Михаил Казовский - Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл
- И не надо. Мы нашли друг друга, и у нас родятся новые дети. Не простые, а принцы крови, будущие повелители необъятной империи. Это ли не счастье?
Настенька уткнула лицо в складки его кафтана и глаза зажмурила, словно бы боялась белого света; тихо произнесла:
- Счастье, счастье… Будет ли оно?
В тот же день Осмомысл, как ему доложили об отъезде матери Олега, поскакал в Тысменицу. Ехал и скорбел, каждый миг вспоминая: тут они с Настенькой катались верхом, тут купались в речке, тут сидели на траве, ели вишни и стреляли косточками - кто дальше… Первая и последняя его любовь в жизни. Больше такой не будет. Впереди - только пустота, вялое примирение с Ольгой, возвращение её в Галич, внешнее благообразие, появление на людях вдвоём; но в душе останется вечный холод, незаполненность никем и ничем, одиночество и неверие; невозможность никому открыться начистоту… Старшие дети к нему безразличны; только Ярославна была привязана, но она теперь в Венгрии; а Олег ещё слишком мал… Но оставить всех и уйти в монастырь тоже не получится - совесть не позволит, стыд пред галичанами, перед Русью; коли взял на себя ответственность - не пасуй, тяни; как Господь Бог Иисус Христос крест на себе понёс на Голгофу, падал, но тащил; каждому положено крест на себе нести, на котором тебя же распнут…
Город был по-прежнему тих. На дворе дворца князя приветствовала дворня, Ростислав-Чаргобай низко поклонился и возвестил:
- Все, кто собирался уехать, отбыли. Дом пустой.
- Где Олежка?
- У себя в светёлке.
- Я пройду к нему.
Мальчик бросился на шею к отцу и обвил ручонками ворот его рубахи. Радостно сказал:
- Тятенька, родимый! Ты меня не бросишь? Галицкий правитель нежно поцеловал сына в щёку и провёл ладонью по каштановым шёлковым волосам:
- Нет, как можно! Мы с тобой навек вместе.
- Да, а маменька нас покинула. С этим противным греком. Я ея ненавижу!
- Милый, так нельзя говорить. Что бы она ни сделала, будет неизменно твоею маменькой. А родителей почитать нам наказано свыше. И ругать, проклинать их - тягчайший грех.
Паренёк надул губы:
- Как ея любить, если нас она любить не желает?
- Нет, она по-прежнему любит. Уж тебя-то во всяком случае. А с другой стороны, у любви нет правил; можно любить и безответно.
- Ты ея любишь безответно? - Мальчик с интересом заглянул в глаза Ярославу.
Тот слегка смутился, голову склонил. Но ответил твёрдо:
- Не люблю. - Поразмыслив, поправился: - Мне теперь до нея дела нет.
- Ну, а коли она вернётся - что, простишь? Улыбнувшись, родитель снова поцеловал его в щёку:
- Пусть сперва вернётся. Там посмотрим!
Усадил Олега на лавку, рядом с ним устроился, начал разговаривать как со взрослым: мальчик будет жить во дворце в Тысменице, при наставнике Тимофее, слушаться которого должно беспрекословно, тот отчитываться начнёт перед князем каждую неделю, а как выдастся у отца свободный денёк, он и посетит любимого отпрыска, чтобы вместе провести время.
- Приезжай-ка почаще! - попросил малыш. - С Тимофеем-то я в ладах, только он не родитель мой, мне бывает с ним скучно. Ни тебе попрыгать, ни тебе порезвиться…
- Я тебе привезу борзого щенка. Вот ужо с ним набегаешься как следует!
Сын вздохнул:
- Борзый пёс - это хорошо. Я его любить стану. Только всё одно не заменит ни маменьки, ни тятеньки…
5
Самодержец Византии Мануил I одержал победу на всех Фронтах. Несмотря на поддержку половцев и дружины Избыгнева Ивачича, Венгрия потеряла город Землин и свои владения в Сербии. Иштван разорвал помолвку с галицкой княжной и женился на дочери Генриха Язомирготта (Эррика Остерайхского), родича императора. А мятежный Андроник возвращался на родину. Дипломатия Осмомысла потерпела крупное поражение.
Впрочем, единственным русским человеком, кто обрадовался этому повороту событий, оказалась, как можно догадаться, Евфросинья-Ярославна. Девочка светилась от счастья, щебетала и пела, целовала своих мамушек и нянюшек, повторяя торжественно: «Едем, едем обратно в Галич! Господи Иисусе! Как же я довольна!»
