Ирвинг Стоун - Первая леди, или Рейчел и Эндрю Джэксон
В день скачек Тракстон — Плейбой утро было туманным, но серая мгла на улице не шла ни в какое сравнение с плохим настроением Эндрю. За два дня до скачек Тракстон повредил бедро, и опухоль не поддавалась ни массажу, ни мазям. Они выехали рано в направлении Кловер-Боттом. Толпа зрителей была уже непомерно большой.
— Я никогда не видел такого скопления людей, — заметил Эндрю. — Думаю, как раздосадовал бы их, отменив скачки.
— Но, Эндрю, если у Тракстона вспухло бедро?..
Он выставил свой упрямый подбородок:
— Не думаю, что распухшее бедро помешает Тракстону выиграть.
Мужчины, помогавшие готовить лошадь к состязаниям и поставившие на нее большие суммы, — Джон Коффи, Джон Верелл, Сэм Прайор — все заговорили в один голос: Тракстон должен выложиться полностью, чтобы побить Плейбоя, даже если тот находится в хорошей форме.
— Я никогда не видел лошади, так страждущей победы, — сказал Эндрю. — Джентльмены, я охотно принимаю любую часть ваших обязательств по ставкам.
Две лошади были подведены к стартовой линии. Прозвучал сигнал, и кони рванулись вперед. Тракстон слегка опередил противника. Зрители замолкли, следя за тем, как двое прекрасных животных кружили по лугу. Когда скачка вышла на прямую, Тракстон ринулся вперед.
Большой жеребец Джэксонов легко выиграл первый забег, но он сильно хромал. Одна из подков расшаталась. Сторонники капитана Эрвина кричали, что скачки закончились.
— Мы запоздали признать штраф, Эндрю? — спросила Рейчэл.
— Да, мы должны либо пробежать второй круг, либо отказаться и оплатить полную стоимость наших ставок.
Про себя она думала: «Мы можем потерять наши деньги, но это не так уж плохо: первое выступление Тракстона удовлетворило Эндрю, а если капитан Эрвин и Чарлз Дикинсон вернут свои деньги, то смогут также утверждать, будто они победили».
Но она не учла настроения своего мужа.
— Тракстон готов участвовать в соревновании. Если он может побить Плейбоя с одной больной ногой… то сделает это и с двумя.
И Тракстон сделал это, обойдя Плейбоя на целых шестьдесят метров под нежданным частым дождем, пробежав две мили за четыре минуты без двух секунд. Эндрю и его друзья выиграли десять тысяч долларов. Капитан Эрвин и его сторонники были разорены. Это было самое унизительное поражение в истории западных скачек. Сердце Рейчэл учащенно билось, когда они покидали ипподром.
/5/Если Эндрю испытывал отчаяние после перемен в его карьере и продажи Хантерз-Хилл, то теперь его сожаления полностью исчезли благодаря успехам со скаковыми лошадьми, принесшими ему славу лучшего конезаводчика Теннесси. Капитан Эрвин выплатил свой долг, поздравив Эндрю с тем, что он сумел привить своему рысаку бойцовский дух. Шумным выступлениям Суонна был положен конец властями штата в Ноксвилле: очевидно, они пригрозили отобрать у него лицензию адвоката. В этом акте Рейчэл усмотрела влияние генерала Робертсона. До них доходили сведения, будто во время плавания по Миссисипи Чарлз Дикинсон усиленно тренировался в стрельбе из пистолета. Но Рейчэл сочла это сплетнями.
В конце мая вечером Эндрю вернулся из лавки домой расстроенным. Вскоре после захода солнца в Эрмитаж приехал Томас Овертон. Рейчэл, работавшая в своей спальне за небольшим ткацким станком, услышала голоса мужчин, разговаривавших внизу: высокий, раздраженный голос Овертона и низкий, вибрирующий голос Эндрю. Примерно через двадцать минут он поднялся наверх и сказал, что должен поехать в город по срочному делу, а вернется домой вечером следующего дня. Она старалась по выражению его лица понять, что случилось, но он, погруженный в свои мысли, поцеловал ее и вышел из комнаты.
Наступивший день пролетел быстро, ее одолели домашние хлопоты: варка фруктового варенья на десерт, чистка громоздкого зимнего постельного белья и укладка на хранение на летнее время, шитье легкого костюма для Энди. Сосед, вернувшийся из Нашвилла, доставил послание: Эндрю не сможет вернуться в этот вечер. На следующее утро Джордж принес ей экземпляр газеты «Импаршиал ревью». В газете была опубликована статья Чарлза Дикинсона, а она не знала о его возвращении в Нашвилл. Она бегло пробежала первую часть статьи, представлявшую собой пространное описание ссоры из-за уплаты штрафа, и задержалась на пассаже:
«Генерал Джэксон заявляет, что мистер Суонн действовал в роли марионетки и лживого лакея, ничего не стоящего человека, пьяницы, подлеца, негодяя и т. п. Если Эндрю адресует эти эпитеты мне, то я объявляю его (несмотря на то что он является генерал-майором милиции) ничего не значащим человеком — негодяем, трусом и слюнтяем, который под надуманными и уклончивыми предлогами избегает сатисфакции, какую он обязан дать оскорбленному им джентльмену. Это мешает мне навестить его в той манере, в какой бы мне хотелось, ибо я глубоко убежден: он слишком большой трус, чтобы применить одно из тех успокаивающих средств, какие он обещал мне в своем письме мистеру Суонну».
