Исцеление Вечностью (СИ) - Санин Евгений Георгиевич
Александр помог отцу Никону прочитать канон, а тот, тем временем, зажег семь длинных свечей, поставленных, чтоб не упали, в блюдо с рисом.
И началось соборование.
Александр читал Апостола. Отец Никон, прочитав затем очередной отрывок из Евангелия и молитву, гасил одну свечу за другой и подходил к Вере с кисточкой и баночкой с освещенным елеем.
Та послушно подставляла лицо, горло и руки и, сидя, внимательно слушала о том, как милосердный самарянин помог израненному разбойниками человеку, возлив на его раны вино и елей… как Сам Христос исцелил тяжело заболевшую горячкой тещу святого апостола Петра… как вышедшие на встречу жениху пять мудрых дев вместе со светильниками своими взяли с собою и масла, благодаря чему смогли возжечь гаснущие — так как жених задерживался — светильники и войти с ним на брачный пир, а пять неразумных дев, забывшие взять масло про запас, навсегда остались вне затворенных дверей… наконец, как Иисус Христос сказал фарисеям, что не здоровые имеют нужду во враче, но больные, и посоветовал им пойти научиться, что значит: милости хочу, а не жертвы. Ибо Он пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию…
После совершения таинства отец Никон сказал, что теперь Вере хорошо бы еще причаститься и, пообещав приехать для этого завтра утром, ушел.
После соборования Вера заметно повеселела.
— Еще бы! — радовался вместе с нею Александр. — Ведь теперь тебе простились все грехи, которые ты забыла или совершила по неведению!
— А если я помню еще и другие? — неожиданно спросила Вера.
Александр с недоумением посмотрел на нее:
— Так тебя же исповедовал уже отец Лев.
— Да, но это было несколько месяцев назад. Сколько я за это время всего натворила! Ты же ведь сам был тому свидетелем. И потом, тогда, в больнице, отец Лев хоть и исповедовал меня очень долго, но я очень волновалась, мало что еще понимала, да и разве могла вспомнить все?
Александр согласно кивнул и сказал:
— Тогда тебе нужно сделать генеральную исповедь!
— А как это?
— Вспомнить все грехи с самого детства и лучше всего записать их. Дать тебе для этого чистый листок?
— Нет, если что, я и из тетрадки вырву!
Вечером они, как всегда, прочитали молитвенное правило и акафист. А наутро, когда Александр вошел к ней, Вера показала не один листочек, а полностью исписанную мелким почерком тетрадь.
— Да-а… — с невольным уважением посмотрел на нее Александр и одобрительно добавил: — Ну что ж, очищаться, так очищаться!
— А как же? — удивилась Вера. — Тещу Петра Христос только за руку взял и вылечил… Кровоточивая — помнишь, ты мне в Евангелии читал — только края ризы Его коснувшись, получила исцеление… А в меня сегодня войдет Он — Сам! Разве можно такого Гостя впускать в немытую и неприбранную горницу?!
И почти без сил откинулась на подушки, в ожидании приезда отца Никона…
Приехав, тот — с Дарохранительницей на груди — сразу вошел в комнату Веры, попросил Александра выйти, а затем исповедовал и причастил Веру.
После причастия она долго сидела с закрытыми глазами. И то ли спала, то ли о чем-то думала. Когда Александр однажды заглянул к ней, чтобы узнать, все ли в порядке, то с удивлением увидел, что она с радостным выражением на лице тянет к кому-то невидимому для него руки…
Наконец, Вера открыла глаза, позвала его и совершенно спокойным голосом уверенно сказала:
— Я видела рай. И Его! Прости, но ни о чем не расспрашивай. Это невозможно передать земными словами…
Вопреки надеждам Александра, что у Веры после соборования и причастия все окончательно пойдет на поправку, после краткого, на несколько часов совершенного облегчения, ей наоборот стало еще хуже. Она уже совсем не вставала с кресла. Ей постоянно не хватало воздуха, и уже не только форточка, но и окно в ее комнате было постоянно открыто, отчего быстро простудилась и слегла одна из сестер милосердия.
