Юрий Трусов - Хаджибей (Книга 1. Падение Хаджибея и Книга 2. Утро Одессы)
Александр Васильевич приподнялся на своем ложе и подбросил охапку сухих веток в очаг. Вспыхнувшее пламя озарило внутренность палатки и осветило его нервное лицо ярким светом.
«Так и народная храбрость солдат русских: дай ей только пример, вдохни в нее любовь к земле родной — как очаг этот, вспыхнет пламенем славного подвига. И любой Измаил сокрушит», — подумал он.
Улыбка пробежала по тонким сухим губам старика. Суворов снова опустился на лежанку и немигающим взором стал смотреть на яркие, веселые язычки пламени в очаге.
Да, российские орлы возьмут сегодня ночью неприступную крепость! Возьмут штурмом вопреки мнению всех иностранных авторитетов. Знаменитый маршал Вобан, например, твердит: крепости надо брать измором, постепенной осадой. А если и решаться на штурм, то лишь имея подавляющее преимущество в численности войска...
А он возьмет Измаил, хотя у него меньше солдат, чем у турецкого паши, сидящего за крепостным валом. Пусть дивятся иностранцы русскому солдату... Кстати, этих сиятельных и несиятельных иностранцев сейчас видимо-невидимо понаехало сюда из Петербурга и штаба светлейшего. Все они, как воронье, слетелись, почувствовав поживу — битву измаильскую! И французы, и немцы, и англичане, и итальянцы, и шведы: принц де Линь, Дюк де Ришелье, графы Дама и Ланжерон и много других, рангом пониже. Есть среди них и опасные соглядатаи, и агенты враждебных нам иностранных держав.
Все они прибыли сюда в надежде на легкую карьеру, новые чины, но он, Суворов, сразу направил всех их, невзирая на громкие имена, в штурмовые колонны.
В бой, господа! Понюхайте пороха! Отведайте турецких ятаганов и пуль!
— Видимо, зело интересуются иноземцы нашими делами под Измаилом. Неспроста это, помилуй бог! Неспроста!..
XXIV. НОЧЬ
Конечно, неспроста! Многого он не знает, лишь догадывается, чувствует. Видно, недаром турки упорно распространяли среди европейских дипломатов слухи, что он, Суворов... уже умер. Неспроста все это...
Не зря беспокоился Александр Васильевич. В далеком Константинополе султан Селим этой же ночью получил известие о прибытии Суворова и, полный яростной тревоги, заметался по своему сералю. Только красноречие советников несколько успокоило его тревогу.
Не знал Александр Васильевич, что в это же время и престарелый немецкий король, и глава английского правительства лорд Пит-Старший тоже встревожились не на шутку, узнав о предполагаемом штурме Измаила. Они не очень-то верили в то, что голодная, плохо вооруженная русская армия может взять первоклассную турецкую крепость, но даже малая вероятность того, что русские одержат победу и окончательно прогонят турок со своей земли, твердо встанут на берега Дуная и Черного моря, бросала их в дрожь.
Прусский король уже передвинул свою сорокатысячную армию к границам России и стремился теперь как можно быстрее заручиться поддержкой англичан, чтобы прийти на помощь турецким янычарам. И Пит-Старший подумал о том, что, в случае падения Измаила, надо будет направить британский флот в Балтику против русских.
Русскую царицу также беспокоили многие события в мире. И разразившаяся французская революция — штурм Бастилии, в котором приняли участие некоторые ее подданные, — и растущее вольномыслие вокруг. Лишь недавно за крамольную книгу «Путешествие из Петербурга в Москву» сослала она в Сибирь Радищева. А вольнодумие в стране все же не искоренено. Призрак новой пугачевщины навис над голодными деревнями, истощенными войной.
Августейшая правительница хорошо понимала, что надо как можно скорее кончать затянувшуюся войну с султанской Турцией, пользуясь моментом, пока отпал ее союзник Швеция. Ох, скорее бы взять Измаил! Лишь тогда, видимо, султан запросит мира. И Екатерина стала в уме подбирать суровые слова срочного письма к Потемкину с новым решительным требованием о незамедлительном овладении турецкой твердыней.
Все эти тайные и явные мотивы хитрой международной политики сплелись сейчас в один важный узел, называвшийся Измаилом.
Александр Васильевич чувствовал, что настало время разрубить этот узел, изгнать захватчиков за пределы родной земли, отбросить их за Дунай. Суворов знал, что сегодня он со своими солдатами сделает это.
Полководец взглянул на часы и по-молодецки вскочил со своего ложа.
— Помилуй бог, и в самом деле пора!
