Петер Фёльдеш - Драматическая миссия (Повесть о Тиборе Самуэли)
И Правительственный Совет вынес решение: в интересах мирных переговоров с Антантой предложить отсутствовавшим на заседании Бела Ваго, Йожефу Поганю и Тибору Самуэли добровольно уйти с постов наркомов.
6
Унтер-офицер с бычьей шеей зычным голосом читал перед строем секейского батальона обращение полковника Кратохвила:
— Командование румынскими королевскими войсками доводит до сведения личного состава секейской дивизии, что румынская королевская армия не считает стрелковые подразделения секейской дивизии большевистскими или красными. И потому, если дивизия согласится сложить оружие, румынское командование готово прекратить военные действия…
К позициям секеев медленно приближалась румынская конница. Стрелки в панике побросали оружие и, подняв руки, приготовились сдаться в плен.
26 апреля, за день до того, как секейскую дивизию должна была сменить на передовой 1-я стрелковая дпвизия, она сложила оружие. Румынские интервенты взяли в плен более десяти тысяч солдат, захватили оружие и боеприпасы. В линии фронта красных была пробита огромная брешь, сквозь которую войска противника хлынули в глубь Затисья. Штромфельду ничего не оставалось, как организованно отвести войска за Тису.
— Если нам удастся быстро переправить армию через реку, — говорил он, — мы сумеем оторваться от румын. У них слишком растянуты коммуникации. За несколько дней мы перегруппируем силы и, опираясь на плацдарм под Сольноком, в любое время сможем вернуться на прежние рубежи.
Войска под командованием Поганя прикрывали переправу. Кроме регулярных частей, здесь сражался Чепельский батальон рабочих-добровольцев и вооруженный отряд ниредьхазских рабочих. Они поистине творили чудеса, отбивая атаки противника, стремившегося к переправе. А в самые тяжелые моменты на ближних подступах к Сольноку появлялся спецпоезд. Бойцы в черных кожанках вели из окон ружейный огонь. Строчили четыре пулемета, с платформы палили пушки. В эти дни у всех на устах была фраза: «Это Самуэли со своим бронепоездом…» Одни произносили ее с надеждой, другие — с ужасом. Красноармейцы, к которым он приходил на выручку, ликовали, противник в панике отступал, принимая спецпоезд чрезвычайного трибунала за бронепоезд…
К исходу 29 апреля все воинские части переправились через Тису, и спецпоозд Тибора Самуэли прибыл на станцию Сольнок. На соседнем пути стоял бывший королевский поезд.
В вагон Самуэли вошел адъютант Бёма.
— Товарищ народный комиссар, командующий просит вас к себе, — сказал он и щелкнул каблуками.
Бём принял Самуэли в салон-вагоне из красного дерева. Он заговорил церемонно и величественно:
— Правительственный Совет поручил мне выяснить, как вы отнесетесь к тому, если в интересах соглашения с Антантой вам, товарищ Самуэли, придется выйти из правительства?
«Всякий кулик в своем болоте велик…» — вспомнил Самуэли народную поговорку и вдруг ощутил брезгливую неприязнь к этому человеку. Но он спокойно, ничем не выдавая своего раздражения, поднялся с кресла, обитого красным плюшем, и ответил:
— Если этого требуют интересы дела, я, разумеется, готов уйти в любую минуту.
А через полчаса, когда телефонный аппарат в спецпоезде подключили к сети, Самуэли то же самое повторил Бела Куну:
— Я согласен уйти, если это нужно для пользы дела. Но боюсь, что Антанта водит нас за нос.
— Пока не будет подписано соглашение, никаких персональных изменений в правительстве не будет, — заверил его Кун. — А если удастся добиться мира, Тибор, мы пошлем вас в Москву…
«Пока не будет подписано соглашение, никаких персональных изменений не будет… — мысленно повторил Тибор. — Мы не позволим обмануть себя. Впрочем, уже то, что они вступили в переговоры с нами, — факт весьма знаменательный. Во времена Каройи они просто диктовали правительству свои условия». Он обвел взглядом станцию: ярко светит солнце, всюду чистота — хорошо! Армию удалось отвести без потерь. Недели на две, а то и на три наступит затишье. За это время мы наберем силы. И вдруг всем своим существом Самуэли ощутил радость и одновременно приятную расслабленность: сказалась усталость последних десяти дней… «Предстоит поездка в Москву, к Ленину! Два месяца назад мне не удалось осуществить свою заветную мечту… А теперь это стало возможным…»
— Охотно соглашаюсь, — весело сказал он в трубку.
— Полпредом… возможно, на длительный срок…
— Прекрасно!
