Георгий Андреевский - Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. 1930–1940-е годы
Много неприятностей доставляли работникам прилавка такие покупатели, но еще большие неприятности доставляли им инспекторы и общественники, проводившие проверки и контрольные закупки. Жизнь, как говорится, всегда заставляла работников торговли «вертеться». Тут и к зарплате надо что-то выкроить, очень уж она мала, и недостачу погасить, и начальство уважить. Поэтому чего только не придумывал наш изобретательный продавец для извлечения дохода, какие только законы физики, химии, экономики не использовал он! В 1943 году, например, возникла проблема с мелочью, и продавцы сразу перестали давать покупателям мелкую сдачу. А причина такого затруднения оказалась в том, что мелочь, которую магазины получали от трамвайных парков, те почему-то стали зажимать. (Возможно, там ругали кондукторов за то, что они не дают пассажирам сдачу, а те оправдывались тем, что всю мелочь сдают магазинам.) На совещании в Мосгорторге кто-то даже предложил трамвайным паркам продукты не давать, пока от них не поступит мелочь.
Тем, кто торговал в палатках, заниматься обманом было легче. Завысят цену на что-нибудь да и уйдут, а вместо себя оставят девочку-соседку или жену-старуху. Контролер придет, обнаружит завышение цен, а с девочки или старушки какой спрос, да и лица они не материально ответственные.
Инспекторов же не хватало. Часто один на весь райпищеторг. Его все продавцы знали и видели издалека. Да и получал он мало: шестьсот рублей в месяц. Имелись, правда, еще общественные контролеры, но и от них толку было мало. Несчастными и голодными скитались они по торговым точкам, надеясь хоть на какое-нибудь угощение. Директор одного из продовольственных магазинов на совещании в торге высказался о них довольно неуважительно. «… приходят инспекторы, – глумился он, – а сами просят: „Дайте буханочку, оставьте беленького“. Пришел, например, один такой, говорит: „Дайте мне к обеду хлеба“. И еще один ходит чуть ли не каждый день, все просит: „Оставьте белого хлебушка“».
Ясно, что, изобличая попрошаек, работники торговли тем самым старались облегчить свою собственную совесть. Не идти на подкуп должностных лиц они тоже не могли, кому нужны лишние неприятности? Помимо наказаний, предусмотренных законами и приказами об уголовной, административной и дисциплинарной ответственности, существовало еще и такое наказание: продавцов переводили на обрезку картофеля. Работу грязную и невыгодную.
Может быть, опасаясь такого наказания, рассвирепел продавец одного из павильонов в центре города, Тупилин. Когда к нему пришел с проверкой общественник, он запустил в него стаканом. Стакан разбился о голову, а голова о стакан. Контролер попал в Институт имени Склифосовского, а Тупилин – в милицию. Пришлось Тупилина, несмотря на нехватку кадров, с работы уволить.
С кадрами в торговле действительно стало плохо. За годы войны магазины лишились многих квалифицированных мясников, гастрономов, рыбников. Кое-какие надежды руководители торгов возлагали на выпускников курсов торгового ученичества. С осени 1942 года на эти курсы стали посылать инвалидов войны.
Было тогда, конечно, не до «гастрономов». Торговать нечем. В годы войны торгующим организациям понадобились другие специалисты, например грибовары. Осенью надо было запасаться «подножным кормом».
Мы уже вспоминали о московских огородах. Для торговли собирание дани с окружающей природы стало необходимостью. В Москве и под Москвой руководители торгов организовали сбор не только грибов и ягод, но и хрена, рябины, желудей, щавеля, лебеды и крапивы. Крапиву, например, собирали на Воробьевых горах, в Останкино, Сокольниках, парке имени Сталина в Измайлове. Для сбора крапивы привлекали школьников, используя для этого время, выделенное на физзарядку. Щавель привозили издалека. Расстраивались, что хорошего щавеля не стало, все больше «петухи», то есть стебель да цветок, а листа мало.
Энтузиасты организовывали в своих магазинах продажу горячего кофе. Директор магазина № 5 в Москворецком районе Булатова на одном из совещаний в Горторге в 1943 году рассказывала: «… достали чайник электрический, кастрюлю, завезли кофе, поставили работницу и открыли торговлю. С восьми до десяти часов продали пятьсот стаканов. Я не видела еще такой торговли и не слышала никогда столько благодарности. Покупатели брали хлеб и тут же выпивали кофе с сахарином. Но торговать кустарным способом я больше не могу. Надо продавать по пять-шесть тысяч стаканов в день. Нужен титан, два-три стола…»
Достижения энтузиастов радовали не всех. Лишние хлопоты. Директор магазина № 16 в Сокольниках, Кац, например, ссылался на то, что варка кофе приводит к испарениям и лужам на полу. «У меня магазин большой, – говорил он, – и не отапливается с сорок первого года. В магазине не только грязь, а целые вожжи с потолка висят, потому что у меня нет света. Представьте себе, какой вид имею я и продавцы!»