Через минуту он в полной форме, подтянутый вышел из палатки. На его генеральском кафтане бриллиантами сверкали ордена. Боевая кирасирская каска и высокие лакированные сапоги с раструбами были начищены до блеска. Рука в белоснежной перчатке крепко сжимала золотой эфес шпаги.
Своим парадным мундиром главнокомандующий как бы подчеркивал всю важность наступающего момента. Лицо Суворова помолодело, в глазах затеплились задорные огоньки. Даже обычная хромота при ходьбе стала незаметной.
Невдалеке от палатки главнокомандующего пылали костры. Ветер совершенно утих, и языки пламени спокойно тянулись к темному небу. С Дуная на русский лагерь ползли белые клубы речного тумана. Суворов быстрым шагом направился к выстроенному уже батальону гренадер любимого им Фанагорийского полка.
— Чудо-богатыри, возьмем ныне Измаил? Побьем басурманов, как бивали их под Рымником и Фонштанами?!
— Не выдадим, батюшка! Побьем супостата! — раздались взволнованные голоса солдат.
— То-то, что побьем! — уверенно сказал Александр Васильевич и показал на медленно ползущий туман. — В тумане-то, братцы, басурманов нам сподручнее будет колоть, а?
Дружный смех прокатился по рядам.
— И впрямь сподручнее, Лександр Василич, — весело ответил молодой солдатский голос.
Когда все стихло, Суворов, вынув карманные часы, обратился к адъютантам.
— Уже три часа. Пора!
Его приказа ожидали с нетерпением — сразу же взвилась первая ракета. Ярким зеленым светом озарила она плывущие высоко в небе тучи.
XXV. РАКЕТЫ ВЗВИЛИСЬ
Не во всех штурмовых колоннах заметили первую сигнальную ракету, но вся армия ровно в три часа ночи покинула лагерь. Тихо двигаясь в белых волнах тумана, полки как и предписывала суворовская диспозиция, залегли в трехстах саженях от крепости.
В это же время снялась с якорей дунайская флотилия и, построив корабли в две боевые линии, бесшумно подошла к крепости. Впереди скользили по ночным волнам сто черноморских казачьих дубков и плотов с десантниками. За ними двигалась вторая линия: плавучие батареи, лансоны, бригантины и сдвоенные шлюпки. Эти суда, нацелив орудия на турецкий берег, ожидали команды начать шквальный огонь, чтобы прикрыть высадку десанта.
Гренадеры Василия Зюзина заняли исходную позицию в узкой поросшей кустарником балке. Здесь сосредоточились части шестой колонны.
Солдаты, лежа на обрывистом покрытом прошлогодней травой склоне, чутко вслушивались в тишину уходящей ночи.
До Зюзина долетел солдатский шепоток:
— Слышишь, как басурманы зашевелились... Видно, беду учуяли...
Но как ни напрягал слух Василий, он не мог ничего уловить. Лежащий рядом с ним Громов пояснил:
— Вы, ваше благородие, прислоните ухо к земле, то и услышите, как она говорит. Неспокойно в стане врагов, неспокойно...
Василий так и сделал. Снял каску, приложился ухом к влажной земле и услышал далекий, похожий на грохот прибоя, неясный гул, который шел со стороны крепости. Было похоже, что земля и впрямь «заговорила», как бы предупреждая о том, что враг не спит, что и он готов к битве. Зюзину представилось, как тысячи турецких янычар, обозленных, с наточенными обнаженными ятаганами бессонно ожидают их, русских солдат.
И вдруг совсем рядом он услышал быстрые шаги. Поднял голову и увидел прямо над собой знакомую коренастую фигуру человека в белом кафтане. Зюзин узнал генерал-майора, командующего шестой колонной, Михаила Илларионовича Кутузова. Василий впервые видел его так близко, как сейчас.
Зюзин вскочил, вытянулся перед генерал-майором и хотел было, как положено, отрапортовать, но тот, положив ему руку на плечо, спросил:
— Слушали противника?
— Так точно, ваше превосходительство!
— Не спится басурманам?
— Бодрствуют...
— Так мы их сейчас успокоим. Успокоим, — повторил Кутузов. В голосе его звучала уверенность и вместе с тем насмешливость.
Он снял руку с плеча Зюзина и в сопровождении двух адъютантов неторопливым шагом пошел в расположение соседней роты.
Василию стало легко на душе от этих неторопливых шагов и уверенности, которая прозвучала в голосе Кутузова.
И противник, что притаился совсем недалеко, в трехстах саженях за крепостной стеной, показался нестрашным.
