Сергей Максимов - Путь Грифона
– Привет вам от Нины Теймуразовны, – серьёзно сказал учёный.
Жена Курина, Евгения Абрамовна, ничего не ответила, лишь поднесла только что принесённый пакет к лицу.
– Как вкусно пахнет! – сказала она, уловив фруктовый запах.
– Мама, дай нам понюхать! Дай нам тоже понюхать! – одновременно закричали дети.
За накрытым для ужина столом Сергея Георгиевича молча встретила вся компания. К пище никто почти не притронулся. В форме нового образца, специально для него привезённой из Москвы, Соткин был одновременно и похож, и не похож на себя прежнего. «Быть бы ему генералом если бы не биография», – почти так же, как маршал Жуков, подумал о друге Сергей Георгиевич.
– Товарищ генерал, ваше превосходительство, – не вставая из-за стола, вдруг обратился Александр Александрович к Суровцеву, – позвольте спросить, по какому такому признаку находите вы таких придурков, как мы?
– Ну зачем же так обобщать? – вопросом на вопрос ответил генерал, глядя на Черепанова и сидящую с ним рядом Марию.
Молодые люди явно испытывали интерес и симпатию друг к другу. В приобретенном сегодня в магазине военторга дорогом ситцевом платье и в сером жакете, надетом поверх его, девушка стала очень похожей на свою мать в молодости.
– Этот, – многозначительно произнёс Соткин, указывая пальцем на точно высохшего за последние годы Ахмата, – хотя бы золотые зубы мог себе вставить? На золоте столько лет сидеть и даже зубы не вставить… Это как?
– Зубы молодым нужны. Старику мясо есть – свои лета есть, – ответил почти полностью беззубым ртом Ахмат.
– Да ты, мудрец, с таким ртом уже и говорить, смотрю, не можешь, – точно распалялся Соткин.
– Старику молчать надо. Молодым не сказал – стариком недоскажешь, – улыбаясь, ответил приятелю татарин.
– Колодец народной мудрости, – буркнул себе под нос Александр Александрович.
– Товарищ генерал-лейтенант, разрешите обратиться к товарищу полковнику, – вдруг спросил Суровцева Черепанов.
Не успел генерал ответить, как Соткин то ли с недоумением, то ли с интересом спросил Черепанова сам:
– Чего тебе?
– Товарищ полковник, а вам приходилось из этого золота что-то тратить на себя?
– Милай, о чём ты говоришь! Да будь оно трижды проклято, золото это! Старый бабай хитрей, чем сто евреев. Он сразу понял, что это не то золото, из которого зубы себе вставляют. Я же говорю: колодец мудрости. С таким золотом во рту плавать будешь – оно тебя на дно утянет. Я на себя тоже ничего ни разу толком не потратил. На чекистов много спустил. Купцы на девок до революции столько не выкладывали. Бывалочи, швырнёшь горсть монет вашему брату, глядишь, вы кого-нибудь промеж себя и загрызли… Глядишь, и на клочки кого-нибудь да разорвали… А ты, смотрю, тоже не особенно трясся, когда золото перегружали.
– Волнение всё же было, – признался Черепанов.
– Мне ещё недавно совсем не хотелось жить и очень хотелось умереть, – неожиданно для всех сказала Мария, произнесшая за весь день лишь несколько отдельных слов. – То, что со мной произошло за последние дни, похоже на чудо. Благодаря этому золоту я вернулась к жизни и к людям. «Дети подземелья», кстати говоря, пришли в сознание. Но самое поразительное, никто из вас за эти дни не заговорил ни о благодарности, ни о награде, ни о деньгах как таковых.
– Я же говорю, что придурки, – подхватил Соткин.
Деньги они всё же получат. Приказом наркома финансов СССР А.Г. Зверева Соткину и Ахмату будет начислена зарплата как сотрудникам наркомата за двадцать четыре года… С декабря 1919-го по август 1943-го… К зарплате прилагалась ещё и премия… «За добросовестную и безупречную службу», – гласила строка секретного приказа. Вряд ли до этого предполагал Арсений Григорьевич Зверев, что в 1943-м во время принудительного размещения облигаций государственных военных займов среди населения подпишет такой странный приказ и примет три тонны золота от двух представителей этого населения. Примет, чтобы сразу передать в Гохран. Кстати говоря, скончается А.Г. Зверев через девять лет после кончины Н.А. Френкеля. Оба миллионера новой формации с почестями похоронены. Правда, на разных кладбищах. Один на Новодевичьем, другой нашёл покой на Введенском (немецком) кладбище столицы. Мир их праху. Царствие небесное упоминать не приходится. В него они не особенно и верили при жизни…
Оставшись один, Суровцев погасил свет и открыл широкое окно. Центральная улица города была слабо освещена одинокими фонарями, стоявшими на большом, не менее чем стометровом расстоянии друг от друга. Запах опавшей листвы густым потоком потёк в комнату.
