Гусейнкули Гулам-заде - Гнев. История одной жизни. Книга вторая
— Вот уже несколько лет наше село не исполняло добрый курдский обычай — встречать дорогих гостей жертвоприношением,— говорил он громко.— Потому что не было у нас желанных гостей. А те, которые приходили, несли с собой смерть и разорение. И вот сегодня мы приносим в жертву аллаху этого быка в честь наших освободителей. Да будет благословен ваш путь!
Он с силой ударил кинжалом... бык дернулся, стал биться, из вспоротого горла хлынул на дорогу густой темный поток. Кровь пузырилась, свертываясь в пыли. Бык скоро затих... Крестьяне поднялись. Тот, что резал, вытер кинжал о полу чапана и повторил торжественно:
— Благословен ваш путь!
Они отступили, и войско вошло в село.
На площади состоялся митинг. Салар-Дженг говорил о притеснениях и надругательствах иностранцев, о бесправии народа, о необходимости борьбы за лучшую долю.
— Земля, на которой вы трудитесь,— говорил он вдохновенно,— земля, политая вашим потом, отныне принадлежит вам, крестьянам! Владейте ею на благо своего народа!
Восхищенные и благодарные возгласы были ответом на эти его слова.
До позднего вечера над селом звучали курдские народные песни. Солдаты плясали с крестьянскими девушками. По всему селу тянуло запахом жареного мяса, сладковатым дымком.
Салар-Дженг созвал заседание реввоенсовета. Мы собрались в просторной комнате, окна были открыты, и праздничный шум отвлекал, заставлял то и дело оборачиваться к темным проемам. Салар-Дженг приказал закрыть окна.
— Народ радуется, а нам предстоит трудная борьба,— сказал он, оглядывая собравшихся.— Братья! Время сегодня играет нам на руку. Пока до Тегерана дойдет весть о нашем выступлении, пока правительство примет меры и развернет против нас свои войска, надо успеть сделать многое. И прежде всего — взять Боджнурд. И сделать это надо сегодня же, ибо завтра, может быть, будет уже поздно.
Я был обрадован и удивлен. Овладеть Боджнурдом, войти в родной город с освободительной армией — разве не об этом мечтал я долгие годы ожидания? И Парвин будет кидать нам цветы и плакать от счастья... Но разве можно вот так, сразу, сегодня же, взять город, в котором сосредоточено не менее восьмисот солдат? В памяти еще была свежа попытка взять город лачиновскими молодчиками... Правда, если бы Фаррух был порасторопней и посмелее, они бы, пожалуй, и могли ворваться в город...
— Какие будут суждения?— спросил Салар-Дженг. Вскочил Кучик-хан, командир кавалеристов-белуджей, и, сверкая глазами, запинаясь от волнения, заговорил:
— Поручите это дело нашему полку. Мы ляжем костьми, но город возьмем. Мы ворвемся в Боджнурд на своих лихих конях, как на крыльях, и никто не устоит перед нашим натиском. Поручите нам!
Салар-Дженг улыбнулся. Его всегда немного забавляла горячность белуджей.
— Хорошо, Кучик-хан, мы примем во внимание твое заявление. Кто еще хочет высказаться?
— Разрешите?— поднялся молодой офицер Сейд-Гусейн-Бербери.— Я понимаю порыв уважаемого Кучик-хана. Но считаю, что взятие Боджнурда надо поручить другой части.
Кучик-хан вскочил и закричал, брызгая слюной:
— Почему другой? Отвечай, почему другой? Мы что, не справимся, да? Не справимся, струсим, испугаемся пуль?.. Мы никогда не видели саблю и пулю?
Салар-Дженг нахмурился и сказал негромко, но властно:
— Прошу соблюдать порядок и дисциплину.
Но Кучик-хан долго еще не мог успокоиться, все бормотал что-то, зло поглядывая на Сейд-Гусейн-Бербери. А тот, дождавшись тишины, спокойно продолжал:
— Я не сомневаюсь в храбрости полка «Джаммаз». Но, во-первых, этот полк уже не раз показывал свою ненужную горячность, даже жестокость... вспомните хотя бы, как его всадники вырубили буквально всех моаззезовских воинов два года назад... А во-вторых, ни Кучик-хан, ни кто-либо из его полка не знает города так, чтобы действовать наверняка. Поэтому я считаю, что при взятии Боджнурда нужно как можно меньше кровопролития, чтобы люди видели, кто мы такие. И руководство операцией следует поручить тому, кто знаком с городом.
И в этот момент у меня мгновенно созрел план. Поначалу он показался мне настолько простым, что я даже сам удивился. Наверное, вид у меня был такой взволнованный, что Салар-Дженг с улыбкой спросил:
— Что, Гусейнкули-хан, у вас, кажется, есть предложение?
