая. Я хочу тебе только счастья.
Губы Елены против ее воли беззвучно шепнули:
– Я тебя ненавижу…
Та наклонилась:
– Вот за это люблю еще больше. Выздоровеешь, я тебе покажу, как велика моя любовь…
Теперь угроза была уже нешуточной безо всякой надежды выпутаться… Кому она могла рассказать, Парису? Лаодике? Будет презирать, да и что толку? Гекубе? Приаму? Елена почувствовала себя по-настоящему загнанной в угол.
Парис в одночасье стал героем! Ему удалось метко выпущенной отравленной стрелой убить самого сильного из ахейцев, почти бессмертного Ахилла, угодив тому именно в пятку! Когда-то мать Ахилла Фетида, пытаясь сделать его бессмертным, держала мальчика именно за пятку, потому та и осталась уязвимой. Смерть Ахилла подкосила ахейцев не меньше, чем троянцев гибель Гектора.
Обеим сторонам война стала казаться бессмысленным убийством, но остановиться они уже не могли. Приам отдал за тело Гектора большую часть казны, сама Троя давно не получала былых доходов и сама была на грани разорения, конечно, с ней оставалось еще очень много золота, но не было никакой гарантии, что его удастся взять. С другой стороны, у троянцев не было никакой надежды, что ахейцы скоро уйдут, а в городе уже откровенно не хватало ни еды, ни даже воды. Потеряв героя, ахейцы на время притихли, но никуда не ушли. Они не могли взять стены города, но основательно перекрыли все пути подвоза к нему продовольствия.
Но Парису было не до того, он поглядывал на всех свысока, как истинный герой, даже не замечая, что на него самого косятся недовольно даже после убийства Ахилла. Все слишком хорошо помнили, что он был виной всех нынешних бед.
Может, потому и не слишком жалели, когда и до Париса долетела со стороны ахейцев отравленная стрела? По тому, как быстро вспухла рана и стала почти черной, поняли, что жить Парису уже недолго. Спасти его могла бы бывшая жена нимфа Энона, знавшая много лекарственных средств и противоядий.
И тогда Геликаон с отрядом троянцев сумел пройти к лесам на Иде и пронести туда раненого Париса. Это было сродни подвигу, но ахейцы даже не слишком обратили внимание, они тоже потеряли боевой запал и теперь бились вполсилы и охраняли подходы к городу тоже плохо.
Нимфа старалась не думать о том, что творится в Трое. Она ненавидела этот город и все, что с ним связано. Энона уже который день оплакивала своего убитого Парисом сына. Ее отец речной бог Ксанф пытался, как мог, развеселить дочь, но как можно развеселить мать, у которой погиб ее единственный любимый сын, да еще и будучи убитым собственным отцом!
И вот к этой несчастной Эноне притащили умирающего Париса с просьбой о помощи.
Женщина даже не сразу поняла, о чем ее просят. Парис смертельно ранен? Так и должно быть! Кто-то отомстил убийце за его сына.
Губы Париса дрожали:
– Только ты можешь меня спасти…
– Нет! Уйди! Тебя ждет смерть, медленная, мучительная… Нет!!! – Энона упала на колени, сжав голову руками, зарыдала, забилась в слезах.
Геликаон покачал головой:
– Ты спасала любого… Я никогда не видел, чтобы ты отказала в помощи, Энона. Неужели ты не можешь простить Париса или хотя бы на минуту забыть о его поступке? Неужели обида за столь давнюю измену до сих пор так горяча?
У женщины вдруг высохли слезы, она подняла голову, глядя на Геликаона широко раскрытыми, полными ужаса глазами:
– Забыть? Ты просишь забыть?! Что, Геликаон? Если бы он просто бросил меня даже с сыном ради другой… привез сюда ее всем на потеху и мучения… если бы обидел только меня…
Геликаон хотел сказать, что троянцы не любят Париса, однако смерти ему не желают, но не успел. Энона горько усмехнулась, ее глаза горели странным огнем, и было непонятно, чего в этом пламени больше – ненависти или все же горькой муки любви.
– Но его любовница, распутная женщина, которую он притащил из-за моря, соблазнила нашего сына! И он убил сына! Уби-и-ил, – стонала она, раскачиваясь из стороны в сторону, – убил нашего сына ради продажной женщины!
– Что?! – обомлел Геликаон. А Парис силился приподняться с земли, протягивая руку к Эноне:
– Я… не знал, что это он…
Энона встала в полный рост, нависла над лежащим Парисом и сидевшим Геликаоном:
– А если бы это был не Кориф, а чей-то другой сын?! Из-за женщины, готовой лечь в постель с любым, кто позовет, ты можешь убить человека?! Ты недостоин жить сам! И не из-за предательства, а из-за готовности приносить в жертву распутнице сыновей Трои!
Парис застонал, откинувшись на спину. Но стон был явно не из-за телесных мучений, а из-за понимания содеянного. Его вернули в Трою умирать.
Энона смотрела вслед троянцам сухими страшными глазами. В них не было слез, слезы превратились в кровь, по капле вытекающей из страдающего сердца. Она раскачивалась из стороны в сторону, обхватив голову руками.
Я не могу! Ну почему же я не могу?! Почему любовь никак не остынет в моей груди?! Столько лет прошло, но под седым пеплом все тлеют горячие угольки… Афродита, почему любовь бывает проклятием?!
Энона поняла, что не сможет оставить погибать без помощи предавшего ее и сына Париса. Она метнулась в город. Теперь было все равно, с кем останется Парис, кого он будет любить. Энона не простила только убийство сына, остальное покрылось горячим пеплом.
Парис едва дышал, он попытался улыбнуться:
– Ты все же пришла…
– Молчи, не трать силы, они тебе нужны, чтобы выжить.
– Не… стоит… я знаю, что… умру… знаю… Посиди рядом…
Каждое слово давалось с большим трудом, но ему так хотелось попросить прощения у обиженной Эноны!
– Прости… меня…
Лоб Париса был в испарине, волосы слиплись, дыхание частое и хриплое.
Елена смотрела на ту, которую Парис бросил ради нее, и понимала, что женщина по-настоящему любит бывшего мужа до сих пор, даже после страшной трагедии с сыном любит… Она пыталась найти и в себе хоть искру того пламени, что заставило бежать из Спарты в Трою, искала и не находила. Если искра и была, то ведь искры долго не живут, либо разгораются в пламя, либо гаснут, оставив всего воспоминание…
