Хесус Торре де ла - Пророчество Корана
Солнце, похожее на кусок оплавленной серы, стояло над домами, освещая процессию призраков, ведомую, казалось, самим Люцифером. Обвинения, проклятия и их зловещие отзвуки растворились в пустынных переулках в безумном ропоте и растущей темени.
Они похожи на бесплотные создания, которых специально доводят до исступления, чтобы затем с их помощью исправить некую ошибку матери-природы. Уверен, прольется семитская кровь. Кто остановит этот марш сумасшедших? — говорил себе Яго, придя в тоскливое состояние от всего этого зрелища.
Небесный свод был свободен от звезд, которые как будто не желали становиться свидетелями этой роковой ночи, не будучи в состоянии остановить надвигавшиеся кровопролитие и ужас.
Четвертая печать
Надышавшись дыма и до тошноты наслушавшись призывов к пыткам и изгнанию дьявола, Яго спешным шагом направился в сторону еврейского квартала, чувствуя внутри неприятную дрожь.
— Пропади моя душа, если сегодня не прольется иудейская кровь, — с тревогой повторял он по дороге.
Его путь пересекся с клириками Санто-Доминго, которые размахивали буллами Авиньона и уговаривали прихожан у харчевен оставить карты и кости и присоединиться к кающейся процессии. Портовых грузчиков они подбивали надавать шлюхам по задницам и донести, кто из знакомых — маран, даже если у того хотя бы четверть еврейской крови. Потом он натолкнулся на лжемонаха, торговавшего кусками старого пергамента и свидетельствами о чистоте крови. Тот деловито преградил ему путь, предлагая свой товар, где были и ладанки с мощами, все за гроши. Яго, не глядя, оттолкнул его от себя.
— Глупец! — обозвал его коробейник. — Здесь бродит дьявол, а эти вещи, если повесить на себя, защищают от его дыхания! Козел!
Он ускорил шаг, как будто его уже преследовали агенты инквизиции, но тут же остановился, потому что сверху, из квартала Пласентинес, донесся топот и ужасные крики. Затем стали видны всполохи факелов и фонарей, что освещали побеленные известью стены, на которых плясали тени. Их мерцание приближалось, будто светящееся чудовище, и воздух наполнился горькой смолистой вонью. Он так и застыл на углу, за который уже хотел повернуть. Свирепая толпа, потрясая дубинками, крючьями и вилами, катилась с криками, озираясь по сторонам в поисках какого-нибудь марана, чтобы забить его или повесить. Ею верховодил кривоногий горбун со сросшимися бровями, его голову покрывал нелепый бугор бурого капюшона. Его гротескная и зловещая фигура внушала трепет.
— Режьте глотки маранам, виновникам чумы! — взывал он. — Ищите их!
Как ненасытная саранча, фанатики роились перед стенами домов, шарили в винных погребах, в пустых лавчонках, вынюхивая везде этот неуловимый и такой ненавистый смрад иудейский. В суете и криках жаждавшая расправы толпа растекалась по переулкам, чтобы потом снова слиться — вобрав в себя новых добровольцев, еще более крикливых, которые присоединялись к поискам и погоне за каким-нибудь заблудшим евреем, чтобы растерзать его. Яго пошел дальше, углубившись в темные переулки, однако тут же попал в какой-то длинный и узкий проход и снова оказался перед той же оравой, охваченной безмерной яростью. Он в панике уставился на них и на ломаную фигуру карлика Бракамонте с дубинкой из дрока, который призывал к штурму синагоги.
— Язычники, еретики! — кричал он. — Их Бог приговорил!
Разгоряченная ватага, теснясь, ринулась за своим лидером, и Яго недолго думая последовал за ними, загипнотизированный светом факелов. Они бежали, как голодные волки, так что лекарю пришлось остановиться у одного из фасадов, чтобы перевести дух, нагнал он их уже перед самой синагогой, которая высилась, белоснежная и тихая, подпирая зубчатыми башнями подернутое оранжевой дымкой небо, наглухо закрытая, что было неудивительно.
Он поднял голову и увидел, что в тот же самый момент процессия кающихся грешников заканчивала свои искупительные обряды на ступенях кафедрального собора, уже без сил поджидая благословений какого-нибудь чина и окружая величественную мать Гиомар со впалыми щеками, глядевшую на них голубыми глазами с поволокой. Яго стала бить дрожь, потому что трагедия могла разыграться в любую минуту. Его взгляд шарил по толпе, жаждущей крови и расправ, потом за ней — и остановился на больнице, где горело несколько светильников. Неожиданно двери ее раскрылись, и оттуда, привлеченные суматохой, показались служители и врачи. Некоторые из них, на свое несчастье, были в столь ненавистных толпе желтых шапочках.