С самого начала путешествие в Венгрию ей не нравилось. Ехала и плакала, даже буйство зелени на Карпатских горах, запах земляники и чудесные трели птиц не могли отвлечь безутешную Фросю от печальных дум. А дворец короля выглядел суровым и мрачным - с тёмными зубчатыми стенами, узкими бойницами и глубоким рвом. Тёзка - Евфросинья Мстиславна, вдовствующая королева, - хоть и приняла её с живостью, любопытством, радушием, не внушала особой симпатии своей внешностью, характерной для рода Мстиславичей, чем-то напоминавших жаб. Иштван выглядел получше, переняв от покойного отца, Гейзы II, тонкий профиль и красивый, чуть раздвоенный подбородок; но зато вёл себя надменно, а на будущую невесту свысока поглядывал (судя по всему, вариант женитьбы на галичанке, посетивший его мамашу, сына не вдохновлял). Он сказал на ломаном русском (видимо, уроки Петра Бориславича не пошли ему впрок):
- Отчего ты такой худьючий? Кушал мало каши? - и залился язвительным смехом, радуясь своему остроумию.
Фрося ему ответила кротко:
- Я ещё потолстею со временем. Маменька у меня полныя.
Тот немедленно сморщился:
- Фи-и, не надо! Полная, как свинья, есть намного хужей!
Девочка потупилась:
- Ваше величество, вам не угодишь.
- Угодишь - можно угодишь! Надо стать не полный и не худый, а красивый и стройный, как я!
В общем, невеста и жених друг от друга не были в восторге.
Ярославну поселили на женской половине дворца и приставили к ней нескольких наставников - двух мужчин и трёх дам. Первые обучали её языкам и Закону Божьему, а вторые - светскому этикету, музыке и пению. Педагоги отмечали усидчивость дочери Осмомысла, аккуратность и живой, ясный ум. Правда, католические каноны оставляли её достаточно равнодушной (золотая пышность православной церкви выглядела наряднее), а латынь нагоняла скуку; но зато правила хорошего тона в обществе, верное построение речи, хоровой вокал под орган занимали княжну немало. И ещё она любила коротать время в садике дворца, поливать цветы и кормить королевских голубей.
Неожиданный приезд Олексы Прокудьича всё переменил: галицкий боярин, прибывший со свитой, долго беседовал с королевой-матерью и ушёл от неё рассерженный, оскорблённый, выяснив, что действительно Иштван отдаёт предпочтение новой невесте. Заглянув в покои княжны, заявил угрюмо:
- Матушка, мой свет, собирайся в дорогу. По приказу его светлости князя Ярослава должен возвернуть тебя в отчий дом.
- Ой! - захлопала ресницами девочка. - Значит, что, Стёпка не жених мне боле?
Потряся седой шевелюрой, пожилой вельможа ответил:
- Стёпка твой - болван и прохвост, мы ему тебя не дадим, даже если станет в ножках у нас валяться!
- Боже мой, Олексушка, дорогой, можно я тебя поцелую?
Тот заулыбался:
- Фросюшка, голубушка, я почту за честь! - И они крепко обнялись, хохоча от счастья.
Всю обратную дорогу юная наследница Ярослава ликовала, то и дело шутила, балагурила, с удовольствием показывала Прокудьичу, как её выучили петь на латыни, как она танцевала однажды в городской ратуше, и комично изображала королеву-мать и её надменного отпрыска. А боярин хватался от смеха за живот, слёзы утирал, причитая: «Ты меня уморишь, матушка, мой свет! Я давно так не веселился, ей-богу!»
Наконец приехали в Болшев, где на Фросю обрушился ворох новостей: ведьма Наська охмурила заезжего византийца Комнина и сбежала с ним, бросив в Тысменице своего ублюдка; князь пошёл на мировую с Ольгой Юрьевной, и они всем семейством перебираются в Галич; братца Владимира-Якова сговорили с дочерью черниговского князя Святослава Всеволодовича, и весной будущего года состоится свадьба. И дворец в Болшеве шевелился, как муравейник: в сундуки складывались вещи, в кузне подковывались кони, на поварне готовилось столько еды, словно дорога предстояла неблизкая, а не час всего. Мать была озабочена, наблюдая за сборами, но приветствовала дочку тепло и произнесла в утешение:
- Не переживай, что пришлось вернуться. Свет на унграх клином не сошёлся.
- Ой, да что ты, маменька, я вельми довольна. Лучше остаться в девках, чем страдать за этим Степашкой-замухрышкой!
Долгорукая хмыкнула:
- Скажешь тоже - «в девках»! Ты у нас красавица, если уж не в Киев и не в Новгород Великий, то в Смоленск али Новгород-Северский непременно пристроишься.
- Да, а вдруг там засомневаются: дескать, коль ея в Унгрии отвергли, то и нам брать не след?
- Чепуху городишь. Породниться с лучшим домом Руси, с князем, что собой подпирает юго-западные границы и соперничает с Царём-градом, честь любому. Бабка у тебя императорской крови! Надо понимать! - А потом опять вспомнила про собственные дела: - Чем вздыхать да охать, присоединяйся к хлопотам нашим. Завтра на рассвете выезжаем к отцу.