— Он же вырос в Боджнурде,— скороговоркой вставил Сейд-Гусейн-Бербери.— Ему, как говорится, и карты в руки.
Все оживленно задвигались, стали шептаться, повернулись ко мне.
А я еще не привык к своей новой роли члена реввоенсовета, смущаясь под взглядами малознакомых людей, поднялся и сказал неуверенно:
— План действительно есть... Только вот не знаю... Словом, в деталях он еще не обдуман.
— Ничего,— подбадривая меня улыбкой, отозвался Салар-Дженг.— Доложите суть. Обдумаем сообща.
— Уверен, что в Боджнурде нас еще не ждут,— начал я.— И тут все решит внезапность. Если дадите мне самых быстрых и выносливых коней и лучших всадников, то мы сможем беспрепятственно въехать в город. А там я все ходы и выходы знаю, сумею найти квартиры офицеров, арестовать их, а с солдатами как-нибудь столкуемся...
Салар-Дженг не дал мне договорить. Вскочив стремительно, он подошел ко мне и протянул руку. Глаза его светились страстным внутренним огнем.
— Благодарю,— сказал он проникновенно.— План принимаем. Верно, товарищи?— повернулся он к собравшимся, не выпуская моей руки.
Одобрительные возгласы послышались в ответ.
Он снова взглянул на меня.
— Операцию поручаю вам. Возьмите с собой людей, сколько найдете нужным. Через час доложите о готовности. И обдумайте детали. Ну, желаю успеха!
Мы с Аббасом вышли из дома.
Стояла теплая летняя ночь. На небе высыпали звезды. Полумесяц был похож на саблю, вынутую из ножен, и точно напоминал нам о предстоящих сражениях, жестоких и кровавых.
Наверное, и солдаты думали об этом, потому и веселились сейчас, радовались жизни, такой быстротечной и ненадежной, готовой оборваться в любой момент выстрелом или жутким воем снаряда.
— Гусейнкули!
Мы оба оглянулись. Нас догонял Пастур. Был он возбужден и дышал тяжело от быстрого бега или от волнения.
— Что-нибудь случилось?— тревожно спросил я.
— Да, не скрою,— проговорил он с нотками обиды.— Мой друг получает серьезное и опасное задание, а меня и не собирается брать с собой. Разве это по-дружески?
Ах, как я был благодарен ему в эту минуту!
— Пастур, дружище,— протягивая ему обе руки и улыбаясь, сказал я,— да я за счастье сочту быть рядом с вами в трудную минуту. И если вы согласны...
— Я для того и бежал за вами, чтобы сказать о своем согласии,— засмеялся Пастур.— Значит, берете?
Вместе мы отыскали наш эскадрон, расположившийся на окраине села. Здесь горели большие костры, снопы искр с треском взвивались в ночное небо, соперничая в яркости со звездами. Вокруг костров собрались вместе солдаты и крестьянские парни и девушки, шутили, смеялись.
Аббас пошел собирать нужных нам людей, а я вдруг подумал, как трудно будет им вот так, сразу, перейти от бездумного веселья к трудной и опасной работе, связанной со смертельным риском. И, наверняка, не все утром встретят входящие в город наши войска. Но что поделаешь, приходилось вырывать из веселого круга и вести за собой в ночь, навстречу неизвестности.
Через час я докладывал Салар-Дженгу о готовности отряда выехать на выполнение приказа.
— Мы посоветовались с Аббасом и Пастуром и решили, что сумеем обойтись без кровопролития. Солдаты в Боджнурде тоже недовольны и если узнают, что повстанческие войска близко, примкнут к нам. Надо только быстро захватить телеграф и разоружить офицеров.
Он внимательно посмотрел на нас троих, и что-то отечески теплое мелькнуло в его живых быстрых глазах, хотя был он не старше нас.
— Людей не мало взяли?— спросил он.
— Больше людей — больше шума,— ответил я. Казалось, все было обговорено, но он не отпускал нас, видно, испытывая беспокойство за нас и за то дело, которое нам поручил и от которого зависело теперь дальнейшее развитие событий. Он понимал, что когда мы уедем, он уже ничем не сможет нам помочь, не сможет вмешаться в наши действия и отвести беду, если нависнет она над нами...
Но надо было спешить. И он, подавив вздох, обнял каждого из нас и сказал:
— Утром мы подойдем к городу. Если все будет благополучно, высылайте связного. А если...— он на секунду задумался, но тряхнул головой и добавил совсем весело:— Да нет, все будет хорошо. Встречайте у западных городских ворот...
Мы скакали по ночной горной дороге, искры летели из-под копыт, и дробный перестук подхватывали ущелья. Эхо уносило звуки куда-то в горы, дробилось и возвращалось... А нам казалось, что горы стонут от этой бешеной скачки, что они готовы обрушиться на нас и похоронить под обломками скал.
