Вадим Долгов - Мечник. Око Перуна
Оказавшись на ногах, она принялась отряхивать со своего нищенского рубища сухие листья и древесную труху, а потом оборотила на Белку морщинистое лицо. На этом лице, казалось, все усохло, кроме длинного крючковатого носа и дымчато-серых слезящихся глаз.
– Что, бесстыдница, стоишь, зенки свои вылупила?! Иди прочь отсюда! – прошамкал беззубый рот, подслеповатые старческие глаза горели бессильной злобой.
Белка стояла недвижимо. От крика в воздух поднялась стая галок, беспокойно крича, черные птицы заметались над лесом.
– Иди прочь, я сказала, а не то… – Сухонькая рука сжала суковатую клюку. Белка едва успела отойти. Замах оказался слишком резким: клюка описала в воздухе широкую дугу и увлекла за собой несчастную старуху. Та вновь плюхнулась на землю, но тут же ожесточенно принялась вставать, одновременно стараясь взвалить на согбенную спину вязанку хвороста.
– Бесстыжие, бесстыжие, бесстыжие! – Воздух со свистом вылетал из чахлой груди, платок сбился, и из-под него вылезли позеленевшие от времени седые лохмы. «Настоящая ведьма…» – от этой мысли холодок пробежал у Белки по спине. Вязанка все никак не хотела поддаваться. Старуха уже почти взвалила тяжелую вязанку на спину, но ветхие ремешки не выдержали, лопнули, и весь хворост рухнул ведьме под ноги. От отчаянья она взвыла, упала ничком на рассыпавшиеся ветви и горько зарыдала. «Если и ведьма, то какая-то несчастная».
Белка подошла к ней и легонько коснулась плеча:
– Бабушка, не плачь. Я помогу тебе дрова до дому донести. Смотри, у меня и ремешок имеется.
Ответа не было, но рыдания стали тише. Потихонечку Белка стала собирать рассыпанный хворост. Когда все было собрано, она бережно подняла старуху, прислонила к дереву, подобрала остатки, скрутила плотную вязанку, закинула за спину и взяла притихшую «ведьму» под руку.
– Ну, теперь пошли, бабушка.
Старушечьи глаза были по-прежнему затянуты пеленой слез, но она уже не рыдала в голос. Слезы тихо наворачивались и медленно стекали по щекам, теряясь в глубоких морщинах. Однако, опираясь на Белкину руку, старуха сделала первый робкий шаг, потом еще, и пошла. Пройдя несколько саженей, Белка решилась задать важный вопрос, без ответа на который все ее старания могли оказаться бесполезными.
– Бабушка, а где ты живешь, куда идти? – Про себя Белка боялась, что ее неожиданная спутница не сможет ей ответить. И такое тоже случается: уйдет старый человек из дому, да и забудет дорогу обратно. Так и бродит, пока добрые соседи не вернут скитальца домой. Но в лесу соседей нет – спросить не у кого. Медведь – сосед, но он до дома не проводит.
Однако опасения ее оказались напрасными. Старуха, глотая слезы, все-таки нашла силы ответить:
– Тут близко, – и указала крючковатым пальцем на едва заметную тропинку, ведшую вдаль от реки к поросшему осинами холму.
Дом, к которому привела тропинка, стоял в гуще деревьев, которые, однако, были не осинами и не липами, которыми был наполнен окружающий лес, а одичалыми яблонями и вишнями. Видимо, раньше около дома был разбит большой сад, который со временем одичал и, разросшись, превратился в настоящую чащу. Сам дом оказался совсем не таким, каким его ожидала увидеть Белка. Глядя на нищенское тряпье, в которое была наряжена несчастная лесная жительница, она ожидала увидеть хлипкую хибарку или полностью ушедшую в лесной дерн землянку. На самом же деле тропинка упиралась в высокое крыльцо большой избы на подклете с тесовой крышей и резным коньком. Изба была сложена из дубовых бревен в обхват, что уже само по себе было удивительно, ведь дубов поблизости не наблюдалось. Видно было, что дом старый. Бревна кое-где были покрыты мхом, а в иных местах поросли даже и молодыми деревцами, пустившими цепкие корешки в расщелины между бревнами. Однако, несмотря на это, дом стоял прямо. Хозяйская рука давно не касалась его: и дом и двор выглядели запущенно. Но изначальная прочность бревен и добротность конструкции хранили этот маленький лесной замок от разрушительного влияния времени.
Кряхтя, старуха поднялась по крутым ступенькам, просунула руку в потайную нишу, сдвинула внутренний засов, и входная дверь с печальным скрипом отворилась. Переступив высокий порог, хозяйка обернулась и, уже совершенно спокойно глядя на Белку, кивнула: заходи, мол.
Белка, на спине которой по-прежнему висела вязанка хвороста, не стала ждать второго приглашения и вошла в дом.
