Евгений Анташкевич - Нашествие
Мура медленно шла по мелководью, иногда она наклонялась, зачерпывала воду рукой и плескала её на плечи, один раз обеими руками плеснула на грудь. Солнце собиралось заходить, и её фигура становилась контрастной на фоне светлой воды; когда вода достигла бедер, она присела, потом обернулась и крикнула:
– Как парное молоко! – и поплыла, над водой виднелись только её плечи и роскошная причёска.
Сашик сидел, и ему казалось, что он мог так сидеть вечно. Мура отплыла уже далеко, но течение между берегом и отмелями было совсем слабое, и её не относило.
Вдруг Сашик услышал сзади лёгкое шуршание, он хотел оглянуться, но не успел, потому что чья-то ладонь из-за спины плотно зажала ему рот, на него навалились, захватили руки и ноги и поволокли наверх, к кустам. Он попытался брыкнуться, но другая рука тоже из-за спины перехватила его локтем через горло, и стало нечем дышать.
От кустов, где он только что переодевался, его пронесли бегом метров пятнадцать и плюхнули на колючую траву, и он оказался перед сидевшим на корточках китайцем, который в знак молчания прижимал палец к губам.
– А то твой девушка… – Он провёл ребром ладони себе по горлу. – Твоя кто еси? Фамилия говори, – тихо сказал китаец непонятного возраста, одетый в светлый полосатый костюм и стильную бабочку. Под стильной соломенной шляпой Сашик разглядел идеальную набриолиненную прическу с косым пробором. Остальные стояли у Сашика за спиной, и он их не видел.
– Фамилия говори! – с нажимом, но так же тихо промолвил китаец.
– Адельберг!
– Адельберга?
Сашик кивнул.
– Твоя папа Александра Петровэйци Адельберга?
– Да! А…
– Твоя не спрасывай! Моя говори! Твоя хоросо, – я знай твоя папа! Хоросы целовек. Я твоя бери не буду и выкупа бери не буду! Папа сказы, сто моя Антошка! Он помни!
Китаец, назвавшийся Антошкой, вынул из внутреннего кармана пиджака небольшую записную книжку, вырвал из неё листок, достал вечное перо и написал прямо на коленях несколько слов.
– Твоя не цитай! Правда обессяй! Твоя папе передавай и забывай всё! И не посматривай! – И он снова провёл рукой себе по горлу, потом что-то цыкнул тем, кто был у Сашика за спиной, те его снова быстро скрутили, как несколько минут назад, за секунду протащили обратно через кусты, аккуратно посадили на подстилку, и Сашик только услышал их удаляющееся шуршание по песку.
Он снова сидел на подстилке, всё произошло так стремительно, как будто и не происходило вовсе, он сидел с ясной головой и только посматривал туда, где была Мура. Она ещё плыла от берега, потом повернулась, высоко помахала ему рукой и поплыла обратно.
Он продолжал сидеть в той же позе, на той же подстилке, чуть-чуть саднило передавленное горло, и в руке ощущалась бумажка, врученная ему таким неожиданным способом. В том, это был китаец, Сашик не сомневался, потому что китайцев, говоривших по-русски, ни с кем перепутать было нельзя. Он их слышал всю свою жизнь: так в Харбине и по всей КВЖД говорили рикши, разносчики и торговцы, так говорил бой Ли в его доме и повар Чжао. Так же, «твоя-моя», говорил и этот, который так странно назвался Антошкой.
Надо было спрятать бумажку, Сашику очень хотелось её раскрыть и посмотреть, но он подумал, что вдруг китайцы за ним ещё наблюдают. Он глянул на воду, Мура уже выходила; она только что говорила что-то про хунхузов, и они тут же появились и исчезли.
Она бежала по песку, после тёплой воды ей стало зябко, она села рядом с Сашиком, обхватила колени руками и сказала сквозь зубы, не разжимая холодных губ:
– Теперь ваша рубашка пригодилась бы как раз.
Сашик схватил рубашку и накрыл ей спину.
Они сидели молча. Через секунду Мура начала мелко выстукивать зубками, но через минуту уже согрелась.
Для Сашика эта минута оказалась очень кстати. Рассказать о том, что только что произошло, не было никакой возможности, без того, чтобы не прослыть сумасшедшим; он попался, как простак, и не надо было грести на этот берег.
Сашик запрятал мысли про Антошку и папу поглубже, тем более что записка странного китайца в полосатом костюме и бабочке в ближайшее время должна будет сама по себе что-то прояснить. Но это потом.
– А почему мы поплыли сюда? – спросил он.
