Кристи Филипс - Хранитель забытых тайн
Но вот на сцену выбегает лорд Рочестер и объявляет, что сейчас он прочтет пролог собственного сочинения к пьесе одного автора; он сообщает, что пьеса называется «Императрица Марокко» и что она невыразимо скучна, исключение составляет только та ее часть, которую написал он. Рочестер – любимец короля, поскольку он хорош собой и довольно остроумен, но он частенько берет на себя смелость говорить правду и издеваться над королевскими шлюшками, и эти мстительные дамы, желая его погубить, плетут против него интриги и составляют бесконечные заговоры. Но зря они беспокоятся: Рочестер сам себе злейший враг. Он всюду хвастает, что за последние пять лет ни разу не бывал трезвым более чем два часа кряду, и оскорбляет короля по любому поводу и когда ему только вздумается. Сегодня он, как и всегда, сильно под мухой, его изящное платье измято, парик съехал набок, в руке бокал, из которого плещется кроваво-красное вино.
Тем не менее, когда этот клоун открывает рот и начинает декламировать, все собравшиеся послушно ему внимают.
– Кто может в век порочный сей отречься от сатиры? Все, что кипит в душе, поведаю я миру. О том, кто сводничал, кто встал на скользкий путь измены, я расскажу сейчас вам с этой сцены. О, если ты хоть в чем велик, тебя в тюрьму тотчас засадят. В министры жулика возьмут и по головке гладят. А сучку грязную, достойную лишь хлева, посадят рядом с бедною английской королевой.
Когда он заканчивает, никто не смеется, все смотрят на короля. Изгонит ли в очередной раз его величество Рочестера со двора, отправит ли в ссылку в Аддербери, где у того поместье? Но тут подает голос сэр Генри Рейнольдс.
– Рочестер, – пищит он, – за что вы так браните наш век? Наш добрый, развратный и пьяный век, в котором всякий хотел бы жить.
Король весело гогочет, за ним смеются все остальные. Рочестер временно помилован, но на этот вечер комедия кончена. Большинство зрителей валяются в разных позах и градусе подпития. Те, кто недобрал и не заснул, опять принимаются за вино и сладости или, разбившись на парочки, тайком расползаются по темным комнаткам дворца, а кое-кто предпочитает и свежий воздух в укромных уголках Сент-Джеймского парка.
Сэр Генри Рейнольдс покидает театр и бросается следом за одной из приближенных к королеве дам; он идет за ней по галерее, ведущей в дворцовый сад и в парк. Странно, что выбор его падает на нее, ведь все знают, что у того дурной вкус и слабость к простолюдинкам, которую он оправдывает теорией о том, что с простолюдинками иметь дело гораздо дешевле и безопасней, чем со знатными дамами.
Но эта маленькая слабость вполне простительна.
Юная дама охотно ведет его за собой; тихонько смеясь, она шагает через сад несколько впереди него, он же пыхтит и отдувается сзади; наконец они входят в парк. Здесь совершенно пустынно, и он сразу теряет ее из виду. Но может, она с самого начала задумала избавиться от него таким способом?
– Каролина, дорогая, – скулит он. – Голубка моя, ну не будьте так застенчивы, я сгораю от любви.
Он делает несколько шагов в темноту, но внезапно застывает на месте как вкопанный.
– Что вы здесь делаете? – слышится его голос – Вас мне не нужно!
– Если бы в мире была справедливость, – говорю я, – обрубки вашего трупа давно бы уже висели на пиках Лондонского моста[30].
Когда я в первый раз всаживаю нож ему в грудь, лицо его с вытаращенными глазами выглядит почти комичным, будто он сейчас щелкнет пальцами и потребует принести бокал вина или трубку. Но после второго удара, которым я выпускаю из него кишки, он издает глубокий, как бы нерешительный стон, так что на всякий случай приходится перерезать ему глотку, чтобы ненароком не обеспокоить леди Каролину и других находящихся в парке придворных.
Ведь после того как я уложил его на землю, мне предстоит еще немало работы.
Глава 24
Четвертая неделя осеннего триместра
Клер отомкнула дверцу, ведущую к отсеку под литерой «R», и Ходди прошел за ней внутрь.
– Вторая книга на верхней полке, – сказала она, когда он пододвинул к стеллажу скамеечку.
Ходди был выше Клер на целых шесть дюймов, поэтому, встав на скамеечку, он легко достал фолиант и передал его девушке.
– Это не то, – сказала Клер, открыв книгу, – «Руководство лечащего врача», – прочитала она название книги.
