Гана - Морнштайнова Алена
Поколебавшись немного, я сунула свой чемоданчик под нижний ярус. Мне хотелось посидеть, но я не знала как. Моя койка была посередине, так что, свесив ноги, я мешала женщине снизу, а головой упиралась в верхний ярус. Я немного повертелась и в конце концов легла.
Верхние нары дрогнули, из-под деревянной рамы показалась голова.
— Когда ты приехала?
Девушка, похоже, была моей ровесницей, так что ее обращение на «ты» меня не удивило.
— Позавчера. — ответила я.
— Меня зовут Ярка, — сказала девушка и протянула мне руку. — Так неудобно. Можно к тебе? Будет лучше разговаривать.
Я кивнула, Ярка спустилась с верхних нар на пол и вскарабкалась ко мне на койку. Я подвинулась к самой стене. Близость совсем чужого человека мне не особо нравилась, зато я уже не чувствовала себя так одиноко.
— У тебя тут кто-нибудь есть?
Я покачала головой и хотела объяснить, что моя семья отправилась дальше на восток, но Ярка не ждала продолжения.
— У меня тут есть парень. Он работает в самоуправлении, в техническом отделе, так что если тебе что-нибудь понадобится…
Я ничего не ответила, потому что в то время еще не подозревала, как важны в Терези-не любые связи. По знакомству можно было получить жилье получше, работу попроще или раздобыть лишнюю порцию еды. Порой протекция могла спасти и от отправки эшелоном.
— Тебе тоже стоит завести парня, — сказала Ярка.
Это совсем сбило меня с толку. Ведь парня нельзя взять и завести. У меня был роман с Ярославом, это значит, что мы встретились, понравились друг другу и стали встречаться, чтобы однажды пожениться и провести вместе всю жизнь. Во всяком случае, я так считала.
Я собиралась уже спросить у Ярки, что она имеет в виду, но она уже тараторила дальше.
— Лучше всего найти кого-нибудь из самоуправления или из кухни. — Она улыбнулась. — Хорошо, что у меня теперь тут есть подружка, а то с Майеровой особо не поболтаешь. — Она помолчала. — Хотя, конечно, жалко, что ее отправили эшелоном на восток, этого и врагу не пожелаешь.
Я оцепенела.
— Почему все так боятся отправки на восток?
На этот раз Ярка не сразу нашлась с ответом.
— Потому что никто из тех, кого отправили на восток, больше не давал о себе знать. Странно, тебе не кажется?
Да, очень странно. Мы обе задумались над тем, что это может означать.
— Если хочешь, я расскажу тебе все, что знаю о наших соседках, — помолчав, сказала Ярка, и до меня только теперь дошло, что она столько трещит, чтобы заглушить тревожные мысли.
За каких-то полчаса, которые она пролежала на моей койке, мне довелось услышать немало подробностей жизни и замечаний о каждой женщине из нашего блока. Не успела я решить, стоит ли водить дружбу с Яркой, как что-то шлепнулось мне на одеяло.
— Тебе подарок, — раздалось с верхнего яруса.
Я пошарила рукой и нащупала картофелину. Большую картофелину. Да, Ярка хорошая подруга. И картошка тому доказательство.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Мезиржичи, лето 1945
— Ганочка…
Пан Урбанек был в замешательстве. Он говорил что-то без умолку, его голос перескакивал с радостных высот на сочувственные глубины, но мне было сложно сосредоточиться на содержании. Я была совсем без сил, и со всех сторон на меня обрушивались воспоминания. Я боялась спросить, что стало с Розой, потому что была уверена, что и так знаю ответ. Мы оставили ее в городе совсем одну. Какой шанс был у юной еврейской девушки уцелеть и прожить тут целых три года?
Дорога меня утомила, встреча с городом взволновала, и мир начал расплываться в тумане. Я закрыла глаза, и сквозь белую завесу до меня донесся далекий звон колокольчика над дверью. Когда я снова открыла глаза, лавка была пуста, но я слишком устала, чтобы меня это беспокоило. Я сунула в рот корочку хлеба, снова оперлась головой о прилавок и погрузилась в отупляющую дрему.