Свежесть осенней ночи после жаркого дня оказалась неожиданно нежной и волнующей. Старинный ночной Томск оказался наполнен не свойственными ему прежде звуками. Из находившейся неподалёку университетской рощи долетал гул электрогенератора. А от расположенного неподалеку электромеханического завода был слышен шум от работы многочисленных станков. Это трудилась ночная смена, которую, судя по голосам, изредка доносившимся до здания индустриального института, в основном составляли женщины и подростки.
Из центральной части города время от времени слышались пронзительные паровозные гудки небольшого узкоколейного паровоза, именуемого за специфический звук гудка «кукушкой». Суровцев сам не видел, но уже знал, что в центр города, к теплоэлектростанции, проложена узкоколейная железнодорожная ветка. По ней от Томска-II через весь город, и даже через каменный мост через речку Ушайку, построенный когда-то военнопленными чехами, на электростанцию доставляется уголь.
Он услышал другой – более сильный, ожидаемый им, паровозный гудок от Томска-I, находящегося примерно в полутора километрах. Взглянул на часы. «Груз особого назначения тронулся в путь, увозя с собой близких людей, с которыми менее часа назад попрощался», – было понятно ему. Теперь оставалось только ждать…
Второй раз за день подумал о том, что все, чем он сегодня занимался, делалось, как по мановению и благословению свыше. Чётко, просто, почти само собой, несмотря на всю ответственность и сложность мероприятия. «Не иначе как сам Божий промысел присутствовал в процедуре возвращения из небытия части золотого запаса Российской империи, которое с этого дня точно перестало быть «золотом Колчака», – невольно думалось генералу.
Замысел операции родился от географических особенностей города. Томск располагал тогда и располагает до сегодняшних дней двумя вокзалами и, соответственно, двумя железнодорожными станциями. «Вертушка» с настоящим драгоценным металлом и ложными, отвлекающими, ящиками со свинцом и железом полностью удалась. Ключевым моментом комбинации являлось то, что во всех местах, где под надёжной охраной грузилось золото, присутствовал и распоряжался сам Суровцев. И в Заисточье, и на улице Белой, и у склада в Лагерном саду… Как же это выглядело в окончательном воплощении?
Машина с пустыми ящиками, отправленная Соткиным от второго Томска, прибывала к месту погрузки. Под присмотром Суровцева золото грузилось. Оно опечатывалось и отправлялось… Но отправлялось оно не к Соткину, на второй Томск, как думалось окружающим, а на станцию Томск-первый… К Черепанову. Который в свой черёд уже успел направить к Александру Александровичу другой грузовик, гружённый ломом, который полковник принимал как золото, только что прибывшее из центральной части города.
Расчёт был прост: лица, интересующиеся процедурой изъятия ценностей, зафиксировали то, что должны были зафиксировать: в специальный вагон на запасном пути Томска-второго, под надёжной и усиленной охраной, была произведена доставка, выгрузка и окончательная погрузка большого количества тяжёлых металлических ящиков. И совершенно не попал в поле зрения заинтересованных лиц основной вагон, с настоящим золотом, находящийся в другой части города.
Очень кстати оказались под рукой курсанты артиллерийского училища. Казавшиеся почти всем на одно лицо, они абсолютно не привлекали к себе внимание людей, занятых секретными и ответственными делами. Привлечённые к перетаскиванию, к сопровождению, к погрузке и выгрузке, будучи у всех перед глазами, они побывали на всех пунктах. Курсанты могли бы рассказать многое, но им было строжайше запрещено кому-либо что-то говорить, да никто и не спрашивал. Наконец, почти одновременно Соткин и Черепанов приняли в свои вагоны последние ящики с различным содержимым. После чего оба отправились с докладом к Суровцеву.
И вот теперь, в ночи, Суровцев ждал появления последних участников завершающейся мистерии. Где-то в ночной тиши неслышно и невидимо, точно химеры, вершили свои тайные дела приезжие из столицы в Сибирь чекисты. Пора бы им было и проявиться. Расчёт на то, что они вмешаются на заключительном этапе, пока полностью оправдывался.
Сравнение чекистов с химерами показалось ему не только точным, но и многозначительным. Особенно памятуя о том, что сам он и в прямом, и в переносном смысле слова – грифон. Тогда как химеры, по принятому толкованию, с одной стороны являются носителями необоснованной, несбыточной идеи, а с другой – порождение Тифона и Ехидны. Великана, олицетворяющего огненные силы земли, и, буквально, гадюки – женщины-змеи. В нашем случае русской революции, которая как истинная гадюка пожирала и продолжала пожирать своих детей…
