Фарли Моуэт - Шхуна, которая не хотела плавать
— А кого, черт дери, это интересует?
Высоко-высоко надо мною (был отлив, и шхуна находилась в двадцати футах ниже пристани) на фоне неба возникла голова с всклокоченной шевелюрой. Под шевелюрой находилось молодое загорелое лицо, с которого на меня с некоторой робостью смотрели простодушные голубые глаза.
— Извините, сэр, но мистер Макланон сказал, чтоб я искал шхуну с таким названием. Я на ней вроде бы в помощники требуюсь.
Я пригласил владельца лица и шевелюры на борт, и все шесть футов и шесть дюймов его долговязой фигуры неуклюже спустились по прутьям железной лестницы. Он представился: Глен Уилсон, двадцать два года, прежде военнослужащий вооруженных сил США, а теперь свободный скиталец по лику Земли. Расставшись с армией США несколько внезапно по причине разногласий относительно войны во Вьетнаме, Глен ловко перебрался через границу в Британскую Колумбию и на попутном транспорте добирался до Ньюфаундленда. Он стоял на мосту в Гаспе, и тут рядом остановилась машина и, как он описал происходившее:
— Вылез шикарный тип, белобрысый такой, и спросил, ходил ли я когда-нибудь на морских судах. Я говорю: нет. И на речных тоже никогда. Он спрашивает, а не хочу я попробовать. Черт, думаю, а что? Ну, я оглянуться не успел, уже сижу в машине, а он чего-то говорит французу за рулем. Потом пожал мне руку, сказал, что я поплыву на шхуне «Несчастное Решето», а идет она в Монреаль. Вот я и тут. Может, вы не против?
Сначала мне стало смешно, потом я призадумался. Казалось маловероятным, что этот молодой пехотинец сумеет хоть в чем-нибудь мне помочь, но я хоть не буду в одиночестве. Однако я в нем ошибся. Глен оказался прирожденным моряком и впервые обрел свое истинное призвание.
Л'Анс-а-Валло подарил мне не только помощника, но еще и добрый совет. В тот же вечер дородный, исполненный достоинства французский джентльмен явился на пристань и представился ушедшим на покой капитаном гоелетты — суда эти плавают только по реке Святого Лаврентия. Я поведал ему о некоторых моих незадачах в попытке лезть вверх по склону, и он объяснил, как их избегать.
Нам, сказал он, следует плыть главным образом по ночам, когда задувает западный ветер; и, насколько возможно, в часы прилива; и еще нам следует держаться в миле от берега, чтобы воспользоваться контртечениями, которые устремляются вверх, а не вниз по реке.
В эту же ночь мы подвергли новый рецепт практической проверке и получили великолепные результаты. К рассвету мы оказались в шестидесяти милях западнее Фейм-Пойнта. Это так меня ободрило, что мы плыли весь этот день и всю следующую ночь, и могли бы плыть так до бесконечности, если бы нам не пришлось искать еще одну илистую отмель.
Однако мы теперь находились у берега, где илистых отмелей вообще нет в заводи. Заглянув в два-три маленьких порта, мы были вынуждены удовлетвориться кучей опилок — отходов лесопильни, которые сбрасывались в мелкой заводи и образовали искусственную косу. Хотя обработка опилками оказалась удачной, они все-таки ни в какое сравнение не шли с глиной острова Принца Эдуарда. Как большой знаток илистых отмелей, авторитетно утверждаю, что для определенных корабельных целей красная глина этого острова остается непревзойденной.
С момента выхода из озерного лабиринта Бра-д'Ор «Счастливое Дерзание» в целом вела себя вполне пристойно, если, конечно, не считать течи, но это был хронический недуг. Казалось, она не только смирилась с этим плаванием, но оно доставляло ей удовольствие. Однако после того как в устье реки мы оказались среди многочисленных судов, этому ее настроению вскоре пришел конец.
Если не считать двух-трех грузовиков, которых мы видели в заливе, по-настоящему больших судов ей еще встречать не доводилось. И когда за одну ночь мы повстречали три лайнера, авианосец, рудовоз водоизмещением в пятьдесят тысяч тонн и десятки других судов, которые все полностью нас игнорировали и заставляли шарахаться на манер обезумевших водомерок, чтобы нас не потопили, «Счастливое Дерзание» взбунтовалась.
Проделала она это в своем неподражаемом стиле. Мы шли на дизеле и были примерно в десяти милях от Римуски, когда из машинного отделения донесся оглушительный визг. Секунду спустя двигатель отказал.
