Федор Шахмагонов - Твой час настал!
В жестокой сече с драгунами пал сын Ромадановского, был ранен сам воевода. Драгуны погнали его полк. В русских рядах началась смятня. Иван Шуйский бежал ранее всех. За ним устремились все московские воеводы.
Как здесь не отличиться пану Лисовскому? Его казаки, как быстро рассеялись, так же быстро собрались и погнались за убегающими, а гультящие кинулись грабить московский обоз.
Сапега к вечеру собрал свое воинство и двинулся к монастырю. Вести о разгроме московского войска под Рахманцами достигли монастыря вскорости по окончанию битвы. Осада становилась неизбежностью. Воеводам осталась ночь на устройство обороны.
Каждый монастырский ратник знал свое место, а вот вновь прибывших надобно было расставить среди монастырских, чтобы по ходу обороны узнали, что к чему. Вооружали и монастырских слуг, и крестьян, и иных прибившихся. Размещали их семьи.
Иноки раздавали оружие со склада. Настала очередь вооружаться Егорке Шапкину, Даниле Селявину и его брату Оське. Над Данилой шутили :
— Бог передал тебе, что недодал братцу. Носил бы ты своего братца за пазухой, чтобы из-за твоего ворота кусал врагов.
Егорке выдали саблю, кольчугу и шлем. Повертел он саблю в руку и вернул.
— Топором мне способнее...
На Данилу Селявина кольчуга не нашлась, едва шлем подобрали. Попробовал саблю — крепка ли, и переломил.
— Оглоблю тебе кованую! — рассердился оружейник.
— Погоди! — молвил старец из оружейной палаты. — Есть у меня меч заморский. Добыли, когда царь Иван Васильевич воевал Ливонию. Не нашли мы к чему бы применить такое чудище.
Не только перед Егоркой, и пред такими же, как он впервые вступавшими в ратники, но и перед служилыми и дворянами, что вооружались в монастыре, предстало диво дивное. Меч, чуть ли не с оглоблю длиной, обоюдоострый. Инок притащил его волоком и положил у ног Селявина.
— Подымешь ли? Его двумя руками поднимать?
Селявин поднял его одной рукой.
— Лемех от плуга, а не меч! — заметил Егорка.
— Он пропашет! — одобрил Селявин. Поднял меч и взмахом обвел его над головой. У тех, кто стоял поблизости шевельнуло волосы ветром.
Первыми увидели польское воинство дозорные с Плотницкой башни. Разожгли кострище, дымом предупредить, что пришел враг, тех, кто еще тянулся к монастырю под защиту его стен.
Загремели колокола, отгоняя от монастыря злых духов и нечистую силу, ободряя тех, у кого трепетали души. Потянулись вверх подъемные мосты, опустились в воротах железные решетки. Те, кто не успел войти в монастырь бежали в лес.
Редко добром поминали царя Ивана Васильевича Грозного. Тем, кто собрался на защиту Троицкого монастыря, довелось поклониться его памяти. Это он повелел обнести монастырь каменными стенами окружностью в шестьсот сорок саженей, высотой в четыре сажени, толщиной в три сажени. Башен было поставлено двенадцать. Плотничья на углу западной стороны при сходе с ней стороны северной. На схождении северной и северно-восточной сторон — четыре башни : Конюшенная с воротами, Соляная, Кузнечная и Наугольная. Между восточной и южной сторонами — Пятницкая. На южной стороне — Луковая и Водяная с воротами. На западе — Погоребная. Крепостные стены обнесены рвом с водой. Стены с бойницами в несколько ярусов, со стрельницами и заборалами.
Архимадрит и воеводы поднялись на Плотницкую башню. Московская дорога, как на ладони. С холма, под гору спускались конные польские хоругви. Впереди — польские воеводы. Князь Долгорукий был в ближних царя Дмитрия, поэтому знал многих польских вельмож. Показывал архимандриту и Голохвастову на Адама Вишневецкого и на его стрыйного брата Константина. Сапегу узнали по тому, что к нему, как к вышеначальному, подъезжали офицеры.
Колокола в монастыре умолкли. Наступила тишина. Доносилось до стен конское ржание. Ржанием отвечали им монастырские кони. Сапега поднял булаву, и конная хоругвь драгун устремилась на Климентиевское поле. За ними спустились гусарские хоругви. А далее колыхались казачьи пики, и всякое дреколье гультящих. Вышли на взгорок и пешцы, в ожидании, когда конница освободит им путь. Вельможные паны спустились с пригорка.
Взревели трубы, ударили литавры, и войско двинулось в обход монастырских стен для устрашения осажденных. Старики из бывалых ратников вспоминали, что вот так же вокруг стен Пскова обводил свои полки Стефан Баторий.
— Можно ли их сосчитать ? — спросил архимандрит.
