Кристи Филипс - Хранитель забытых тайн
Тут слышится покашливание мистер Сметуика, что привлекает внимание секретаря.
– Ах да, – спохватывается мистер Ольденбург, – Мистер Сметуик прочтет нам доклад о происхождении и повадках колчестерских устриц.
Мистер Ольденбург начинает, как и обещал, с сообщения мистера Бойля об изменении атмосферного давления на тело, помещенное в воду, затем переходит к резюме на книгу доктора Уиллиса, посвященную патологии мозга и порождающим ее болезням. Наконец он берет в руку письмо, присланное из Парижа месье Денисом.
– «Глубокоуважаемые господа, – читает секретарь, – в настоящее время по распоряжению короля Людовика мы проводим эксперименты, каковые могут принести человечеству немало пользы. Нами было обнаружено удивительное вещество, которое способно, если приложить его к любой ране, мгновенно останавливать кровотечение, тем самым позволяя при ранениях тела обходиться без перевязок. Первоначально мы ставили опыты на собаках и только потом попробовали на людях, и все наши эксперименты, как в первом, так и во втором случае, увенчались полным успехом».
Равенскрофт толкает Эдварда локтем.
– Как вы думаете, здесь есть хоть какая-нибудь доля правды?
– Не знаю. Могу только сказать, что эта чудодейственная эссенция сегодня утром очень бы мне пригодилась.
Мистер Джонс снова отчаянно чешет голову.
– Боюсь, у него в парике блохи, – шепчет Равенскрофт.
– Заканчивает свое письмо месье Денис тем, что предлагает прислать нам немного этой эссенции, чтобы мы сами могли убедиться в ее пользе. Я пошлю заявку нашему куратору, мистеру Гуку. Он, как и некоторые другие, в последнее время испытывает острую нехватку времени, – нахмурясь, заканчивает Ольденбург и кладет письмо в сторону. – Доктор Пелл, прошу теперь вас, расскажите нам, как проходят ваши эксперименты с переливанием крови.
Пелл встает и обращается к аудитории.
– У меня есть человек, который за двадцать шиллингов согласился, чтобы я перелил в его кровеносную систему некоторое количество овечьей крови. Опыт будет проделан в следующую субботу.
– Доктор Пелл, что вы предполагаете обнаружить этим опытом? – интересуется доктор Аткинс.
– У этого человека, будущего подопытного, совершенно буйный нрав, и я полагаю, что после переливания нрав его несколько смирится.
– А я не верю, что овечья кровь произведет какое- либо действие, поскольку овца по сравнению с человеком стоит на низшей ступени развития и у нее нет души, – подает голос мистер Сметуик.
– И все же, – высказывает предположение мистер Крид, – таким способом человеку можно передать кротость овцы и ее смиренный нрав, то есть я хочу сказать, это не исключено.
– Я слышал историю про доктора Кайюса, того самого, который перестроил Кайюс-колледж, – прибавляет сэр Роберт Морей, – а именно, когда он был очень стар, то питался только молоком кормилицы; так вот, сначала он употреблял молоко одной злой и капризной женщины и сам стал злым и капризным, но потом ему посоветовали пить молоко женщины доброго нрава и смирной, и он сразу подобрел и присмирел.
– Но ведь это не кровь, а еда, – говорит доктор Джонс.
– Однако всем нам известно, что кровь и темперамент человека тесно связаны, мы ведь говорим «у него горячая кровь», «у нее холодная кровь», – говорит доктор Линдсей.
– Возможно, характер и темперамент зависит от крови только у мужчин, – говорит мистер Слингсби.
– А что будет с овцой, доктор Пелл? – спрашивает мистер Аткинс. – А что, если случится наоборот, то есть не кроткий нрав овцы подействует на человека, а его буйный нрав перейдет к бедному животному?
– Я не собираюсь переливать кровь человека в овцу, – раздраженно отвечает доктор Пелл.
– А что, если ваш подопытный умрет? – продолжает наступать Аткинс.
– Я не собираюсь его убивать! Я собираюсь всего-навсего перелить в его жилы двенадцать унций овечьей крови, примерно столько, сколько перекачивается за одну минуту. Он человек крепкого здоровья. Хотя и несколько ненормальный... зато он сможет сообщить нам об изменениях, если таковые произойдут, которые он почувствует в своем организме.
– Много он нам сможет поведать, если вдруг начнет блеять, как овца, – замечает мистер Одибрасс.
– Джентльмены, прошу вас... – пытается успокоить коллег Ольденбург.
– Послушайте, Джонс, сколько можно, вы что, не могли оставить свой проклятый парик где-нибудь в прихожей? – говорит Равенскрофт.
