Арман Коленкур - Поход Наполеона в Россию
Император все время жаловался, что не может раздобыть сведения о происходящем в России. И в самом деле, до нас не доходило оттуда ничего; ни один секретный агент не решался пробраться туда. Всякое прямое сообщение было очень трудно, даже невозможно. Ни за какие деньги нельзя было найти человека, который согласился бы поехать в Петербург или пробраться в русскую армию. Единственные неприятельские войска, с которыми мы приходили в соприкосновение, были казаки; как ни желал император раздобыть нескольких пленных, чтобы получить какие-либо сведения об армии, нам при стычках не удавалось их захватить. Единственные сведения о России, которые получал император, приходили из Вены, Варшавы и Берлина через Вильно. Эти сведения проделывали, таким образом, большой крюк, прежде чем доходили до императора.
Неаполитанский король по-прежнему повторял то, что — вне всякого сомнения, по указанию Кутузова — говорили казачьи офицеры, а именно, что "война надоела, русские желают мира, надо прийти к соглашению и нет никаких оснований продолжать борьбу". Король по-прежнему утверждал, что русская армия пала духом, офицеры, в особенности генералы, изнурены, устали от войны и желают вернуться домой в Петербург, откуда все еще ожидают ответа. Таким способом подогревались надежды или, вернее, желания императора. Только вице-король и князь Невшательский говорили другим языком. Несмотря, однако, на прекрасные речи русских, император не получал никакого ответа на свои предложения. Но молчание русского правительства не вразумляло его насчет того, чего можно ждать от переговоров; ничто не могло его убедить. Россказни Неаполитанского короля, хотя он постоянно высмеивал их, поддерживали те надежды, которые он хотел сохранить вопреки соображениям, несомненно приходившим ему в голову так же, как и нам.
Погода стояла настолько хорошая, что местные жители удивлялись. Можно было сказать, что природа тоже вступила в заговор, чтобы обмануть императора. Его величество каждый день повторял, а когда я при этом присутствовал, то он говорил это с особенным подчеркиванием, что "в Москве осень лучше и даже теплее, чем в Фонтенбло". Император почти ежедневно ездил верхом, и едва ли хоть одна прогулка обошлась без нескольких иронических замечаний с его стороны по поводу погоды и температуры в Москве по сравнению с Францией, а к этим замечаниям он прибавлял на мотив одной из старых песенок, которым часто пользовался, чтобы подчеркнуть некоторые фразы или какие-нибудь меткие стихи, вставляемые им в разговор: "Легко соврать тому, кто прибыл из далеких стран". Но вслед за этим, опасаясь, как бы эти слова не обернулись против него самого, он иногда говорил, указывая на ярко светившее солнце:
— Вот образец ужасной русской зимы, которой г-н де Коленкур пугает детей.
Прошло уже три недели, как мы находились в Москве, а император до сих пор еще не сказал мне ни слова по поводу гибели моего брата, хотя он помянул его весьма почетным отзывом в бюллетене армии. — Что я могу сделать для адъютантов вашего брата? Таковы были его первые слова по поводу столь тяжкой для меня потери. И он прибавил:
— Они, должно быть, хорошие офицеры, потому что их генерал был храбрец. Он пошел бы далеко. — Я ответил, что представлю ему, как только он позволит, разные предложения о повышениях в чине и о наградах для них, а также для всех офицеров штаба главного командования и офицеров, состоящих при нем, для которых он пока еще ничего не сделал. — Представьте эти предложения сегодня, — таков был ответ императора, молчание которого о моем брате объяснялось лишь его раздражением против меня, так как он очень хорошо отзывался о нем в разговорах с князем Невшательским и Дюроком. Вечером после сражения, в котором погиб мой брат, он сказал о нем князю Невшательскому:
— Он был лучшим из моих кавалерийских офицеров. Он отличался находчивостью и отвагой. Он заменил бы Мюрата в конце кампании.
Император согласился на все предложения, которые я сделал, в частности на предложения, касавшиеся адъютантов моего брата, но не сказал мне больше ни слова о нем.
Император был очень озабочен в эти дни полученным тогда сообщением о том, что в первых числах сентября русская армия, находившаяся в Молдавии, перешла Днестр177 , а также донесениями о событиях, разыгравшихся на Двине. Русские захватили там инициативу. Хотя они были отброшены от Полоцка, когда атаковали его 18 октября, однако 19-го раненый маршал Сен-Сир178 вынужден был эвакуировать город. Хотя он произвел прекрасный маневр, завершившийся всецело в нашу пользу, но возможные последствия этого дела беспокоили императора. Маршал герцог Тарентский179 также имел жаркую схватку с русскими еще в конце августа, и одновременно с нападением на Полоцк русские атаковали также и Динабург (Двинск).