Скорую помощь вызывали по несколько раз на день и еще по ночам. Она приезжала. Врачи делали уколы. Ставили кислородную маску. И, в конце концов, не выдержав, посоветовали:
— Да дайте же человеку умереть спокойно!
Гульфия и сестры милосердия прекрасно видели, что оставшееся время жизни Веры пошло на часы.
Только Александр не верил, что она умрет, и был убежден, что это, хоть и очень сильное, но, как и прежние, — временное ухудшение.
А Вера тем временем таяла, теряя последние силы, и с каждым разом все более надолго впадала в забытье. Она сама уже, окончательно смирившись со своей участью, утешенная видением, готова и даже рада была умереть. Но что-то упорно продолжало держать ее на этой земле…
Узнав об этом, от поделившегося ее состоянием Александра, отец Лев изумленно воскликнул:
— Как! Она еще не простила всех?! Скажи ей, немедленно пусть простит! А не то, когда я приду…
— А когда вы придете? — упавшим голосом спросил Александр.
— Немедленно, как только комиссия примет воскресную школу! Все, точно! Последний срок! Даю слово!
Войдя к Вере, Александр окликнул ее — раз, другой и, дождавшись, когда она с трудом разлепит глаза, несмотря на то, что перед ним сидел совершенно обессиленный и с трудом внимавший ему человек, громко и решительно сказал:
— Вера! Ты хорошо слышишь меня?
— Д-да… — едва слышно прошептала Вера.
— Я пришел к тебе от отца Льва.
— Хорош-шо…
— Он говорит, нет, требует, и я полностью присоединяюсь к нему: немедленно прости всех — подруг и особенно свою сестру.
— Подруг… прощаю. А ее н-ненавижу…
— Вера! Вера! Нельзя так! Святые говорят, что нужно ненавидеть не человека, а лишь грех, который есть в нем.
— Это уже легче… — молчав так долго, что Александр даже стал прислушиваться — дышит ли она, произнесла Вера. — Но все равно н-не могу…
— Вера! — повысил голос Александр. — Ты же ведь хочешь, чтобы тебя простил и принял к себе Христос?
Вера молча кивнула.
— Тогда и ты должна простить всех, в том числе, и сестру, — твердо сказал Александр. — Это единственное и обязательное условие. Ведь сказано: не судите да не судимы будете, прощайте и будете прощены! Нужно простить всех и раздать все долги! Чтобы ничто не отягощало нас на пути в Царство Небесное. Господь прямо говорит, что если мы останемся на земле должны хоть кому-то, то судья отдаст нас палачу, тот ввергнет нас в тюрьму и не выпустит, пока мы не отдадим все до последнего кодранта! Вот такого кодранта, Вера!
Александр сбегал в свою комнату и, вернувшись, для убедительности показал самую мелкую римскую монетку: квадранс или, по-евангельски, — кодрант.
Эта монета неожиданно заинтересовала Веру.
Она протянула к ней дрожащую от слабости руку. Александр положил ей на ладонь кодрант. Она долго смотрела на него и, словно убедившись в чем-то, прошептала:
— Всё. Простила. Всех. И ее тоже…
И уронила ладонь, выпуская на пол монетку…
От радости Александр даже не стал искать ее.
— А, потом подниму! — махнул он рукой.
Прошло еще два-три дня.
Вера, без изменения, все время сидела, обложенная, чтобы не упасть, со всех сторон подушками в кресле. И Александру казалось, что она просто отдыхает, набираясь сил.
С газетой по-прежнему не было никакой определенности. Булат, обвиняя всех и вся, что ему испортили его компьютер, говорил, что ему теперь просто не на чем верстать номер. А главное, сочинять свою музыку.
Наконец, после последнего, как сказал Александр, предупреждения, он пригласил того в субботу приехать на самый край города, где на каком-то заводе, в какой-то лаборатории, какие-то его знакомые обещали предоставить ему на целый день их мощный компьютер.
Кое-как добравшись туда на нескольких автобусах, Александр вошел в огромное помещение, где, действительно было несколько больших компьютеров, найдя телефон, позвонил домой, чтобы на всякий случай сообщить свой номер. Затем разложил бумаги и стал дожидаться появления Булата.