Она неподвижно сидела на жестком стуле, будучи не в силах даже думать, пока не услышала звук подков лошади Эндрю, пересекавшей поле. Она подбежала к открытой двери, прикрывая рукой глаза от полуденного солнца. Он соскочил с лошади во дворе, заключил Рейчэл в свои объятия и, взглянув на газету, которую она все еще держала в руке, прошептал:
— Плохие известия распространяются быстро, у них много помощников.
Он провел ее в дом. Молл готовила ужин. Она взглянула на Рейчэл и молча вышла.
— Вот почему ты уехал в Нашвилл вечером в четверг — ты прослышал, что вернулся Чарлз Дикинсон.
— Я поехал прочитать статью, прежде чем Эйстин наберет ее. Ну… я ее увидел.
— Эндрю, ты вызвал его на дуэль!
Он взял ее руку в свою:
— Я должен был сделать это. Я хотел, чтобы все это дело было улажено сегодня утром… прежде чем ты могла бы узнать… но секундант Дикинсона выдвинул кучу отговорок.
— Ты будешь драться с ним на дуэли? — в оцепенении спросила она. — Когда… и где?
— Через неделю, в Кентукки, у Гаррисон-Милл.
Воздух в комнате словно застыл. Она почувствовала что-то на своей щеке, прикоснулась пальцами и обнаружила слезы. Он поедет по Кентуккской дороге, той самой, по которой он доставил ее пятнадцать лет назад от Робардсов, когда кончилась ее старая жизнь… и началась новая. Как тесно связаны между собой эти два путешествия и как невозможно уберечься от прошлого!
— Дорогой, ты не позволишь этому безумному мальчишке сломать нашу жизнь?
Он отошел от нее:
— У меня нет выбора.
— Это будет дуэль, не похожая на другие, верно? Вы оба будете стрелять…
— Да.
Она почувствовала, что вот-вот упадет в обморок. Эндрю принес ей кувшин холодной воды. Она сделала глоток, затем посмотрела на него и крикнула:
— Боже милостивый, почему ты должен делать это? Разве ты больше не любишь меня и не думаешь, что будет со мной, если готов рисковать жизнью без цели и смысла?
Он взял кувшин с водой из ее рук, намочил свои пальцы и провел ими по ее лбу.
— Я люблю тебя, моя дорогая. И буду любить до самого смертного часа.
— Если он убьет тебя, Эндрю? У меня ничего не останется, чтобы любить… или жить…
Он подошел к буфету, отколол кусок от сахарной головы и растворил его в виски, потом залпом выпил смесь. Когда он повернулся к ней, его лицо было бледным.
— Если я проигнорирую эти оскорбления, люди начнут плевать мне вслед, когда я буду на Маркет-стрит. Мое имя станет предметом насмешек. Я стану посмешищем для всего Теннесси.
— Драться на дуэли — это дикость. Каждый уважающий закон будет уважать тебя за отказ от дуэли. В этой самой комнате генерал Робертсон сказал тебе, что твоя смелость и репутация не требуют такого мщения. Он сказал, что если ты проиграешь, то будет страдать твоя семья, если же выиграешь, то это будет пиррова победа…
Она видела, что он словно слепой подошел к большому креслу и плюхнулся в него, закрыв лицо руками.
— Ой, Рейчэл, я старался так много сделать и потерпел неудачу во многих начинаниях. Меня поддерживало одно — чувство чести, и именно им я живу. Отними его, и я буду схож с палаткой, у которой подрубили топором главную опору. Я никогда не убегал от чего-либо и не уклонялся от выполнения своих обязательств. Заставь меня поступить однажды таким образом, и я буду уничтожен. Что же тебе тогда останется? Я перестану быть мужчиной.
— Потребуется намного больше смелости, чтобы проигнорировать то задиристое письмо и встречаться лицом к лицу с людьми на Маркет-стрит, чем стоять у Гаррисон-Милл против почти чужого человека, когда вы оба полны решимости убить друг друга.
— Быть может, это именно так, но я не обладаю такой смелостью. Если бы Дикинсон прислал свое письмо частным путем, то я, возможно, отыскал бы способ ответить ему аналогичным образом. Но теперь нет ни одного мужчины, ни одной женщины, ни одного ребенка, которые не читали бы это письмо. Я все еще генерал-майор милиции, и сотни милиционеров прочитают это письмо и тотчас поймут, что я обязан сражаться с Дикинсоном. Если я откажусь, то не только лично я стану объектом бесчестья, им станет вся милиция. Если ее руководитель — трус, то тогда и они все трусы. Я должен либо драться на дуэли, либо подать в отставку. Я должен либо драться, либо отказаться от скачек. Я должен либо драться, либо продать нашу лавку, таверну и даже дом, да, наш дом. Либо я сражаюсь, либо теряю все.