Финляндская дивизия генерала Штейнгеля180 численностью в 10 тысяч человек, как и предвидел император, прибыла на русский фронт и поступила под командование Эссена, который подкреплял Витгенштейна. В командовании прусскими войсками Йорк181 заменил Граверта.
Все получавшиеся императором донесения были серьезны; все должно было заставить его почувствовать трудности своего положения; но чем труднее оно ему казалось, тем более твердо и решительно он шел наперекор всему, считая, что может восторжествовать над всеми затруднениями и даже опасностями, угрожавшими ему со всех сторон, если будет проявлять уверенность в себе и сделает новые мирные предложения, так как они приведут если и не сразу к переговорам, то во всяком случае к перемирию, а оно повлечет за собой и переговоры, поскольку мы начнем разговаривать с русскими.
Мы в Москве находились не в лучшем положении, чем наши тылы. Госпитали и жители не сегодня — завтра должны были остаться без продовольствия. Герцог Тревизский требовал продовольствия, но администрация берегла спасенные ею небольшие запасы для более важных надобностей. Корпуса имели по большей части свои продовольственные запасы, но те ведомства, которые должны были получать снабжение от интендантства, так как они сами не имели ни солдат, ни транспортных средств, чтобы добывать продовольствие, находились в бедственном положении. Император думал, что можно будет, как и в других странах, организовать здесь компании, которые делали бы поставки за деньги, точнее — за бумажки. Но там, где не удавалось организовать администрацию, нельзя было найти и поставщиков. Император не отступал перед трудностями и старался перешагнуть через них, как всегда, когда он не мог их преодолеть; он думал, что сможет использовать жителей, среди которых нужда сильно давала себя знать, и что казаки, мешавшие нашему снабжению, снизойдут к положению своих соотечественников; таким путем можно будет удовлетворять нужды жителей, а частично и наши собственные. Он приказал поэтому образовать русскую компанию, которая производила бы закупки в деревнях, но, хотя было объявлено, что расчет будет производиться наличными деньгами, никто не решался вступать в эту компанию, ибо никто не сомневался, что казаки будут церемониться с жителями Москвы не больше, чем с ее гарнизоном.
2 или 3 октября император, который уже очень давно не беседовал со мной о делах, спросил меня, как я думаю, готов ли будет император Александр заключить мир, если он сделает ему предложения. Он тогда еще ничего не говорил мне о тех предложениях, которые уже сделал. Я откровенно высказал ему свое мнение: принесение Москвы в жертву свидетельствует о не слишком мирных намерениях, а по мере того, как будет надвигаться зима, шансы все больше будут склоняться в пользу России; словом, нельзя считать вероятным, что русские сожгли свою столицу для того, чтобы потом подписать мир на ее развалинах.
— Хотите ехать в Петербург? — спросил меня император. — Вы повидаете императора Александра. Я передам через вас письмо, и вы заключите мир.
Я ответил, что эта миссия совершенно бесполезна, так как меня не примут. Тогда император с шутливым и благосклонным видом сказал мне, что я "сам не знаю, что говорю; император Александр постарается воспользоваться представившимся случаем вступить в переговоры с тем большей готовностью, что его дворянство, разоренное этой войной и пожаром Москвы, желает мира; он (император) не сомневается в этом. Этот пожар, — прибавил он, — безумие, которым безумец мог хвастать в тот день, когда зажег огонь, но в котором он назавтра же раскаялся; император Александр хорошо видит, что его генералы бездарны и самые лучшие войска ничего не могут сделать, когда ими командуют такие начальники".
Он настаивал, приводя еще новые доводы, чтобы убедить меня в своей правоте и уговорить принять это поручение.
Напрасно я приводил все те возражения, о которых говорил выше. Император ответил, что я ошибаюсь; он получает в настоящее время сообщения из Петербурга; там упаковывают вещи с величайшей спешкой; самые драгоценные предметы отправлены уже внутрь страны в даже в Англию182 , император Александр не тешит себя иллюзиями; он видит, что его армия сильно уменьшилась и пала духом, тогда как французская армия в состоянии тотчас же двинуться на Петербург; погода стоит пока хорошая; если осуществится этот поход. Российская империя погибла; потерпев поражение, император Александр находится в очень затруднительном положении и ухватится обеими руками за предложение, сделанное нами, так как оно даст ему почетный выход из скверного положения, в которое он попал.
