Федор Шахмагонов - Твой час настал!
— Твои — это не наши с тобой. Подставлять под пушки цвет польского рыцарства не имеет смысла за тысячу верст от Польши. Теперь мы знаем силу пушечного огня этого вороньего гнезда. Придется брать его осадой.
3
Осада — это прежде всего отсчение монастыря от внешних связей, это обстрел из пушек, это подкопы под стены. Это, конечно, и время, коли приступ невозможен. Ян Сапега понимал, что войско вторжения не имеет права на промедление. Лисовский, попытавшись взять монастырь с налета, к осаде был нерасположен, полагая налеты на города и села делом более надежным. Были у него в отряде польские головорезы, а еще запорожские казаки. Выбирал он и самых отчаянных из гультящих. Воинство буйное. Объединяло его желание грабить под предводительством искушенного в грабежах знаменитого польского налета. Уважала его вольница за то, что устраивал прибытки и боялись его бешеного нрава. Мог он в гневе не только кнутом отстегать, но и снести саблей голову.
Пестрое его воинство двинулось в поход. До Переславля-Залесского шестьдесят верст. На конях прошли за три часа, остановились у города. Из города вышли посланные его встречать игумены монастырей, дворян и городовой приказчик. Били челом царю Дмитрию Ивановичу и открыли городские ворота... Лисовский ограбил город и двинулся на Ростов.
Ростов не имел поновленных укреплений. Стрельцов и служилых годных для ратного дела Шуйский забрал, когда еще шел на Болотникова. В городе шатание. Кто хотел обороняться от поляков и разбоя сил на то не имели, горожане готовы были бы присягнуть тушинскому Дмитрию, да митрополит Филарет грозил отлучением, Тех, кто начинал убеждать, что тушинский Дмитрий и есть настоящий царь, поднимал на смех с амвона.
Когда прибежали селяне с известием, что войска царя Дмитрия на подходе, значение митрополита упало, перевесил страх. Филарет облачился в святительские одежды, отворил двери соборной церкви, встал на паперти, чтобы крестом встретить находников. К церкви подскакали верхоконные. Во главе польский ротмистр.Филарет воздел крест и возгласил :
— Православные, остужайте свои головы! Остановите братоубийства. Войдите в храм, помолитесь о спасении своих душ!
В храм ворвались казаки и польские находники, но не ради спасения своих душ. Срывали с икон серебряные и золотые оклады, срывали бархаты, хватали священные сосуды. С Филарета содрали святительские одежды. Хорошо, что он замолк, потому не учинили над ним расправы до смерти. Обрядили его в драную серемягу, на голову надвинули татарскую шапку. Усадили в телегу рядом с гулящей женкой с разрисованными сажей бровями. При этом приговаривали:
— Вот тебе, отче, на утешение живое мясо, а не мощи убиенного отрока.
Кто то уже дорывался до его бороды, остановил их ротмистр.
— Велю его в Тушино пред царевы очи доставить!
Лисовский похвалялся пед своими:
— Город за городом беру, а Ян Сапега глядит на воронье гнездо, наглядеться не может.
4
Тушино отстраивалось на зиму. Богданка окончательно уверовал в то, что ведет его воля иудейского Бога. Уже вся Северная Русь признала его царем. Он приобрел ранее не свойственную ему уверенность. Оставалась одна заноза — Троицкий монастырь. Его имя открывало ворота одного за другим города. И только обитель Святого Сергия стояла камнем преткновения. Его бросало в дрожь от мысли — не схватка ли это Богов, иудейского и христианского у стен этого монастыря ?
Москва его уже мало волновала. Что ни день, перебегали к нему вышеначальные московские люди: князья, бояре. Правда, иные тут же убегали обратно, но прибегали опять. Перелетывали. Не говорило ли это о том, что положение царя Василия Шуйского с каждым днем становилось все более непрочным. Брать приступом столь обширный деревянный город — это утопить войско в огне. Вслед за Рожинским, Богданка терпеливо ждал, когда плод созрев, упадет в руки. Папский нунций Симоннета прислал ему из Кракова грамоту, из которой следовало, что папский престол готов признать его московским царем. Что значила горстка гонористых панов, когда почти все русские города признали его государем? Когда донесли, что в Тушино привезен плененный митрополлит Филарет, Богданка счел, что в его руках недостающее звено той цепи, коими скрепляются царства. Прибегали к нему и архимандриты и епископы, готовы были присягнуть иные митрополиты, но Филарет не им чета. Глава православной церкви — патриарх. Патриарх Гермоген пребывает у Шуйского в Москве, стало быть, должен быть патриарх и в Тушине. Богданка не раз слыхивал от царя Дмитрия, как он досадовал, что сей Филарет так долго добирается из Сийского монастыря в Москву. Тогда еще Филарет — монах. Тогда же Богданка слыхивал, что Филарет в родстве с царем Иваном Васильевичем, пострижен Годуновым насильно, а был в Московии первейшим боярином. Его род с незапамятных времен служил московским государям. Царь Дмитрий и Филарет так и не встретились. Богданка не знал, что этой встречи не пожелал Филарет. Но князья Черкасский и Сицкий, перебежавшие от Шуйского в Тушино, когда узнали, что привезли Филарета, поспешили прояснить Богданке, что он не признал царя Дмитрия сыном Ивана Васильевича.