Кто-то тронул меня за плечо. Я вздрогнула, открыла глаза и повернула голову. Я не сразу осознала, где я. Рядом с паном Урбане-ком стоял Карел Карасек, несколько худее, чем я его помнила. Он старался на меня не таращиться, но любопытство перевешивало хорошие манеры. Карасек осмотрел то, что от меня осталось. К этому я уже тоже давно привыкла. Я отерла тыльной стороной ладони ниточку слюны в уголке губ, уставилась в стену и ждала, что будет дальше.
Двое мужчин о чем-то посоветовались, а потом обратились ко мне, но сквозь густой туман звуки еле-еле пробивались к моим ушам. Они подошли ближе, невыносимо близко, встали по бокам и протянули ко мне руки. Видимо, они хотели помочь мне встать, но я отшатнулась. Я не выношу прикосновение чужих рук.
Они удивленно попятились.
Пан Урбанек опять что-то сказал. Я следила за движением его губ и изо всех пыталась выбраться из тумана.
— Отведем… домой… Роза……
— Роза? — повторила я.
— Да. Мы вас туда отведем.
Я все еще не понимала, почему мне нужно снова покидать свой родной дом, куда я наконец вернулась, но покорно вышла в сопровождении обоих мужчин на улицу. Они повели меня через залитую солнцем площадь, шли по бокам, как охрана, и я про себя гадала, зачем мне идти к Карасекам. Я правильно поняла, что там Роза? Почему она не пришла ко мне? Почему она не у нас дома?
Размышления утомляли меня еще сильнее, чем ходьба. Мне приходилось сосредоточиться перед каждым следующим шагом, и туман в моей голове снова сгустился. «Роза, — повторяла я про себя. — Роза».
И вот мы уже стоим перед дверями дома, в который я столько раз неохотно заходила, чтобы ухаживать за маминой подругой пани Карасковой, шагнули в прохладу и полутьму подъезда и услышали шаги бегущих по лестнице ног. Кто-то обхватил меня руками, прижался мокрым лицом и рыдал на плече. Мне пришлось опереться на стену. Меня обдало знакомым ванильным запахом, и сердце снова забилось, потому что в этот момент в моей голове всплыло осознание, что я на свете не одна.
— Ганочка, Ганочка… ты вернулась. Значит, и мама наверняка вернется и…
На лестнице зажегся свет, Роза впервые на меня посмотрела как следует и заплакала, потому что в эту секунду поняла, что мы остались только вдвоем.
Я виновато попятились. Ведь это я причинила ей такую огромную боль. Никто ничего не говорил, только Роза тихонько всхлипывала и сжимала мою руку. Я осторожно ее выдернула.
Жизнь в Терезине текла по своим четко определенным правилам. Я быстро поняла, что, хотя в городе, который Гитлер «подарил» евреям, и есть еврейское самоуправление, первое и последнее слово тут принадлежит нацистской комендатуре.
Самоуправление, подчинявшееся совету старейшин, отвечало за функционирование всего гетто, включая распределение работ, раздачу еды, медицинскую помощь, детские блоки и погребение усопших. Там же составлялись списки депортируемых на восток, именно поэтому, по мнению Ярки, было так важно завести знакомство в самоуправлении, желательно с кем-нибудь влиятельным, чтобы он оградил нас от отправки на восток.
«Завести знакомство» в Яркином словаре значило с кем-то спать, «влиятельным» был тот, кто мог раздобыть еду или вещи, с которыми можно было дальше торговать, а «торговать» означало давать взятку или спекулировать.
Несмотря на то, что мы в Терезине все были в одной лодке, никакого равенства там не было. Нас разделяли язык, вера, воспитание и возраст. Высокопоставленные члены самоуправления получали больший паек и жили вместе со своими семьями в выделенных для них комнатах. Право на увеличенный паек имели и работающие на тяжелых работах и дети. Соответственно меньше еды получали старики, которые не могли работать. Если их не отправляли эшелонами на восток, они были обречены на попрошайничество, и без чужой поддержки медленно умирали от голода. Хорошая работа означала не только возможность увеличенного пайка, но и обеспечивала некоторую незаменимость. Тем, кто выполнял важную работу, скорее всего, не грозила отправка на восток.