– Что значит «не то»?
– Это не дневник.
Клер поднялась на скамеечку рядом с ним и внимательно осмотрела верхнюю полку.
– Похоже, его здесь нет.
Вдвоем они методично обследовали все остальные полки секции, пробегая пальцами по корешкам книг и подставляя при необходимости скамеечки. На это ушло минут двадцать, но дневника они так и не нашли.
– Что ж, пора вводить в бой тяжелую артиллерию, – сказал наконец Ходди.
Мистер Пилфорд на этот раз оказался за своим столом.
– Мы с доктором Донован ищем одну книгу, предположительно дневник, который был написан в конце семнадцатого века, – сообщил ему Ходди, – Вы что-нибудь о нем знаете?
– Мне нужна более полная информация. Вам известно, в какое собрание входила эта книга?
– Собрание Баркли, – сообщила Клер – Я знаю и год написания: тысяча шестьсот семьдесят второй. Дневник был зашифрован... в общем, он написан с помощью тахиграфии, или скорописи, примерно такую использовал Сэмюэл Пипс. Нам также известно, что последний человек, который держал эту книгу в руках, вероятно, доктор Гудмен.
– Доктор Гудмен? – ехидно и вместе с тем высокомерно, но и не без некоторого ужаса повторил библиотекарь, словно обнаружил на своей обуви дерьмо.
Его радушная улыбка мгновенно сменилась ледяной холодностью.
– У доктора Гудмена была отвратительная привычка брать из библиотеки книги, не сообщая мне об этом, – раздраженно сказал мистер Пилфорд, – И вот он умирает, а книги остаются неизвестно где. Это ни в какие ворота не лезет. Сколько лет я работаю библиотекарем, но такого негодяя, как этот ваш доктор Гудмен, я еще не встречал. На стеллажах после него хаос, книги держит месяцами, а если и возвращает, то кладет обязательно не на свое место. Будто библиотека – его личная собственность. Сколько раз я требовал, чтобы его исключили из числа абонентов наших фондов, но он, пользуясь своим служебным положением, всегда находил какие-то лазейки.
Мистер Пилфорд проговорил свой монолог с такой страстью, что зрачки его сузились и превратились в две ярко сверкающие точки.
– Так что поделом ему, – злобно закончил он.
– Надеюсь, вы не хотите сказать, что доктор Гудмен заслужил смерти только за то, что нарушал библиотечные правила? – заметил изумленный Ходди.
Мистер Пилфорд скривил рот, и тронутые серебром кустистые брови его взлетели высоко вверх.
– Здесь библиотека. Ее фонды принадлежат каждому. Это наше общее священное достояние.
– Понимаю, – смягчившись, отозвался Ходди.
Похоже, мистер Пилфорд считал, что за преступление, о котором шла речь, смерть – еще не самое страшное наказание.
– Я очень хотел бы знать вот что, – продолжал библиотекарь, – Когда я смогу получить обратно наши книги?
– Очень скоро, – заверил его Ходди, – Не беспокойтесь, я сам прослежу за этим.
– И что нам делать теперь? – спросила Клер, когда они спешно ретировались.
– Следуйте за мной, – ответил Ходди, – и старайтесь сделать вид, будто вы невинны, как младенец.
Когда они подошли к двери Дерека Гудмена, расположенной на лестнице под литерой «В», Ходди вынул из кармана связку ключей.
– Неужели ключ «фа» открывает все двери? – спросила Клер.
– Это не ключ «фа». Это копия ключа одной из уборщиц.
– Откуда у вас копия ключа одной из уборщиц?
– Ну, скажем так, случайно нашел в одном месте, а я... в общем, где я только не бываю.
Ходди отомкнул замок, и они проскользнули внутрь.
– Боже мой, – сказали они в один голос.
Да-а, место, куда они попали, не могло не внушать смешанного чувства благоговения и ужаса. Если дневник здесь, в этом логове, то найти его будет не так-то легко. Главная комната была буквально завалена печатной продукцией: старыми книгами, книгами новейших изданий, академическими и прочими журналами, диссертациями в переплетах вперемешку с кипами бумаги, которые подозрительно выглядели как пачки непереплетенных рукописей. Печатные тексты наполняли выстроившиеся вдоль стен книжные полки, грудами валялись на столах и огромными, чуть ли не по колено, стопками лежали на полу.
Ходди подошел к окну и, стараясь держаться так, чтобы его не было видно с улицы, осторожно задернул занавеску.
– У меня такое чувство, что вы делаете это не в первый раз, – сказала Клер.
