Давид Малкин - Жизнеописание малых королей
Трудно объяснить, отчего путаются в степени родства между наследниками короля Иошияу. Даже летописец Второй книги Царств вдруг называет Матанию (посадивший его на трон Навуходоносор изменил имя этого человека на Цидкияу) дядей уведённого в плен молодого короля Ехояхина. Простой анализ хроник Танаха, который читатель может повторить следом за мной, выявляет такую родословную.
У короля Иошияу было четверо сыновей: Ехояхин – его родила Нехушта, дочь Элнатана из Иерусалима, Ехояким – сын Зевуды, дочери Педая из Румы. И ещё двоих сыновей родила королю Иошияу Хамутал, дочь Ирмияу из Ливны: Ехоахаза, первым после гибели отца унаследовавшего власть и свергнутого фараоном Нехо, и Цидкияу – последнего иудейского короля. Все четверо братьев походили на отца Иошияу мягкостью манер и уступчивостью характера, пока дело не касалось судьбы Иудеи, которой все они были преданы беззаветно. Каждый из братьев-королей был весьма восприимчив к политическому давлению придворных кругов, каждому пришлось выбирать между вавилонской или египетской группировками иерусалимской аристократии. Их отец пал в битве с армией фараона, и им, будто по наследству, передались сложные отношения с Египтом: соблазн, интриги, приводившие Иудею к восстанию против Вавилона и непременное предательство Египта в самый решающий момент.
Когда Навуходоносор увёл в плен молодого Ехояхина и вместо сына Ехоякима стал править Цидкияу – сын Иошияу, которого поставил королём в стране Иуды Невухаднецар, царь Бавеля, в столице тут же собралась группа непримиримых. Во главе её стал родственник королей из Дома Давида Ишмаэль бен-Натания – храбрый воин, но высокомерный и злопамятный человек, неумный и безразличный к завтрашним последствиям сегодняшней вспышки своих чувств. Среди тех, кого он объединил в ненависти к Вавилону и желании любой ценой вернуть Иудее полную независимость, были высшие священнослужители, не простившие Навуходоносору ограбления Храма во время первого захвата им Иерусалима, аристократы из старых служак, сделавших военную карьеру в войнах ещё с Ассирией, были никудышные дипломаты, поверившие подмётным письмам фараона и люди, открыто признававшие королём только находящегося в вавилонском плену Ехояхина, "а не вавилонскую куклу" – Цидкияу.
Весной в Иерусалим внезапно прибыл царь Тира Итбаал III в сопровождении большой свиты и со множеством подарков королю Цидкияу. После торжественного приёма, устроенного в честь гостей, царь Тира попросил оставить его наедине с иудейским королём и советниками и рассказал им следующее.
Навуходоносор строит оборонительную стену поперёк равнины Двуречья, выше Сиппара. Кроме того, сам Вавилон окружается мощными крепостными валами и рвами для защиты столицы от атаки колесниц. Из всего этого следует, что два могучих царства, победители Ассирии – Мидия и Вавилон – не довольны разделом добычи и готовятся к войне друг с другом. Это ли не благоприятнейший момент для общего выступления против Вавилона!
Иудеи слушали. По данным, полученным ими от иврим, проживающих в изгнании в Двуречье, получалась такая же картина: Вавилон и Мидия теперь надолго будут заняты друг другом. Непонятным оставалось только одно сообщение: царь Мидии Астиаг объявил, что выдаёт свою дочь Амитиду замуж за наследника вавилонского престола, сына Навуходоносора.
Иудеи колебались. Наглец Ишмаэль бен-Натания тихо, но так, чтобы услышал король, сказал первосвященнику Серае:
– Если бы Ехояхин был сейчас в Иерусалиме!
В этот момент царю Тира передали срочное донесение, доставленное к побережью почтовой галерой: фараон Априй выступил, и его флот движется на север для захвата Цидона – союзника Вавилона. Два финикийских города-царства, Тир и Цидон, находились в давней вражде и соперничестве. Получив весть, царь Итбаал III объявил: он присоединяется к Египту в войне против Вавилона, независимо от того, какое решение примет Иерусалим.
– Такое же,– ответил Цидкияу и протянул руку царю Тира: – Война!
Иерусалим ликовал, вокруг костров пели и танцевали, воины готовили оружие.
На самом деле, к тому моменту, когда над Вавилоном действительно собрались тучи, царь Навуходоносор нашёл решение политических проблем империи, доказав, что он дипломат ничуть не меньший, чем полководец.
К полной неожиданности для соседей, Навуходоносор вдруг оказал военную поддержку своему извечному врагу – империи Урарту против давнего союзника Вавилона в борьбе с Ассирией – Мидии. Урарту не победил Мидию, но теперь соперник переместился от границы Вавилона далеко на север. И надолго – потому что, едва сокрушив Скифское и Урартское царства, Мидия оказалась вовлечённой в конфликт с Лидией в Малой Азии.