В один миг Яго почуял беду, а затем сразу же ощутил ужас и беспомощность. Он приподнялся над теснившейся и размахивавшей палками ордой и, побледнев, углядел в толпе подручных своего лучшего друга Исаака де Тудела, врача, с которым разделил столько забот и бдений над больными. Тот стоял худой, с волосами, выбивавшимися из-под шафранового берета, — в неясном свете было заметно, что он смущен и растерян. Яго закричал, но голос затерялся среди воплей готового к нападению сброда. Ватага, жаждавшая крови, наконец-то узрела своих жертв.
— Месть! Смерть тем, кто отравил воду, кто распял Христа!
Яго пробивался через толпу, толкаясь локтями, но широкоплечие изверги не давали ему пройти. Большинство кровожадно рвалось туда же, чтобы не потерять ни единой подробности зрелища, потому что тут же, по указке горбуна-португальца, несколько молодцев с дубинами ринулись к вышедшим из лечебницы, которые не успели отреагировать на нападение. Двоим евреям удалось-таки ускользнуть, но Исаака, его помощника и одного старого хирурга сбили с ног, беспорядочно нанося удары, плюясь и пиная.
Тем временем другие погромщики роились у главного, парадного входа в синагогу, наваливая охапки соломы, паклю и всякий хлам с набережной. Все это уже горело, пурпурный огонь живо взметнулся кверху, повалил дым, что заставило свору испуганно попятиться. По всей площади потянулся удушливый дым, сопровождаемый гамом, вскриками, похабщиной.
Яго в оцепенении смотрел туда, где расправлялись над его коллегами, душа обливалась кровью от бессилия. Горбатый урод поднял дубинку, орда затихла. Действие трагедии разворачивалось, и его хриплый голос раздался между почтенных стен собора, Алькасара, епархии и капитула словно надтреснутый удар грома.
— Повесить их! — таков был страшный приказ, утонувший в восторженных выкриках.
Дикий призыв уродца парализовал Яго, разум его помутился, казалось забитый дубинами. Он озирался, тщетно пытаясь увидеть какого-нибудь альгвасила или просто знакомого, но кругом были лишь искаженные ненавистью лица. Он только и смог, что убито лепетать:
— Что вы за звери! Боже милостивый, что вам сделали эти люди, чтобы над ними так издеваться? Да вы чудовища!
Призыв убогого лидера немедленно бросились выполнять несколько добровольных палачей омерзительной внешности, которые забегали вокруг трех жертв, мотавших головами и моливших о пощаде, крича, что они имеют привилегии монастырской больницы, где работают.
— Мы под защитой братства! — взывали они. — Оставьте нас! Имейте милость!
Еще что-то смогли произнести их пересохшие от страха губы помимо слов о своей невинности и о том, что Всевышний накажет нападающих за их злодейское преступление. Но несчастных силой связали, не прекращая избивать палками. Помощника Исаака один из нападавших ударил с такой силой, что проломил ему череп, и тот умер на месте. Кровь лилась ручьем, а ноги его судорожно продолжали притоптывать, пока он не упал недвижно на землю под хохот толпы. Потом его насадили на крюк и подняли на копье, для всеобщего обозрения, что было воспринято толпой с восторженными криками.
Яго продолжал рваться туда, но это давалось ему с огромным трудом. Но он, к своему ужасу, видел, как какой-то торгаш ударил Исаака по лицу, тот закрылся руками, из-под них хлынула струя крови. Доктор заметался, пытаясь спастись от своих мучителей, которые теперь всю ярость обрушили на него. Его судьба была решена. Кто-то резанул его по сухожилиям под коленями, после чего его, уже лежащего, зверски били ногами, пока он не испустил дух, мучительно стеная в последних конвульсиях. Яго, обезумев, не мог поверить в реальность злодейства.
— Нет! — кричал он. — Исаак! Исаак!..
Третья жертва, старый хирург, в ужасе озиравшийся вокруг, теперь опустил голову, чтобы как-то защититься под градом ударов. Кто-то придумал охаживать его калеными железками, прижигая лицо и руки. Прижав старика к стене, его стали травить, будто жертву, попавшуюся на пути своры диких псов; в бешенстве ему пропороли живот, откуда вывалились кишки и потекла тягучая жидкость. Все это сопровождалось шуточками палачей и одобрительными возгласами толпы:
— Эй, зубодер-отравитель, давай зашей себе брюхо! Ты что, не лекарь?
