Джирджи Зейдан - Аль-Амин и аль-Мамун
Как только ушей аль-Амина достигло известие о том, что отец находится при смерти, он тотчас начал склонять аль-Фадля Ибн ар-Рабиа и других сановников присягнуть ему. Харун ар-Рашид скончался в Тусе в 193 году хиджры, и аль-Фадль Ибн ар-Рабиа, воспользовавшись отсутствием аль-Мамуна, который находился к тому времени в Мерве, хитростью переманил халифское войско на сторону аль-Амина. Воины, желавшие поскорее вернуться к своим семьям в Багдад, поддались уговорам аль-Фадля Ибн ар-Рабиа и нарушили клятву, данную ими аль-Мамуну. Они захватили с собой походную казну и встали под знамена аль-Амина.
Аль-Мамун же, узнав о смерти отца и о том, что его войска, забыв о данной присяге, перекинулись на сторону брата вместо с походным имуществом и халифской казной, испугался за свою жизнь и поспешил собрать в Мерве своих приближенных, чтобы держать совет, что делать дальше. Приближенные ободрили своего господина и дали слово не оставлять его в беде. Аль-Фадль Ибн Сахль медлил с решительными действиями, выжидая благоприятный момент для достижения заветной цели, ради которой ему пришлось переменить веру отцов. Посылка Бехзада во дворец аль-Мамуна под видом лекаря, задолго до смерти Харуна ар-Рашида, была одним из пунктов хорошо продуманного общего плана. Аль-Фадль Ибн Сахль познакомился с молодым человеком через предводителей хуррамиов. Он увидел, что тот отважен, привержен к шиизму и готов оказать помощь персам в их борьбе за независимость. Вместе с Бехзадом отправился в Багдад его слуга Сельман, также принадлежащий к общине хуррамитов. Между Бехзадом и аль-Фадлем Ибн Сахлем не прерывалась тайная переписка. Когда скончался Харун ар-Рашид и халифская власть перешла к аль-Амину, настало время действовать в Хорасане, и Бехзад немедленно прискакал в Мерв.
В тот день, когда Бехзад прибыл в столицу Хорасана, аль-Фадль Ибн Сахль вместе со своим братом Хасаном находился во дворце. Внезапно к визирю подошел слуга и сообщил, что Бехзад просит принять его. Аль-Фадль велел впустить гостя. Бехзад тотчас вошел, еще одетый в дорожное платье и с ларцом в руках. Оставив ларец у дверей, он подошел и поздоровался. Аль-Фадль Ибн Сахль и брат его ответили на приветствие и пригласили гостя сесть рядом с ними. Визирь, мужчина в расцвете сил, был человеком сдержанным. Бледнолицый, хрупкого телосложения, он тем не менее отличался крепким здоровьем и неукротимой энергией. Стоило заглянуть ему в глаза, как можно было определить, что в глубинах своей души человек этот вынашивает тайные замыслы и интриги, что он умеет заманивать в свои сети врагов, терпеливо выжидая в засаде. Его брат Хасан был человеком бесхитростным, совсем иного склада. Он не утаивал от других своих чувств и намерений. Если он сердился, то на лице его это тотчас отражалось, впрочем, как и радость, — тогда оно расплывалось в улыбке. Аль-Фадль Ибн Сахль, наоборот, хранил непроницаемый вид, что бы с ним ни случалось. Никогда гнев не искажал черт его лица, а глаза не светились радостью, словно человеческие страсти обходили его стороной. Добиваясь намеченной цели, он умел сдерживать свой пыл и обуздывать горячность, в отличие от страстных натур, которые не умеют владеть собою. Такие люди не выносят обид и оскорблений. Трудно укротить их, когда они в пылу гнева теряют способность здраво разбираться в окружающем. Тогда одно нечаянно оброненное слово может разрушить все их замыслы.
Когда Бехзад уселся, визирь, а также брат его, стали расспрашивать о делах, и Бехзад рассказал обо всем, что с ним приключилось. Слушатели подивились его храбрости и похвалили усердие, но молодой человек не видел в своих поступках ничего примечательного. Затем визирю захотелось узнать о настроениях в багдадской общине хуррамитов, и Бехзад сказал:
— Они преданы нам и для победы не пощадят ни своих денег, ни жизней.
— А как поживает наш мальчик? — аль-Фадль Ибн Сахль намекал на Мухаммеда аль-Амина.
— Коротая время, он сменяет чашу кубком, а рабыню мальчиком.
— Его власть неизбежно слабеет, — заметил Хасан, — но…
— Но нам не будет от этого проку, — тотчас подхватил Бехзад, — если мы не устраним его сами!
— И если богу будет угодно, мы сделаем это! — торжествующе воскликнул аль-Фадль. — Достаточно, чтобы разгорелась вражда между братьями. А когда нас призовут на помощь, то мы продиктуем условия, которые будут целиком отвечать нашим целям.