Освободившиеся руки Вавилона протянулись на юг. Над Средиземноморьем послышался рёв Царя Царей и топот миллиона ног – солдат Навуходоносора и его союзников. Тяжеловооружённые колонны армий Двуречья вломились в Кнаан. Полудикие ассирийские лошадки в упряжках и под седлом понеслись по всем дорогам и тропам по обе стороны Иордана. Вавилонская армия крушила недальновидных бунтовщиков, выжигая города, подобно тому, как земледелец удаляет пни и корни на участке, чтобы засеять его заново.
Ещё до того, как в Кнаане узнали, что надежды на войну Мидии с Вавилоном не оправдались, с севера поступило сообщение, что армии фараона двигаются по побережью обратно, к себе в Египет. Целью сообщения было предупредить Иерусалим, что недавний союзник может, как это уже бывало, по пути ограбить Иудею. Но Цидкияу ни минуты не сомневался: фараон Априй убегает под натиском очнувшегося от сна Вавилона. Король велел срочно укреплять столицу.
Действительно, очень скоро пришла весть, что огромное войско Навуходоносора и его союзников уже шагает по Кнаану. В следующем сообщении говорилось, что Тир уже пал, и после его разграбления городские ворота были обиты кожей царя Итбаала – именно так издавна наказывали предателей цари Ассирии и Вавилона.
На этот раз ни одно государство не посмело вывести свою армию навстречу рассвирепевшему Царю Царей. Королевства Заиорданья уверяли, что никогда не изменяли Вавилону и готовы хоть сейчас присоединить свои армии к войску Навуходоносора. Филистия, финикийские и сирийские города прыснули в стороны от Иерусалима и повезли в Вавилон дань, громко раскаиваясь в своём недолгом порыве уйти из-под власти Царя Царей.
И только Иудее некуда было ни отступить, ни спрятаться. Её король, опрометчиво назначенный когда-то самим Навуходоносором, знал, что ожидает клятвопреступника. Большинство в его окружении ничуть не испугалось военного столкновения с Вавилоном, ибо "Господь защитит свой Город", как защитил он Иерусалим от полчищ Санхерива при славном короле Хизкияу. Лишь пророк Ирмияу громко призывал к капитуляции перед "Бичом Божьим" ради того, чтобы сохранить народ, Иерусалим и Храм.
<...> Слово, которое пророк Ирмияу сказал Баруху бен-Нерии, когда тот писал в книгу с уст Ирмияу эти слова, в четвёртый год правления Ехоякима бен-Иошияу, короля Иудеи. Он сказал<…>
Вавилонские колонны протопали по побережью, сожгли Лахиш и селения южной Иудеи и окружили Иерусалим. Были перекрыты все пути снабжения города оружием, водой и продовольствием, и каждое утро теперь начиналось стуком осадных орудий о бронзовую обшивку Долинных и Рыбных ворот, попытками вавилонян проломить стену Офела или прорваться в Иерусалим через западную часть города, где в первый же день осады сгорела башня Хананэля.
Полтора года, изо дня в день иудеи отбивали атаки Навуходоносора.
Матания был человеком нерешительным, и все его недостатки усугубляла склонность к самооценке и переоценке каждого своего слова и поступка. Ночью он внезапно просыпался и мучился от желания просить прощения у всех и каждого. С юности наделён он был умом ясным и безжалостным к себе, чтобы, познав свои пороки, постараться истребить их постоянным сдерживанием и непроявлением перед людьми. Так, самолечением удалось ему изрядно укрепить характер, хотя с возрастом это и привело к обострению неврастении: король Цидкияу страшился темноты. Он боялся проснуться среди ночи и уже не в первый раз возжелать разом покончить с невыносимой тяжестью обязанности перед беспомощной роднёй и всеми своими подданными-иудеями, собравшимися в Иерусалиме в надежде на защиту и покровительство короля Цидкияу. От яда его спасла религия – строгий запрет иудеям распоряжаться своей жизнью, вплоть до неразрешения хоронить самоубийц на общем кладбище.
Пророк Ирмияу жил теперь во Дворе Стражи, в "Яме" – самой охраняемой тюрьме Иерусалима, находившейся на территории дворца. Даже Навуходоносор не вызывал такой ненависти у иудеев, как Ирмияу с его проклятиями и обещаниями скорой и страшной кары своему народу за грехи и непослушание Божьему закону. Не раз к королю приходили командиры с просьбой наказать "взбесившегося старца", и Цидкияу просил пророка прекратить проповеди капитуляции.
