Юрий Тубольцев - Сципион. Социально-исторический роман. Том 1
— Почему ты решила, что моя свадьба в будущем, а не в прошлом?
— Я это вижу. Женщина еще не оставила на тебе свой след.
— Гм, своеобразное у тебя зрение. Так обрати свой взор в саму себя и попробуй обнаружить, что именно приносит тебе счастье.
Виола добросовестно задумалась. Она почувствовала в намерениях Сципиона нечто большее, чем просто желание подарить ей несколько легких комплиментов, и внутренне перестроилась.
— Меня любит храбрый, сильный и добрый человек… Это главное, — после некоторой паузы сказала она, — потом… здесь собрались хорошие и веселые люди, которые стали нашими друзьями и украсили наш праздник, в эти дни я увидела много нового… Наконец я освободилась из плена ливийцев, встретилась после долгой разлуки с родными.
— Ну что же, всем ясно, в чем состоит счастье? — с этими словами Сципион обвел взором ближайшие ложа, публика на которых постепенно смолкла, привлеченная развернувшейся перед ними необычной беседой. — Мне пока не все понятно.
— Гай, — обратился он к Фламинию, — а ты в чем видишь счастье? Фламиний вожделенно посмотрел на Виолу, но пресеченный строгим взглядом Сципиона, отвел глаза в безопасную зону и сказал:
— Я тоже рад, когда меня любят, когда окружают друзья, но наибольший восторг — это разить врага…
— А для тебя, благородный победитель, — неожиданно захватила инициативу Виола и дерзко посмотрела на Публия, — для тебя, когда наступит время счастья?
— Для меня? — переспросил Сципион и, немного помолчав, сказал: — Вы называли многое, что доставляет радость, я же ничем не могу наслаждаться до тех пор, пока не достигну главной цели. Я буду счастлив в тот день, в который моя Родина победит Карфаген. Теперь, Виола, ты можешь, добавив к своему и наши высказывания, определить, в чем истоки счастья.
— В достижении цели, как ты уже выразился.
— О! Неужели это произнесла женщина? Может быть, кто-то скажет еще и о том, откуда происходят цели?
Все молчали, и Публию пришлось отвечать самому.
— Из наших способностей или потребностей. Тут надо сказать, что потребность — низшая ступень способности. А что такое способности? Это силы, порождаемые разницей между нашими возможностями и действительностью. Каждая наша способность к той или иной деятельности — это высота, на которую нас подняли боги над окружением, природой или людьми. Камень, обрушиваясь с вершины, сметает преграды на своем пути, ласковая, спокойная на равнине вода, попадая в горы, с неукротимой страстью пробивает себе русло в граните. Все в природе стремится реализовать свою энергию высоты. И, поверьте мне, река по-своему счастлива, устремляясь за сотни миль к морю, но это ее «счастье» воспринимается в совокупности всей природой, оно является истоком ее движущих сил. Неживая природа подчиняется законам счастья, но сама его не чувствует, счастье переживается богами, представляющими духи стихий. А живые существа, имеющие душу в самих себе, способны ощущать результаты своих действий и знают радость реализации сил. Значит, счастье — это субъективное переживание глобального природного закона — свободного истечения энергии. Я говорю о свободном истечении, ибо только гармоничная реализация сил, когда препятствия не превышают возможностей потока, соответствует духу природы. Поэтому человеческое счастье состоит в реализации наших способностей в жизни на пределе возможностей, ибо только натянутая струна верно звучит, но без превышенья их. Причем уровень этих способностей соответствует и уровню счастья. Чем с большей высоты низвергается горный поток, тем громче плеск, тем выше брызги. Кто-то счастлив, обманув соседа на один асс, другой — победив в единоборстве с вражеским копьеносцем, а третий живет судьбою народов. Богатые способности — предпосылка для великого счастья, но они же предрасполагают к трагедии, если могучие силы, не найдя должного исхода, изнутри давят на хрупкую человеческую оболочку.
— Впрочем, я вижу, что в рассуждениях ушел далеко в словесную чащу, и вы заскучали, — перебил он сам себя. — Возвращаюсь к нашему разговору. Виола, на первое место ты поставила любовь. Так, значит, главные женские силы находят себе примененье в любви?
На лице Виолы отразилось напряжение мысли. Это серьезное выражение, придавшее некоторую прозаическую суховатость чертам, являющим собою яркий праздник жизни и счастья, вызвало у Публия улыбку умиления. Приятно было видеть в столь восхитительном создании естественность, отсутствие жеманства и кокетства. Эта пауза длилась только миг, но такой миг по впечатленьям для Публия был равен месяцам. Вновь зазвучал ее голос, и Публий очнулся от блаженного созерцанья.