— И считать не надобно! — ответил Голохвастов. — На глаз видно, что их десятеро на нашего одного, если того не более.
Обойдя монастырь поляки начали занимать позиции. На западной стороне против Плотничьей башни Сапега разбил свой стан. Лисовский расположился в Терентьевой роще напротив Наугольной и Луговой башен. Сразу же, не теряя времени, поляки и казаки начали рыть рвы, сооружать шанцы, собирать туры. Расставляли пушки. Монастырские дозорные насчитали девяносто пушек.
В монастыре над гробницей святого Сергия воеводы и ратные люди, монастырские слуги, дворяне, дети боярские, крестьяне, что пришли в монастырь, целовали крест оборонять его до смертного часа. Началась церковная служб, которая с этого часа уже не прерывалась во все время осады.
В польском стане днем и ночью шли приготовления к приступу. Придвинули к стенам на пушечный выстрел туры, втащили на них пушки.
29-го сентября у ворот Конюшенной башни затрубили польские трубачи, под белам флажком подъехал верхоконный, размахивая свитком с грамотой. Ему открыли притвор в воротах. Он отдал послание Сапеги к архимандриту и ко всей монастырской братии. Грамоту забрали, посланному сказали, что ответ доставят сами.
Архимандрит призвал воевод и старцев слушать польское послание.
«Пишет к вам, жалеючи вас Ян-Петр Сапега! Покоритесь царю Дмитрию Ивановичу, сдайте мне город, будете зело жалованы от царя Дмитрия Ивановича, как ни один из великих ваших не пожалован Шуйским; а если не сдадите, то знайте, что мы на то пришли, чтобы, не взяв его, не уходить отсюда. Сами ведаете сколько городов мы взяли. И Москва, и царь ваш в осаде. Мы в том ручаемся, что будете не только наместниками в Троицком городе, но царь даст вам многие города и села в вотчину, а не сдадите город и мы возьмем его силой, тогда уже ни один из вас в городе не увидит от нас милости. Пишем тебе словом царским, святче архимандрите: прикажи попам и монахам, чтоб они не учили войско противиться царю Дмитрию Ивановичу, памятуя милосердие оказанное монастырю отцом его царем Иваном Васильевичем, а молили бы Бога за него и царицу Марину Юрьевну, а нам город отворили безо всякой крови. А не покоритесь, так мы зараз возьмем замок ваш и вас беззаконников порубаем всех!»
Архмандрит спросил:
— Кто он, Ян-Петр Сапега? Князь? Боярин?
— Не князь и не боярин, но рода знатного в Литве и Польше, — пояснил князь Долгорукий. — Его дядя канцлер в польском государстве, после короля вся власть у него в руках
Архимандрит сокрушенно покачал головой.
— Вельможные люди Сапеги, мужи, как видно государственные, а оскверняют свои уста поганой ложью. Бродягу, имени которого мы не знаем, как царем называть? Сие могут творить только самые подлые людишки.
Подал голос один из монастырских старцев.
— Когда сатане занадобится, он обедню отслужит. Чего ожидать от вельмож, пребывающих в ереси?
Архимандрит обратился к Григорию Долгорукому:
— Не из сомнения, князь, а ради сомневающихся. Спрашиваю тебя. Ты служил царю Дмитрию, видел его и на плахе. Тот ли убит человек, что называл себя царем Дмитрием?
— Тот самый и никто другой. Дело то давнее, я скорбел тогда о нем и был бы рад, если был бы убит кто-то другой.
— А того, что сидит в Тушино — видывал?
— Не видывал, потому, как видеть не хотел.
— В моей душе нет сомнений, — продолжал архимандрит. — Опасно сомнение в душах тех, кому оборонять обитель. Есть ли в среде нашей, кто видывал того, кто царствовал под именем Дмитрия и нынешнего Дмитрия, что сидит в Тушино?
— Есть! — подал голос один из старцев. — Есть у нас в услужении пришлый плотник. На исповеди покаялся, что видывал и того и другого.
— Призвать его сюда! — распорядился архимандрит.
Егорку отыскали на стене. Он укреплял кирпичную кладку на заборалах. Поставили перед архимандритом. Архимандрит спросил:
— Скажи нам, Егор, откуда ты родом, что твое звание?
Егорка не догадывался зачем его позвали, но нисколько не оробел. Отвечал спокойно.
— Сторона моя Мещерская, озерная, а занятие мое струги строгать и на воду спускать по реке Пра в Оку, а из Оки во все концы, кому куда занадобится. Имел я жену, двух дочерей, да их оторвали от меня, а меня от них...
— По какой причине ты с места сошел?
— Как крикнули царем Бориса Годунова, село наше Стружаны отошло к Семену Годунову. Ободрал он, как липу дерут, пришлось уйти. В Цареве-Борисове избы ставил...