– Черт побери! – Мистер Джонс срывает с головы свой парик, – Я же говорил мастеру, что в нем полно вшей. Я потребовал вычесать его как следует гребнем, но он все равно кишит этими паразитами.
В зале воцаряется полная тишина. Все уставились на коротко стриженную голову Джонса и копну завитых волос, которую он держит в руке. Все, кроме Равенскрофта.
– Гребень, – бормочет он как бы про себя, но достаточно громко, чтобы слышал Эдвард. – Ну да, конечно гребень!
Он встает со своего места и, похоже, собирается уходить.
– Доброй ночи, доктор Стратерн. Приятно было снова встретиться с вами.
– Вы уходите?
По заведенному обычаю члены Общества после заседания всегда перемещаются в кофейню «Голова турка» на Чансери-лейн.
– Да-да, я должен немедленно уйти, – говорит Равенскрофт, словно неожиданно пораженный какой-то мыслью.
И не успевает хоть кто-нибудь произнести слово, как он покидает заседание.
Глава 23
18 ноября 1672 года
Уайтхолл – рю де Варенн
Двор английского короля столь же развращен и также не может жить без удовольствий, как и французский, но ни один придворный не способен перещеголять в этом самого короля. Нынешнее вечернее развлечение во дворце Святого Иакова, принадлежащем герцогу Йоркскому, собрало поистине сливки придворного общества: присутствовали сам король и герцог, конечно, а также их верные псы, лорд Арлингтон, сэр Томас Клиффорд и сэр Генри Рейнольдс, ну и так далее. Таким образом, я оказался в компании пошлейших остряков, развратников, половина которых заражена сифилисом, грубых и неотесанных представителей рода человеческого, так называемых лордов и леди, явившихся посмотреть на представление, которое приготовили им лицедеи королевской труппы. Пока у них, временно, конечно, своих подмостков нет, поскольку театр на Друри-лейн в декабре сгорел дотла. Все без исключения придворные успели вылакать по бутылке, а то и по две французского вина и набить брюхо жареными жаворонками, конфетами и засахаренными фруктами и теперь развалились на разбросанных по полу и по диванам подушках. Некоторые совсем распоясались, похоже, они принимают диваны за собственные кровати.
Частная сцена в резиденции герцога Йоркского невелика размерами, что с лихвой искупается пышным убранством: бархатным занавесом, позолоченными деревянными деталями интерьера, золотыми канделябрами рампы. Задник искусно исполнен лучшими придворными художниками. Но самое большое преимущество этого театра состоит в том, что сюда пускают только ближайших друзей короля и герцога. Никакого простонародья, никаких воняющих потом толп, никаких проституток в партере.
Вот на сцену прыгает господин Киллигрю в наряде для верховой езды и нетерпеливо зовет свою лошадь. Госпожа Говард, актриса, чьи главные достоинства щедро представлены публике благодаря низкому расположению лифа, обращается к нему с вопросом: «Куда это вы так спешите, сэр?»
«В преисподнюю, – храбро отвечает он. – Надо срочно вывести оттуда Оливера Кромвеля: пусть присмотрит, как идут дела в Англии, поскольку преемник его очень занят – с утра до вечера дрючит всех подряд».
Зрители, включая и самого короля, веселятся от души. Людовик никогда бы не позволил, чтобы шутовством и насмешками унижали достоинство его короны, но душа Карла Стюарта так же пуста, как и его казна. Потом дьявола-Кромвеля прогоняют обратно в ад, где ему и должно находиться, и на сцену выходит мистер Уичерли с непристойными стишками, в которых упоминаются придворные обоего пола; эти куплеты очень смешны, и, слушая их, зрители животики надрывают от смеха. Далее возвращается госпожа Говард и исполняет разухабистую сценку, в которой она играет некую юную девицу, француженку (догадайтесь сами, кто это); она плачет и клянется, что никогда больше не станет иметь никаких сношений с прославленным и грозным врагом девства и целомудрия, монархом Великой Британии.
Больше всех здесь смеется герцог Йоркский, хотя он, пожалуй, не менее грозный враг добродетели, чем его безнравственный брат. Теперь, когда его жена, герцогиня Анна, умерла (поговаривают, от сифилиса, которым он же ее и наградил, хотя есть и другие мнения о причинах ее смерти, например, от ожирения, поскольку она была толста, как беременная корова) и пока король и его министры пререкаются, кого теперь выбрать ему в жены, он без церемоний пользуется всеми ее приближенными дамами; наследник трона желает взять в супруги только католичку, но ходят темные слухи, что страна такого безобразия не потерпит. Могу сказать только одно: принцесса, которая согласится обрести свой дом в этом вертепе, очень скоро об этом пожалеет.