Богданка распорядился привести Филарета. Важности на себя решил не напускать. Какая важность устоит перед первейшим московским боярином, а к тому же и митрополитом. Ввели Филарета. Голубые, отнюдь не старческие, глаза смотрели с насмешкой. Не сломили его ни поругания, ни унизительное соседство в дороге с гулящей девкой. Готов принять мученический венец. А вот готов ли, вместо мучиничества к патриаршему венцу? Богданка почтительно молвил:
— Святый отче, нам с тобой не чиниться и тайн между нами нет. Иным здесь сидеть не по чину. Садись, отче! Беседа у нас долгая, а в дороге тебя примучили, но зрит Господь, не по моей воле, а по дерзостному своеволию.
Богданка подвинул кресло Филарету, уговаривая:
— Прошу, отче, не таи на меня гнева! Садись.
— Больно ты суетлив, хотя и прикидываешься царем.
— Вовсе перед тобой не прикидываюсь. Никакой я не царь, а твоя покорная овечка в твоем пастырском стаде. Сам знаешь, каков из меня царь. Паны меня цариком называют. Мое место здесь на грубом подобии трона, а твое — на троне в Кремле. Годунов был мудрецом, потому и постриг тебя, ибо не мог перенести унижения своего рода перед твоим над ним превосходством.
— Радует меня, что ты не изображаешь передо мной царя Дмитрия.
— Хотя бы и на том тебе радость, а потому садись, не чинись. Тебе доподлинно известно, что царь Дмитрий не был прирожденным государем, но он был венчан на царство, а я даже и не венчан, но не мы судьбой правим, а судьба правит нами.
— А Бог?
— Помыслы Господа нам смертным не дано познать.
Филарет хмуро взглянул на Богданку. Но последовал его приглашению сесть. Сел в польское кресло.
— Вот я сижу, смотрю и не пойму кто же передо мной? Ни имени твоего не знаю, ни рода твоего, а смутил ты обманом весь люд от Северы и до Вологды. Обманом смутил!
— Сказано в писании: не судите и да не судимы будете. Не ты ли, отче, изымал в Угличе мощи невинно убиенного отрока и объявил их нетленными мощами царевича Дмитрия? Не тебе ли было наперед известно, что царевич Дмитрий не был зарезан, а спасен и до Литвы добрался? Ты из тех, кто прятал его в своем подворье, по той причине Борис Годунов схватил тебя.
Филарет насторожился.
— Столь многое известно тебе, не ведаешь ли куда исчез истинный Дмитрий?
— Сие тайна велика есть. Проникновение в нее для смертных закрыто. В своем подворье ты скрывал истинного царевича, а Шуйский прятал, незнамо где, Григория Отрепьева. А я, отче, загадаю тебе загадку, которую каждый будет отгадывать по своему, и остается она неразгаданной. Кто же из них истинный царевич? Наши паны, что-то знают, но и их знаниям положен высшими силами предел. Мне ли, всего лишь мошке, разобраться в том, что творится в пчелином улье. Говорят, что в Литве появилось двое под одним именем, а в Москву вернулся один из них.
— Не объявляешь ли ты себя вторым?
— Тот себя обманывет, когда говорит, что ложь во спасение. Нет во лжи спасения, и сие есть одна из заповедей Христа. Не думаешь ли ты, святой отец, что обретение мощей убиенного царевича Дмитрия в Угличе повело к спасению?
Богданка пристально смотрел на Филарета.
— И..? — вопросительно отозвался Филарет.
— И, оттолкнув от Шуйского людей, обратило их ко мне. Люди идут ко мне, зная что никакой я не Дмитрий. Они идут ко мне, ибо не хотят иметь царем Шуйского. Не мне измерить, что их ведет ко мне? Убийство ли Шуйским царя Дмитрия, или кощунство с мощами царевича? То обман не только людей, то попытка обмана Господа.
— И я сотоварищ Шуйского в обмане. Ты в этом хотел упрекнуть меня?
