Дэвид Вейс - Возвышенное и земное
Вольфганг забился в угол, и чем красноречивее рассыпался Папа об их флорентийских успехах, тем больше он грустил и часто оборачивался назад.
29
Они приехали в Рим в страстную среду, и Леопольд решил немедленно отправиться в собор св. Петра. Он узнал, что в этот день в Сикстинской капелле будет исполняться «Мизерере» сочинения Аллегри, и сказал, что обязательно нужно послушать знаменитое песнопение, будто это могло ускорить получение аудиенции у папы.
Правда, теперь Леопольд сомневался, так ли уж нужна ему аудиенция у папы Клемента XIV, хотя это и могло произвести впечатление на Шраттенбаха, а от него зависело получение разрешения на заказ для Миланской оперы. Леопольд до сих пор ничего не сообщил архиепископу, между тем прошел уже месяц, как он подписал контракт. Всего месяц, а сколько произошло за это время благоприятных событий.
Эта мысль вернула Леопольду прежнюю уверенность, и, когда они подъехали к собору, план действий уже был готов. Стоявший на карауле швейцарец, на которого произвели впечатление отличные манеры и одежда Леопольда, показал ему, как пройти в Сикстинскую капеллу. Поманив за собой сына, Леопольд отправился по лабиринту коридоров и вошел в капеллу с видом настоящего придворного, и, хотя у него не было приглашения, никто не посмел остановить столь важное лицо. Служивший службу папа Клемент XIV находился возле алтаря, и Леопольд, присмотрев укромный угол, направился туда. Он сказал Вольфгангу, чтобы тот внимательно слушал «Мизерере» и даже, если сможет, записал его.
Это «если сможет» особенно рассердило Вольфганга. Неужели Папа все еще в нем сомневается? Он сел и стал внимательно слушать, не обращая внимания ни на стены, расписанные Микеланджело, ни на пышность, с какой была обставлена месса. Мелодия была по-своему логична и выдержанна, она развивалась стройно и закономерно и без труда запоминалась. Еще вначале Вольфганг увидел, что «Мизерере» будет исполнять девятиголосный хор и про себя поделил его на два хора в четыре и пять голосов. Когда же в финале все девять голосов слились воедино, это было естественным завершением вещи. Вольфганг постиг структуру произведения, отличавшегося внутренней цельностью, и к концу отчетливо держал в голове все произведение. Он поступал так теперь со всеми собственными сочинениями и был немало удивлен, когда Папа, сам попросивший его записать «Мизерере» по памяти, пришел в совершенный восторг и написал Маме: «Как тебе известно, знаменитое «Мизерере» столь высоко чтится в Риме, что музыкантам капеллы под страхом отлучения от церкви запрещается выносить ноты, переписывать их или давать кому бы то ни было. Но у нас уже есть партитура «Мизерере», и все это благодаря Вольфгангу, который записал музыку по памяти совершенно точно, до единой нотки, и можно было бы прислать тебе ее в Зальцбург вместе с этим письмом, да она нужна здесь нам самим. Но мы обязательно привезем партитуру домой, потому что, поскольку это одна из свято хранимых тайн Рима, мы не можем допустить, чтобы она попала в чужие руки, и тем навлечь на себя церковную кару».
На следующий день – это был страстной четверг – во время обряда омовения ног в соборе св. Петра Леопольд уверенно прошел через глазеющую толпу прямо к столу, за которым восседали кардиналы. Беглость, с какой он говорил по-итальянски и по-немецки, его роскошная одежда, гордая осанка, а также красивый и дорогой костюм Вольфганга из розового муара и тафты и торжественный тон, каким наемный лакей просил солдат швейцарской гвардии расчистить им путь, позволили ему с легкостью осуществить свой план. К немалому удовольствию Леопольда, многие решили, что Вольфганг – иностранный принц, путешествующий со своим воспитателем. Когда они миновали последнюю цепь папской гвардии, их с поклонами провели к кардинальскому столу.
По наущению Леопольда Вольфганг остановился подле кардинала Паллавичини, которого они узнали по портрету, висевшему в портретной галерее на вилле фельдмаршала. Уверенные манеры мальчика привлекли внимание кардинала, он поманил Вольфганга и спросил:
– Будьте любезны, скажите мне, кто вы такой?
– Вольфганг Амадео Моцарт.
– А, значит, вы тот знаменитый мальчик, о котором так много пишут?
– А вы кардинал Паллавичини?
– Да, я кардинал Паллавичини. А почему вас это интересует?
– Ваше преосвященство, у нас есть к вам письмо от его высокопревосходительства фельдмаршала Паллавичини, и мы хотим засвидетельствовать вам наше почтение.
– Он мне писал о вас.