– Не люблю, когда много народу и, чтобы переодеться, надо стоять в очереди и заходить в общую раздевалку. И вообще, люблю быть одна.
Солнце подплывало к горизонту, небо синело, а город на другом берегу светлел, и река текла светлая и стеклянная.
– Вы меня проводите?
– Конечно!
Обсохнув, Мура столкнула Сашика с подстилки, сбросила на песок его промокшую рубашку, крикнула «Не подсматривайте!», и не успел он её как-то предостеречь, как она убежала наверх, за кусты.
Через несколько минут она спустилась, одетая, только босая, выжала купальник и бросила его на корму.
– Высохнуть не успеет, но хоть немножко. Вы только не очень торопитесь, вам же завтра не к восьми?
Сашик запрыгал на одной ноге, не успев продеть другую в брючину.
– Не удивляйтесь, я же работаю на телефонной станции.
«А Лапищев не дурак!» – подумал Сашик.
Она снова сидела на корме, склонив колени немного набок, и держала пальцы обеих рук в воде, и от них лучами расходились волны, как от плавников маленьких рыбок.
Сашик грёб молча, он уже понял, что сейчас от него ничего не требуется, ни стихов, ни умных речей. Наверное, Муре хотелось, чтобы рядом с нею просто кто-то был.
– А всё-таки, Сашик, могу я вам задать вопрос?
Он кивнул.
– Откуда вы про меня узнали?
Отвечать надо было быстро и не задумываясь. Сашику это было бы легко, если рассказать правду, хотя и не всю. Зимой, когда Лапищев поставил ему задачу познакомиться с Мурой, он дал ему вырезку из газеты «Заря», из новогоднего номера. Там была короткая заметка про девушек-телефонисток с городской станции. Они в ней были очень ласково описаны, и последней упоминалась Мура, про которую было сказано, что «в последнее время она ходит грустная». Сашик сохранил эту вырезку, а потом в газетных залежах Кузьмы Ильича нашёл нужный номер и сейчас рассказал Муре только об этом.
– И вы полгода ходили меня поджидать?
Это был трудный вопрос, надо было сказать что-то интригующее, но ничего в голову не приходило, не объяснять же, что полгода под дверями станции он её не поджидал, «потому что был занят». Надо было что-нибудь соврать, но он не успел.
– Всё понятно, вы были заняты работой, а все полгода до позавчера на дворе стояли трескучие морозы, а у вас нету зимнего пальто.
Мура сделала вид, что капризничает, и даже отвернулась, потом брызнула на него водой и засмеялась. Сашик чувствовал себя странно, всё время, пока они общались, он хотел что-то сказать или рассказать, чем-то поделиться, но она всегда его опережала, вот и сейчас:
– А знаете, почему я тогда была грустная? – спросила Мура и тут же стрельнула глазами: – А у вас есть девушка?
Она с ним играла, как с котёнком, а не наоборот, и в этом было что-то притягательное. Сашик не успел ничего ответить, но в голове снова возник Лапищев с его «свободен в личном плане».
– Всё понятно, вы сейчас скажете, что у вас нет девушки!
Весло в его правой руке неловко скользнуло по воде, и брызги плеснулись Муре на платье. Она стряхнула с подола свернувшиеся на материи шарики и серьёзно посмотрела на Александра:
– Александр! Я вам не давала повода!
Сашику опять было нечего сказать, кроме как: «Извините! Я случайно! Я не хотел!»
– Знаю, знаю! Вы случайно, и вы не хотели. Ладно, на этот раз я вас прощаю. Смотрите, какая река красивая.
Он оторвал от неё взгляд и посмотрел на реку, город был у него за спиной. Он перегребал стремнину, не было ни ветерка, и вода была такая гладкая, как полированный английский шоколад. Над кромкой кустов и редких деревьев на левом берегу, откуда они недавно отчалили, на синем мягком небе неподвижно висели кусочками щиплёной ваты подсвеченные розовые облака. Солнце заходило за горизонт и освещало их снизу.
«Шоколад, синий плащ небес и розовая пастила!»
– Вам нравится?
– Да!
– Ну вот, наконец-то вы что-то сказали.
Она вытащила руки из воды, стряхнула с кончиков пальцев капли и вынула из сумочки носовой платок.
– У нас работает одна девушка, молодая женщина, Лиза. Про неё в статье почему-то не написали. Она старше нас и несколько лет назад была знакома с одним нашим поэтом, русским. Его звали Георгий…
Сашик уже понял, о ком она хотела сказать.
– Гранин! Тот, который вместе с Сергеем Сергиным застрелился в гостинице!
– А вы знаете?