Конечно, не все продавцы выглядели прилично. Ведь не было ни спецодежды, ни мыла. А если мыло и давали, то его на свою-то одежду не хватало, не то что на государственную. Чтобы сохранить хоть какой-то вид, работникам торговли приходилось обрезать обтрепанные рукава, выворачивать халат наизнанку.
Все это бескультурье не могло не волновать московские власти.
И как-то в апреле 1944 года, на заседании хозяйственного актива Управления продовольственных товаров Москвы, секретаря МГК ВКП(б) Павлюкова прорвало. Он вспомнил недавнюю встречу с работниками общественного питания Ленинграда. И вот что он сказал: «У меня осталась в памяти встреча… приехали от повара до директора районного треста столовых. Я должен сказать, что один их внешний вид чего стоит. Люди с поезда, а воротнички у мужчин чистые, чистые блузки у женщин, выглажены галстуки и воротнички… простые люди, а следят за собой, за манерами, за языком. Резко отличаются наши от ленинградцев. Прямо обидно стало… У них гражданин зашел, а у него спрашивают: чего желаете?… Не надо „с“ добавлять („с“ – это сокращенное сударь, сударыня. – Г. А.), но покажите такой магазин у нас, в Москве, где это практикуется, так за одно за это сразу знамя можно дать… Некоторые женщины стесняются, хотя имеют возможность с маникюром ходить. Некоторые говорят: это мещанство, да по военному времени и не к лицу. Это неправильно… Да, было время, когда суфле и бульон расписывались населению у нас в ЦК партии… Теперь другое дело».
Товарищ Павлюков говорил дело. Пора было подумать и о культуре. Сорок четвертый – это не сорок первый. И изменения наступили. На улицах снова стали продавать мороженое, открылись кафе. А в апреле сорок четвертого открыли двадцать ночных ресторанов первого разряда. В отличие от ресторанов второго разряда, которые работали до двенадцати ночи («Звездочка» на Преображенской площади, «Дон» в ЦПКиО имени Горького при трофейной выставке, «Урал» при гостинице «Центральная» в Столешниковом переулке, «Нарва» на углу Цветного бульвара и Самотечной площади и пр.), эти рестораны были открыты до пяти часов утра. В них играл оркестр и выступали артисты. Ресторанами первого разряда считались рестораны при домах творческих работников: ученых, архитекторов, писателей, кино, композиторов, актеров, ресторан при ЦДРИ (Центральном доме работников искусств), при Доме Красной армии, Клубе летчиков, а также рестораны «Москва», «Европа» в доме 4 по Неглинной улице (потом там был ресторан «Арарат»), «Гранд-отель» на площади Свердлова, напротив музея Ленина (его, как и дом 4 на Неглинной, давно снесли), «Аврора» на Петровских линиях, «Волга» на Северном речном вокзале, рестораны при гостиницах «Балчуг», «Якорь», при стадионе «Динамо» и некоторые другие.
В этих ресторанах лица, причастные к науке, технике, искусству и литературе, получали угощение с тридцатипроцентной скидкой, а представители высшего офицерского состава Красной армии – за полцены.
Ресторан Дома литераторов был одним из уютнейших уголков советской Москвы. В 60-70-е годы под его сводами, украшенными подписями известных писателей и поэтов, проводились «посиделки» с цыганами, романсами и песнями под гитару, после чего в полутемном зале подвыпившие литераторы и нужные им люди отплясывали «семь сорок» и твист. Атмосфера элитности и легкого угара окружала посетителей и дарила им блаженство и сладостную иллюзию их собственной значимости. В ресторане звенели бокалы и рекой лилось шампанское. Пили за юбиляров, редакторов и критиков, за новые книги, премии и даже рифмы.
А в далекие военные годы за ресторанными столиками поднимались тосты за освобождение наших городов. Война хоть и продолжалась, но была уже не та, что вначале. Теперь она несла нам победу и славу.
Глава восьмая
ПОБЕДА
В Москву! В Москву! В Москву! – Парад Победы. – Танцы и бильярд. – Аптека № 1. – Борьба за культуру обслуживания. – Лотошницы. – Денежная реформа. – Цены. – Трофейные и наши товары. – Газ из Саратова. – Мелочи быта. – Разговоры в очередях. – Что носили москвичи. – Жалобная книга. – Победа и любовь. – Юмор. – Бунт в тюрьме. – Сталинская оттепель. – Национальный вопрос. – «Необарокко» и «Измизм». – Гимны. – Арбузы и дыни в Грайворонове. – Высотные здания. – В автобусах и троллейбусах. – Восьмисотлетие Москвы. – Парады и праздники. – Футбол и бега. – Два великих дня рождения