Найти причину оказалось просто. Коробка передач до того накалилась, что начала светиться. Когда она поостыла, я обнаружил, что все подшипники и шестеренки в ней либо расплавились, либо развалились. Из нее таинственным образом исчезло масло. Хотя этого, казалось, никак быть не могло, потому что я только накануне проверил уровень масла и подлил его в коробку. Но выяснилось, что ничего невозможного тут не было. На дне коробки имелась сливная пробка, о существовании которой я даже не подозревал. Но «Счастливое Дерзание» все про нее знала. Пробку я нашел пару дней спустя: она валялась в трюме на расстоянии нескольких шагов от коробки.
Мы поплыли назад в Римуски и пробыли там десять нескончаемых дней, дожидаясь запасных частей, которые, видимо, везли из Внешней Монголии, причем на верблюдах.
Впрочем, долгое ожидание в Римуски имело и свою положительную сторону. Вблизи нас стояла истрепанная бурями, всеми брошенная шхунка откуда-то из Новой Шотландии. Однажды ветер с берега заставил нас перебраться в другое место, и мы оказались борт о борт с этой шхункой. Ее история была очень печальной, но содержала полезную мораль. Несколько лет назад ее купила молодая супружеская пара из Торонто и попыталась подняться на ней вверх по реке. После примерно месяца борьбы с ней владельцы махнули на нее рукой, поставили у причала в Римуски, ушли и не вернулись.
Возможно, я поступил не слишком красиво, но я договорился с человеком, от которого услышал эту грустную повесть, что он вечерком навестит меня на борту «Счастливого Дерзания» и еще раз расскажет про судьбу ее соседки. Когда он кончил, я спросил, а что будет дальше с бедной брошенной шхункой.
— Власти ее конфискуют в уплату за стоянку, — объявил он беспощадно. — Продадут ее по дешевке кому-нибудь в городе. А зимой он ее вытащит и распилит на дрова. Туда ей и дорога!
Ночью «Счастливое Дерзание» не протекла ни на каплю. А когда первого сентября мы отплыли в Квебек, она вела себя так примерно, что мы плыли и днем и ночью.
Глен делал такие успехи в морском деле, что я уже мог оставлять его на короткое время у руля, чтобы вздремнуть в каюте. В безлунную облачную ночь, темную, хоть глаз выколи, мы проходили Муррей-Бей. Примерно в час ночи сон совсем меня сморил, а потому я приказал Глену держать на дальний маяк Гуз-Кейпа, распорядившись, чтобы он вызвал меня на палубу, когда приблизится к маяку.
Он меня не позвал, и в половине четвертого я проснулся сам со смутным ощущением, что не все в порядке. Протирая глаза, я вылез на палубу и осмотрелся. Далеко впереди я увидел свет — на том же расстоянии, на каком видел его, перед тем как уйти спать.
— Какого черта? — осведомился я у Глена, который невозмутимо сидел у румпеля. — Нам уж давным-давно пора быть на траверзе маяка Гуз-Кейпа. Что, черт дери, происходит?
— Да не знаю, капитан. — Он называл меня только капитаном, возможно, отрыжка его армейских дней. — Сначала он вроде приближался, а теперь — вот так.
Я взглянул на компас, и мне открылась страшная истина. Каким-то образом взгляд Глена перескочил с маяка на Гуз-Кейпе на яркий топовый огонь большого судна, шедшего на восток по южному фарватеру. «Счастливое Дерзание» со скоростью в семь узлов решительно устремлялась с отливом к соленой воде и родному дому. Однако на этот раз ее вины тут не было.
Мы повернули назад и вновь начали подниматься в гору. Несмотря на множество судов и внезапно наступившую отвратительную погоду, мы четвертого сентября в сумерках пришли в Ситадел-Сити. До Монреаля и «Экспо-67», казалось, было рукой подать. В Квебеке «Счастливое Дерзание» в последний раз сменила команду. Если в течение своей пестрой карьеры у нее не было иных заслуг, во всяком случае, теперь она могла похвастать тем, что помогла хотя бы одному человеку начать новую жизнь. Глен Уилсон покинул нас и поступил матросом на норвежское грузовое судно, направлявшееся в Пернамбуку. Море его завоевало.
Клэр с Альбертом вернулись на шхуну, и я был рад снова увидеть их, не меньше, чем они — своему возвращению. В этот вечер мы отплыли в Монреаль.
Плавание вверх по реке оказалось пресным в сравнении со всем предыдущим. Все еще содрогаясь при мысли о судьбе, выпавшей на долю ее новошотландской сестры в Римуски, «Счастливое Дерзание» вела себя ну совсем как ангел, каким она сроду не была. Погода стояла континентально-летней — жаркой, мутной, почти безветренной. Сама река коварных ловушек не ставила, так как в Квебеке я познакомился со шкипером гоелетты и он обучил меня приемам, необходимым, чтобы одолеть оставшиеся склоны. Мы следовали примеру гоелетт: двигались с приливной волной против течения и бросали якорь в какой-нибудь уютной заводи, когда течение с отливом пытались тащить нас назад.