Она произнесла:
— Наверное, да.
— Ну а что они, эти силы, собою представляют? — обращаясь уже ко всем окружающим, сказал Сципион. — За что мужчины любят женщин?
Аллуций поглядел на жену и самодовольно сказал:
— За красоту.
— Пожалуй, верно, — согласился Публий, — внешняя красота проникает в душу мужчины, приводит ее в движенье и порождает чувство. Но тут выявляется любопытное противоречие. Чтобы оценить прекрасное, мужчина соответственно должен располагать внутренним величием, ибо нельзя низшим измерить высшее. Однако сам мужчина имеет довольно простоватую и грубую форму, значит, любить его можно только незамысловатой душой. Следовательно, женщина прекрасна внешне, но примитивна в душе, а мужчина, наоборот, примитивен внешне, но прекрасен духом. Получается, что в их отношениях не достижима гармония.
— Вы судите со своих позиций, а, может быть, мы понимаем красоту по-иному. — отозвалась Виола.
— Возможно, я односторонен, потому как не могу измыслить мужчину равной красоты тебе, чужеземка. Сильван, не переводи! — вдруг перебил сам себя Публий. — Говори дальнейшее. В поддержку твоих слов, Виола, вспомним греков. Они изваяли немало мраморных богов и героев, с любовью изображая рельефные мышцы, видимо, будучи вдохновлены мощным напором проступающей в них силы. Вероятно, красота мужской фигуры заключается в этой грозящей, настигающей силе, в то время как женская — в ускользающей утонченности. Но сказанное только подтверждает мои слова, ведь я не говорил об отсутствии какой-либо привлекательности мужской стати для женского взора, а утверждал лишь о несовместимости характеров возникающих чувств, следующей из внешних различий. Противоречие остается. Вечно обречен мужчина, устремляясь к женщине, искать соответствия ее внешней прелести в недрах духа и всякий раз вынужден отворачиваться разочарованным, ибо женщина вся собою лишь приманка, она — обман, в ней нет сути, чтобы впитать любовь.
Неотрывно, с наивным восхищением глядевший на Виолу Корнелий Лентул Кавдин заметил, как при последних словах «богиня» нахмурилась, и это заставило его вмешаться в разговор.
— Вы однобоко воспринимаете красоту, — заговорил он. — Ты, Публий, сам назвал обсуждаемый предмет внешней красотой, видимо, подразумевая наличие и красоты другого рода.
При неожиданной помощи, пришедшей с соседнего ложа, Виола не обратила взор на говорившего, как бывает в подобных случаях, а вдруг тайком поглядела на Сципиона, воспользовавшись тем, что всеобщее внимание привлек Кавдин. Публий перехватил ее заинтересованный взгляд, и природные инстинкты наперекор сознанию возбудили его опасною надеждой. Мгновенно в нем забурлила кровь и почудилось, будто под кожей затрепетало пламя. Однако в следующий миг Виола уже внимательно слушала Корнелия Лентула, и Сципион спрашивал себя: не померещилась ли ему предыдущая сцена?
Тем временем Кавдин сотворил формулу:
— Красота в человеке — это все то, что порождает любовь.
— То есть, красота, выражаясь в терминах, применяемых нами ранее, есть способность к любви? — громко перебил его Публий, бессознательно стремясь вернуть столь быстро утраченное внимание красавицы, но она более к нему не обернулась.
— Да, — продолжал Кавдин, все сильнее вдохновляясь своей речью, — и потому она включает черты лица, линии тела, голос, мимику, грацию движений, изящество ума, прелести души и силу духа, другими словами, это совокупность граней всех человеческих свойств, ориентированных в направлении любви, это как бы взгляд на всего человека, но с одной стороны. А поскольку все люди различны, то и красив каждый человек по-своему. Выходит, красота бывает разных типов, и каждый род красоты вызывает свойственный именно ей вид любви. Потому встречается любовь веселая и легкая, как весенний ручеек, нежная и спокойная, как тихая заводь, раздольная, как широкая река, неистовая, клокочущая в теснинах ревности подобно горному потоку, и яростная, низвергающая, как водопад, в пучину страсти!
— Сколько же лет ты, Публий Лентул, теоретизировал на эти темы? — с ехидной усмешкой поинтересовался Фламиний.
