Дэвид Лоудз - Генрих VIII и его королевы
Генрих умер 28 января 1547 года и был похоронен в часовне Святого Георгия в Виндзоре 16 февраля. К этому времени Эдвард Сеймур, граф Хертфорд, был сделан лордом-протектором государства, хранителем особы короля и герцогом Сомерсетом[227]. Сомерсеты были сильными союзниками в регентском совете, который утвердил Генрих для контроля за правительством, и в течение первых недель начало определяться направление внешней политики, вызвавшее возобновление войны против шотландцев и радикальные перемены в деятельности церкви. Во всем этом, однако, Екатерина не должна была участвовать, из чего следовало, что ее значение больше покоилось на мнении о ней Генриха, чем на реальных политических талантах, которыми она могла обладать. Хотя она была теперь вдовствующей королевой и необычайно богатой женщиной, ее влекло скорее к жизни домашней, чем общественной. В то же время у нее, кажется не развилась жажда власти, и вместо этого она начала искать личного удовлетворения, которого явно не хватало в ее трех брачных союзах. В первые недели Томас Сеймур, ныне лорд Сеймур Садли и главный адмирал, возобновил свое ухаживание, которое он вынужден был прекратить в 1543 году. Екатерина ответила так, как она была склонна ответить. Холодное самообладание и скрытность, которыми были отмечены восемнадцать лет ее целомудренной семейной жизни, были забыты, так как она предалась знойной страсти. Сеймур вполне мог бы преуспеть и сам, но по реакции близких друзей Екатерины ясно, что они все это одобряли и делали все, что в их силах, чтобы этому способствовать[228]. Они стали любовниками скорее всего в начале мая и тайно поженились примерно в июне. Сомерсет резко противился тому, что он считал для брата залогом возвышения, но Эдуарда, который любил и свою приемную мать и своего дядюшку, уговорили благословить этот брак 25 июня, через некоторое время после того, как он состоялся. Это не понравилось ни герцогу Сомерсету, ни его жене, но это сделало невозможным какое-либо преследование нарушителей.
Завязалась необъявленная война между Екатериной, которая претендовала на главное место при дворе по праву вдовствующей королевы, и герцогиней Сомерсет, которая претендовала на него как жена первого из подданных. Эта возня была сама по себе смехотворной, но, к несчастью, она вела к возрастающей враждебности между двумя братьями Сеймурами и питала патологическую зависть Томаса к старшему брату. Он начал дуться, пренебрегая своими обязанностями главного адмирала и даже входя в тайные сношения с некоторыми пиратами, за что его собирались отдать под суд. Этот суд мог бы привести его к драматическому краху, но Екатерина не хотела жить, чтобы оплакивать единственного мужчину, который предложил ей любовь, которой она жаждала. В конце 1547 года, когда ей было почти тридцать шесть лет, она зачала своего первого ребенка. Несмотря на фиглярство ее мужа, и общество, и близкие люди отнеслись к ее беременности доброжелательно. Частные письма, которыми они обменивались, дают живую картину счастья тех дней[229]. Нескромные заигрывания с принцессой Елизаветой, жившей тогда с ними, к которым оба они относились снисходительно, были, вероятно, не более чем отражением того же самого душевного подъема. Однако счастье, кажется, лишило Екатерину столь свойственного ей здравого смысла, и только когда стало слишком поздно и репутация ее мужа оказалось еще больше подмоченной, Елизавету отослали жить в другое место. В конце июня 1548 года Екатерина удалилась в замок Садли, чтобы ожидать родов, а 30 августа родила дочь, которую назвали Марией. Ребенок чувствовал себя превосходно, в отличие от матери. Как и Джейн Сеймур до нее, она подхватила родильную горячку и умерла шесть дней спустя. Ее муж, проживший с ней пятнадцать месяцев, был рядом с ней до конца, и ее похоронили по протестантскому ритуалу под надзором ее раздатчика милостыни, богослова Майлса Ковердейла.
Екатерина была бы, без сомнения, в восторге от того, как складывалось царствование ее юного приемного сына, и если бы она была жива, то лорд Томас не мог бы умереть в опале. Однако она не была повивальной бабкой протестантской Англии. Ее краткий брачный союз с Генрихом был знаменателен во многих отношениях, но больше всего миром и покоем, которые ей удалось подарить своему чрезвычайно трудному и раздражительному мужу, чем каким-либо влиянием при дворе. В конце, как впрочем и в начале, Генрих был хозяином в собственном доме и в своем королевстве, и как бы глупо он ни вел себя время от времени, он принимал решения, которые определяли будущее. Можно задуматься, а не была ли для него шестая жена просто удобным предметом домашней обстановки. Ведь Генрих испытывал влияние только по-настоящему страстных отношений, а когда она к нему пришла, время страсти уже было позади. Ее страсть еще не умерла, но она не могла быть отдана ему. Вместо этого она сберегла эту страсть для очаровательного плута, который подарил ей год счастья, чтобы вознаградить за бесплодную корону.