Внутри царил полумрак, было холодно, пахло нежилым, углы горницы затянула паутина. Старуха молча ушла в темный угол, повалилась на застеленный овчиной кованый сундук и затихла. Белка опустила вязанку на пол и оглянулась. Бабушка до дома доставлена, хворост сложен на место. Первым желанием Белки было немедленно покинуть дом неприветливой старухи. Однако, посмотрев на ее скрюченную фигуру, Белка неожиданно для самой себя испытала приступ острой жалости: живет старая в лесу, никто к ней не приходит, внуки не теребят за подол поневы, сухарика в молочке никто не размочит, некому даже пол подмести.
Она поискала по углам, нашла покрытую тенетами метлу, и решительно принялась наводить чистоту. Пыль клубами вылетала в открытую дверь, обеспокоенные пауки прятались по щелям. Белка затопила печку. Сбегала на речку за водой. Отсыпала из своих путевых запасов немного проса, разгребла угли в печи и поставила вариться кашу. Постепенно изба приобретала жилой вид. Белка железным скребком принялась скоблить массивные плахи стола. Когда работа была почти закончена, она почувствовала на себе взгляд. Обернулась. Старуха уже не лежала, а сидела на сундуке и смотрела на нее печальными глазами. Былой злобы в них не осталась и следа.
– Вот как. Ты, оказывается, работящая.
Белка смущенно улыбнулась, вытирая руки о подол.
– Да что ты, бабушка, дядька мой Илья говорит, что я вертихвостка. Прибралась у тебя тут немного. Да кашу поставила. Вот уварится – и поеду.
– Далеко ли путь держишь?
– Нужно мне, бабушка, ко князю Ворону попасть, слышала ты о таком?
– Да как не слышать.
– Расскажи, бабушка, какой он, этот Ворон? Добрый? Злой?
Старуха потупила взор и усмехнулась:
– А это кому как.
– Да разве ж так бывает, бабушка? Если человек добрый, так он и добрый. Вот как Илья наш колохолмский. А уж если злой, как… – тут Белка запнулась, и продолжила, так и не назвав имени, – а если злой, так и злой.
– Злой, говоришь? А слыхала ли ты, в Китеже всяк человек, кого бы роду-племени или веры ни был, может на княжеский двор явиться и есть-пить, сколько ему нужно? И поэтому нет там ни детей голодных, ни стариков. Слыхала ли ты, что в Китеже по древнему обычаю своих в холопов не обращают, как ни задолжай, а только пленников? Да, с чужими Ворон бывает крутенек. И не одна голова с плечами рассталась по его милости. Но спроси, почему народ из Китежа под власть киевских воевод не бежит? Ведь проще простого. Много ли к вам в Колохолм народу из Китежа пришло? Прибежал хоть один?
Белка покачала головой.
– Вот видишь. А ты говоришь «злой». Нет злых людей. И Ворон не злой. Жизнь лбами сталкивает. Вот тогда и говорят «злой».
Старуха решительно встала. Она вдруг показалась Белке гораздо выше ростом, чем была в лесу. В руках ее откуда ни возьмись появились два румяных яблочка. Один из них она бросила Белке.
– На вот, скушай. Вкусное. Из моего садика.
Белка поймала яблочко – на диво красивое и душистое. Откусила – сладкий сок брызнул из-под тонкой кожицы и ударил в нёбо пряной струей. Запах был до того сильный, что у Белки закружилась голова. Горница закрутилась перед глазами, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Перехватило дыхание. «Вот она и смертушка пришла, как неожиданно», – мелькнуло в голове. В последнее мгновение Белка видела, как старуха бросила в печь второе яблочко. Попав на жаркие угли, яблочко мгновенно почернело, а потом вспыхнуло зеленым огнем. Свет в очах Белки погас.
Йе
Отряд двинулся в обратный путь. Солнце все выше поднималось над голыми ветвями лип. Лошади бежали легкой рысцой, постепенно ускоряя ход. Колохолмцы ехали молча. Позвякивали кольца сбруи, поскрипывала кожа седел. Мысли витали далеко. С каждой пройденной верстой Илья выглядел все более мрачным, конь его набирал ход и, наконец, повинуясь воле всадника, перешел от быстрой рыси к стремительному галопу. Скорость – древнее лекарство от тяжелых дум. Илья был не первым и не последним, кто прибегнул к нему. Вслед за Ильей устремились и остальные.
Доброшкин конь тоже сначала было увлекся общим настроением и устремился вдогонку, но поводья внезапно натянулись. Конь в недоумении затоптался на месте: что случилось? Отряд стремительно удалялся и через мгновение исчез среди деревьев.
Всадник успокаивающе похлопал коня по могучей шее и дал команду поворачивать. Конь подчинился сначала нехотя, а потом все быстрее и быстрее понес хозяина в обратном направлении. Солнце светило в спину. Путь угадывался по черным следам копыт на светлой от опавших листьев земле. Обратный путь показался будто бы короче, ветер свистел в ушах, развеивались сомнения: нельзя бросать Белку одну! Вот между деревьев блеснула в лучах взошедшего солнца гладь реки. Сейчас она и впрямь оправдывала свое название: светлые воды струились между светлых берегов.