— Благодарю, — донесся далекий приглушенный голос Бела Куна.
7
Девять часов утра. Шофер, крутанув рукоятку, завел мотор, и наркомовская машина покатилась по улицам Будапешта, одетым в яркий кумачовый наряд.
Двигались шумные колонны демонстрантов. Они несли транспаранты, портреты Маркса, Энгельса, Ленина, Карла Либкнехта, Розы Люксембург. Полощутся красные знамена, лозунги, флажки. Кажется, все вокруг пылает. Даже фонарные столбы увиты кумачом… На площади — величественный монумент во славу труда, красные триумфальные ворота, огромный гипсовый кулак, поднимающийся прямо с мостовой, античные фонтаны на пруду городского парка, гремят оркестры на балконах Опорного и Национального театров… Толпы людей в кепках и котелках, девушки в красных косынках и нескончаемые колонны рабочих. Плывут над городом слова революционных песен: «Чтоб свергнуть гнет рукой умелой…», «Вставай, проклятьем заклейменный», «Восстань же, красный пролетарий!..» Шофер оборачивается.
— Ну и красотища! Вот это да! Взгляните, товарищ Самуэли.
Самуэли посмотрел на двух ребятишек, сидевших рядом с ним на сиденье. Это — дети его старшей сестры Маргит: шестилетняя Илуш и пятилетний Дюси. Глаза их широко открыты — только бы ничего не пропустить! Тибор радостно улыбается: Первомай запомнится им на всю жизнь.
Самуэли то и дело останавливает машину возле дежурных распорядителей, спрашивает, не нужно ли чего. И действительно, понадобилась его помощь: праздничная иллюминация под угрозой, на электростанции угля едва хватит, чтобы вечером зажечь обычные уличные фонари.
— Я же распорядился доставить уголь! — волнуется Самуэли.
Районный Совет по недоразумению реквизировал прибывший на станцию эшелон угля. И Тибор мчится на поиски. Наконец на одном из предприятий удается достать уголь — иллюминация будет сиять!
В полдень Самуэли пообедал с детьми в одном из ресторанов городского парка. Сердце переполняла радость. Давно не испытывал он такого блаженства. На нем полугражданская одежда — «форма революционера», как шутливо называл он ее: черные брюки и черные со шнурками ботинки, поверх суконного френча — кожаная тужурка. Рядом, на плетеном кресле, лежала его фуражка с неизменными защитными очками.
После обеда Самуэли повел детей на прогулку; пусть порезвятся на аллеях городского парка. Пышно цвела сирень, распространяя тонкий аромат…
Уже смеркалось, когда нарочный Наркомата внутренних дел на мотоцикле подъехал к серо-зеленой машине Самуэли, стоявшей у входа в парк.
— Товарищ Самуэли! Нужно ехать. Срочно… Вас вызывает товарищ Бела Кун.
Самуэли вошел в кабинет Бела Куна, и от его безмятежного настроения не осталось и следа. Поочередно поднимая телефонные трубки всех четырех аппаратов, стоявших на столе, Кун отдавал распоряжения. Глаза его были полны гнева. Увидев Самуэли, он положил трубку и сразу же заговорил:
— Хотят отдать страну на разграбление врагам! Не выйдет! Мы — я, Санто и Ландлер — отменили приказы командующего армией. Завтра ставим вопрос на Правительственном Совете. Вы, Тибор, немедленно выезжайте на фронт. Надо остановить противника любой ценой. Мобилизуйте боевые группы. Вы у них комиссар… Они не изменят делу революции, не бросят в грозный час Советскую республику!
Армия отступает в беспорядке. В Сольноке творится что-то невообразимое. Командование решило передислоцировать штаб в Гёдёллё, и Штромфельда сейчас найти невозможно. Бём же, уж не знаю, умышленно или поддавшись панике, отдал приказ о капитуляции… Дезориентированные войска откатываются к Будапешту. Румынским интервентам открыт путь в столицу. Есть сведения, что они уже на подступах, — в Цегледе…
Прямо из кабинета Бела Куна Самуэли поспешил на вокзал.
— Есть прицепить паровоз, поднять пары, — вытянулся Лейриц, выслушав приказ наркома. — Есть отправиться в разведывательный рейс по направлению Цегледа.
Самуэли разыскал командующего будапештской группой войск Золтана Арки. (Еще 20 апреля, когда Самуэли назначили председателем чрезвычайного трибунала, он стал по совместительству комиссаром будапештской группы войск в составе матросской бригады, 1-го будапештского красногвардейского полка, отряда бихарской гвардии и интернационального полка.)