Эпилог. Король-многоженец
Генрих VIII во всех отношениях был неохватен, как сама жизнь. Физически он был гигантом, который к концу превратился почти что в монстра. Политически он выдерживал в Европе такую роль, которой не соответствовали ни его происхождение, ни ресурсы его королевства. В начале шестнадцатого века Англия и Уэльс имели население едва ли в три миллиона человек, в то время как во Франции было примерно четырнадцать миллионов и свыше тридцати миллионов на различных территориях, принадлежащих императору Карлу V. Годовой доход Генриха составлял лишь малую часть дохода его главных соперников — меньше, чем в Португалии, и чуть больше, чем в Дании[230]. И однако он играл в первой лиге во все время своего царствования, три раза вторгался во Францию, не получая достойного отпора, и в течение пятнадцати лет бросал вызов всей католической Европе. В определенной степени все это имело свои исторические причины и не так уж было связано с самим Генрихом. Английская корона была традиционно сильной и лучше приспособленной к мобилизации ресурсов, чем остальные современные государства. Более того, английский народ отличался ксенофобией и был вызывающе независим, так что иностранная интервенция всегда должна была пресекаться, независимо от обстоятельств. Однако король должен был также завоевать свою долю доверия. Это он создал флот, такой же большой и хорошо вооруженный, как и у его соперников, и гораздо лучше организованный, который контролировал Ла-Манш и Ирландское море и успешно отразил одну серьезную попытку вторжения Франции в 1545 году[231]. Это он создал двор, который во многих отношениях затмевал двор императора и соперничал с французским во всем, за исключением масштабов. Обстоятельства словно сговорились, чтобы покровительствовать ему. Соперничество между Франциском I и Карлом V, которое отчасти было унаследованным, а отчасти являлось результатом императорского выбора в 1519 году, помогало ему сталкивать их друг с другом. Не будучи никоим образом преднамеренной, его ссора с папой совпала также с подъемом лютеранского движения в Германии, которое отвлекло внимание от его действий. Однако многие его успехи можно приписать тому, что он блефовал — и дома, и за границей. Его понятие о чести, великодушие, даже вспышки его гнева — все это было до некоторой степени притворством. Все это не совершалось сознательно, потому что он обманывал себя так же постоянно, как обманывал других, и было следствием харизматической и исключительно противоречивой личности. Именно поэтому так много граней этой личности открылось в его следующих один за другим браках, которые столь интересны для исследования.
Каждый брак был в своем роде политическим и личным актом. Никто не ожидал, что Генрих в 1509 году женится на Екатерине Арагонской, и, сделав это, он объявил о своей независимости от отцовских советников и о своей уверенности в том, что он может справиться с женщиной, которая была и старше его и обладала гораздо более мощными связями. Если бы их второй ребенок, принц Генрих, выжил, то маловероятно, чтобы этот брак когда-нибудь распался, и вся последующая история Англии могла бы стать совершенно иной[232]. Однако столь же правомерно предположить, что если бы Эдуард IV прожил еще десять лет, Тюдоры вообще никогда не вступили бы на трон; или если бы выжил один из многих потомков королевы Анны, то не было бы Ганноверской династии. Юный Генрих не выжил, и то, что в других отношениях было нормальным и удачным королевским браком, рухнуло из-за отсутствия наследника мужского пола. Такие династические неудачи были самым обычным делом, и вместе с тем король оказался единственным в своем роде, отказавшись принять назначенную ему судьбу. Было ли это следствием его чрезвычайной заинтересованности в делах государства, или собственного грандиозного самомнения — это еще вопрос. Ни Генрих, ни его подданные не хотели женщин-наследниц, но его решение обратиться к суду на основании зова совести было крайне эксцентрическим и вызвало у всех недоумение и смущение. Екатерина, при всем своем уме и силе характера, была глубоко ограниченной женщиной, неспособной понять страсти, которые руководили ее супругом в момент этого кризиса. Примерно с 1525 года Генрих стремился склонить волю Божью в свою пользу и при этом показывал, что остальные должны делать то же самое и так поступали в течение столетий. Поскольку Бог может действовать только через человеческих посредников, интерпретация Его воли будет зависеть от нормальной динамики политических сил.