— Уже недолго осталось ждать, и наш друг Сельман сообщит вам об этом, — сказал Бехзад. — Если же что-то помешает, то выходит, ты зря принимал мусульманскую веру!
Тяжело было визирю слышать от Бехзада эти слова. Хотя всем было отлично известно, что аль-Фадль Ибн Сахль принял ислам для пользы общего дела, ему было неприятно, когда намекали, что он изменил вере ради власти и, более того, променяв веру отцов на ислам, сделался истым мусульманином. Но сейчас он обошел слова Бехзада молчанием: он хотел укрепить продвижение Бехзада по стезе служения родине и вселить в него уверенность в собственные силы, которые, как он ожидал, потребуются теперь для новых дел. Он с загадочным видом улыбнулся и посмотрел на брата, как будто колебался, открыть новость или нет. Тот угадал, в чем дело, и стал смеяться, поглядывая на Бехзада. Юноша не знал, что ему отвечать, и молчал. Наконец Хасан обратился к Бехзаду:
— Мы признаем за тобой немалые заслуги в деле нашей борьбы. Наступит день, и ты вкусишь плоды победы.
— Я полагаю, — перебил брата аль-Фадль, — что он сможет получить их немедленно. Разве есть юноша, более достойный руки Буран?
Он имел в виду дочь Хасана Ибн Сахля. Буран была отменной красавицей. Среди жителей Хорасана шла молва не только о красоте этой девушки, но и об ее уме.
Когда Бехзад услышал имя дочери Хасана, он вздрогнул: ведь сердце его уже было занято Маймуной. Но он не мог открыто отказаться от этой награды. Постаравшись скрыть растерянность и быстро оправившись от смущения, он склонил голову в знак благодарности:
— Я недостоин такой милости. Эта награда выше моих заслуг, и у меня еще будет время отличиться.
Аль-Фадлю Ибн Сахлю понравились слова юноши, ему даже в голову не пришло, что Бехзад не хочет жениться на Буран. Среди хорасанской знати не было ни одного человека, кто бы не желал заполучить ее в жены.
— А помимо руки Буран, — продолжал визирь, — как только представится удобный случай, я дам тебе доходную должность при дворе.
— Не прогневайся, мой повелитель, — отвечал Бехзад, — если я попрошу уволить меня от всяких должностей: я служу моему народу, который избрал путь свободы.
Затем он поднялся и добавил:
— А теперь позвольте мне сходить домой, чтобы переодеться и отдохнуть с дороги.
Бехзад подошел к дверям, обулся, поднял свой ларец и собрался уйти.
— Что это за ларец у тебя в руках? — остановил его аль-Фадль.
— Я держу в нем свои снадобья, — быстро сказал Бехзад и вышел из залы.
Глава 54. Фатима
Выйдя от аль-Фадля, Бехзад сел на коня и, углубившись в лабиринт узеньких городских улочек, вскоре достиг окраин. Тяжелые раздумья одолевали молодого человека. Он был огорчен предложением взять в жены дочь Хасана, Буран. Ему отчего-то казалось, что аль-Фадль Ибн Сахль истолковал пылкость его слов не как искреннее желание вступить в борьбу с Аббасидами, а как стремление заслужить руку Буран. Если бы только визирь мог проникнуть в сокровенные мысли Бехзада, он бы увидел, что нет более доблестного воина, рвущегося на бой с врагами.
Болью отозвались в сердце молодого человека эти невеселые думы, затем на него нахлынули воспоминания о Маймуне. Как он решился оставить ее в Багдаде, когда ненависть между сыновьями покойного халифа крепнет день ото дня и междоусобная война готова вспыхнуть в любой миг! Но затем, припомнив, что девушка поселилась во дворце аль-Мамуна, Бехзад успокоился. Погруженный в свои мысли, он ехал, отпустив поводья, а когда очнулся, то обнаружил, что конь унес его далеко от места, к которому он направлялся. Бехзад повернул коня назад и вскоре достиг конца одного из переулков, упиравшегося в дверь, у которой он и спешился. Бехзад, с ларцом в руках, остановился у двери, постучал условленное число раз и немного подождал. Не прошло и минуты, как дверь распахнулась и на пороге показался высокого роста старик-невольник. Когда слуга признал Бехзада, он бросился к нему, схватил его руку и многократно облобызал ее.
— Господин!.. Господин!.. Неужто, это вы? Ах, как долго вас не было! — восклицал старик и уже хотел было взять ларец, но Бехзад отказался от его услуг. Тогда невольник отвел коня на конюшню и запер за гостем дверь. Бехзад едва поспевал за стариком, который, от радости не чуя под собою ног, бежал по коридору, ведущему во внутренний дворик. Здесь слуга шмыгнул в одну из комнат, расположенных по четырем сторонам просторного двора. Посредине комнаты сидела дряхлая старуха, закутанная в покрывало. У нее были седые волосы, лоб изрезали глубокие морщины, а низко нависшие брови скрывали глаза.