В это время начался обряд омовения ног, и кардинал предостерегающе поднял руку, однако тут же знаком указал Вольфгангу оставаться подле него. Когда папа закончил обряд омовения, кардинал сказал:
– Я хочу послушать вашу игру сразу после страстной недели.
Кардинал отпустил его, и Вольфганг, чувствуя, что большего сейчас не добьешься, каковы бы ни были Папины соображения на этот счет, преклонил колена перед кардиналом и поцеловал ему руку, а тот похвалил его за благочестие.
Леопольд был весьма расстроен тем обстоятельством, что на страстной неделе нельзя будет устроить ни одного выступления, однако, узнав, что кардинал выразил желание послушать Вольфганга спустя несколько дней, снова приободрился. Концерт состоялся в палаццо князя Хиджи, который пригласил самых знаменитых людей в Риме, и программа концерта была составлена Леопольдом в соответствии со вкусом кардинала Паллавичини. Паллавичини горячо аплодировал Вольфгангу.
– Господин Моцарт, – сказал он, – я в одинаковой степени поражен благочестием и мастерством вашего сына; должен сказать все же, что папа римский редко приглашает к себе музыкантов-виртуозов.
– Ваше преосвященство, я не смею и мечтать об этом.
– Тем не менее таково ваше желание, или я не прав? – Ваше преосвященство, я тронут до глубины души вашей заботой.
– Быть может, в ближайшие несколько месяцев мы сумеем чего-нибудь добиться для вас у его святейшества.
– Через две недели мы должны выступать в Неаполе.
В разговор вмешался Христофори, один из папских певчих. Он не мог поверить, чтобы кто-то сумел по памяти записать «Мизерере», и попросил Вольфганга показать ноты. Гости кольцом окружили Вольфганга и Христофори, подошел даже слегка нахмурившийся кардинал.
У Леопольда упало сердце – а вдруг кардинал рассердится! Но Вольфганг, казавшийся таким маленьким рядом с огромным папским певчим, спокойно протянул ему партитуру.
– Тут не должно быть ни одной ошибки, – сказал он. При полном молчании остальных Христофори внимательно изучил партитуру.
– Неужели он действительно не ошибся ни в единой ноте? – спросил кардинал.
– Ваше преосвященство, партитура абсолютно правильна.
– Ваше преосвященство, – произнес Леопольд, – обещаю вам, что никто ее не увидит.
Но кардинал властным жестом остановил его.
– Эта партитура не такая уж тайна, – сказал он, – ее копии есть у испанского короля, у императрицы Марии Терезии и у падре Мартини.
Затем кардинал обратился к Вольфгангу, и Леопольд с испугом ждал, что ответит сын.
– Мальчик, разве ты не знал, что партитуру «Мизерере» запрещено выносить из капеллы?
– Запрещено? Как же можно запрещать музыку? Ваше преосвященство, это такая прекрасная и благочестивая музыка, все должны услышать ее. Ведь я ее правильно записал?
– По-видимому, да. – Фельдмаршал и граф Фирмиан нисколько не преувеличили очарование и ум мальчика, подумал кардинал. Он повернулся к Леопольду и сказал:
– Возможно, когда вы вернетесь из Неаполя, его святейшество сумеет вас принять, хотя на музыку времени у него обычно совсем не остается.
И он удалился в сопровождении свиты священников, секретарей, лакеев и камердинеров.
Леопольд отложил поездку в Неаполь, потому что многие знатные особы, чьего покровительства следовало домогаться сами изъявили желание послушать игру Вольфганга. В течение следующих двух недель Моцарты дали целый ряд концертов и заработали столько денег, что их хватило бы на дорогу в Неаполь и обратно.
Но особенно лестным оказался заказ на сочинение оперы, предложенный Флоренцией, а затем и Римом. С великим сожалением Леопольд отклонил эти предложения. Перед самым отъездом в Неаполь он написал наконец Шраттенбаху, чувствуя, что больше откладывать нельзя. Он особо подчеркнул, что папа Клемент XIV скоро предполагает дать им аудиенцию. Сообщил об одобрении, выраженном кардиналом Паллавичини, и похвале падре Мартини. Написал далее, что Вольфганга просят сочинять оперы для Милана, Рима и Флоренции, и попросил разрешения начать работу над оперой для Миланского театра, то есть, намекнул он, для императрицы и графа Фирмиана.
А Вольфганг писал Наннерль: «Моя милая трудолюбивая сестренка! Слава богу, и сам я, и перо, которым я мараю бумагу, находимся в порядке и работаем, не покладая рук, и еще мне бы очень хотелось, чтобы моя сестричка очутилась в Риме, ей понравился бы этот город, такой безукоризненный и опрятный. Повсюду здесь полно цветов, и люди распевают прямо на улице, иногда совсем как в капелле, а иногда даже лучше.
