Теодор Моммзен - История Рима
Однако этот успех демократической партии был началом ее падения. Прежде всего в ней самой произошел раскол: Марий увидал, что его союзники более навязывали, чем проводили, свои решения, что они воспользовались только его именем, а ту руководящую роль какую он хотел сам играть, захватили в свои руки, кроме того, он искренно возмущался неблаговидными приемами их в борьбе. Главция и Сатурнин, со своей стороны, были недовольны Марием за его нерешительность, колебания и испытывали досаду, видя, что только сторонники Мария доставили им успех, и поняв из этого, что их значение должно будет пасть, как только они разойдутся с Марием Противники же демократии в ее торжестве почерпнули новые силы Идеям демократии многие сочувствовали искренно. Не видя, как их осуществить, эти люди верили, что в программе демократии все было исполнимо и полезно, В своем увлечении Марием они верили и в то, что он разрешит все наболевшие вопросы, теперь, увидав, что руководящая роль в руках не Мария, а Главции и Сатурнина, все эти люди совершенно отшатнулись от партии. Демократию, между прочим. сильно поддерживали всадники, принципиально боровшиеся против сената, но они вовсе не были склонны вести дело так далеко, и теперь. когда почти даровая раздача хлеба грозила казначейству банкротством, они, чтобы охранить свои материальные интересы, примкнули и партии сената.
Сатурнин и Главция решились теперь на отчаянную попытку: они попробовали во что бы то ни стало удержать власть в своих руках, надеясь упрочить свое дело. Они выставили на следующий год свою кандидатуру на высшие должности и не останавливались пред средствами, чтобы достигнуть успеха. Дошло до того, что их сторонники открыто убили кандидата противной партии. Тогда сенат потребовал от Мария, чтобы он, как консул, восстановил порядок и законность Требование было так основательно, что отклонить его было невозможно, – и Марию пришлось употребить силу против своих же союзников. После настоящей битвы популяры были оттеснены на Капитолий и голодом принуждены к сдаче. Они не стеснялись громко обвинять Мария в измене своим прежним друзьям, Сатурнин и Главция, еще один трибун и один квестор вскоре были убиты. Из прежних главарей демократии уцелел один Марий – но он, недавно еще первый человек в Риме, утратил не только влияние, но и уважение, теперь к. нему с прежнею ненавистью относились аристократы и с новою быть может сильнейшею, демократы.
Давно уже римское правительство не видало такого успеха. Важнее, чем смерть Сатурнина и чем падение Мария, было отрезвление общества. Когда оно увидело, к каким безумным решениям и безобразным насилиям ведет господство черни, оно поняло, что и очень плохое правительство все же неизмеримо лучше той анархии, какая немедленно создалась, едва власть перешла в руки партии, которая называла себя демократическою и сулила, что наступит чуть ли не золотой век, лишь только дана будет ей власть. Отрезвление было так сильно, что не только были отменены законы, проведенные в шестое консульство Мария, но в течение целого ряда лет проходили новые законы, внесенные только консулами, а не трибунами, и проходили вообще постановления, далекие по духу от того направления, в каком развивалось законодательство за последнее время. Так, например, запрещено было соединять в один законопроект разные меры; установлено, что никакой закон не может обсуждаться ранее чем через 9 дней поте того, как он внесен; всаднические суды стали теперь беспощадно преследовать всякого, кто обнаруживал какие-либо демократические тенденции. Партия сената почувствовала себя даже настолько сильною, что решилась вступить в борьбу с всадническими судами, которые, поддерживая сенат против демагогов, в отношении к провинциальной администрации по-прежнему действовали пристрастно и всегда обвиняли тех, кто препятствовал откупщикам наживаться в провинциях уже слишком бесцеремонно. Когда постановлены были явно пристрастные приговоры против трех наиболее влиятельных и действительно почтенных представителей аристократии, трибун Ливий Друз выступил против всаднических судов.
Ливий Друз происходил из очень знатного рода. Толпа его не любила, но все без различия партий уважали этою cурового, твердого и вместе умного и безусловно благородного человека. Друз гордился древностью и славою своего рода, но он и проповедовал и на деле осуществлял тот взгляд, что знатность дает человеку право на почет, но и налагает на него обязанность быть достойным своих предков и больше других служить родине. Друз понял, что необходимо и сенат вывести из подчинения партии капиталистов, и улучшить положение неимущих классов. Он находил, что полезнее самой аристократии провести меры, направленные в пользу нуждающихся, чем ожидать, чтобы они рано или поздно были предложены и проведены каким-нибудь демагогом. Друз решился потребовать уничтожения всаднических судов и вместе с тем осуществить, с некоторыми ограничениями, все главные реформы Гая Гракха, а чтобы вознаградить союзников, земли которых приходилось обратить и раздел, он думал предоставить им римское гражданство. Опасаясь, что эти меры, предложенные отдельно, могут и не пройти полностью, Друз с формальным нарушением недавно изданного закона соединил все свои предложения в одно и притом вопрос о римском гражданстве для союзников изложил в выражениях общих, не вполне ясных, а чтобы вообще привлечь к своему предложению симпатии масс, он включил в него и почти даровую раздачу хлеба, придумав несколько удачных мер в подкрепление казначейству. В таком виде предложения Друза встретили восторженное одобрение одних и упорную оппозицию других. В народном собрании они прошли, но вскоре были отменены сенатом по формальному нарушению, о котором мы говорили.
При всей разнице исходных пунктов Гракха и Друза, предложения их были очень похожи одно на другое. Тому и другому их решения продиктованы были одинаково благородным и бескорыстным стремлением помочь тяжелому положению родины, и одинаково и Гракх, и Друз заплатили своею жизнью за свою великодушную попытку: Друз вскоре после того, как предложения его были приняты, был смертельно ранен неизвестным убийцею на пороге своего дома ударом кинжала. Он умер через несколько часов. На смертном одре он с глубокою горестью говорил, что не скоро Рим увидит другого такого гражданина, как он, и пророчески предсказал новые тяжкие несчастия своей родине.
Глава V. СОЮЗНИЧЕСКАЯ ВОЙНА. РЕВОЛЮЦИОННАЯ ПОПЫТКА СУЛЬПИЦИЯ
Латино-римский союз, мудро устроенный в ту эпоху, когда римляне были так богаты глубоким государственным смыслом, долго стоял нерушимо среди очень тяжелых внешних обстоятельств. Однако мало-помалу начала ослабевать его твердыня. В политическом отношении условия соглашения соблюдались с достаточною точностью, в материальном латинские союзники даже выигрывали по мере того, как усиливался Рим, потому что пользовались во всех провинциях теми же привилегиями, как и римские граждане. Но неравноправие чувствовалось очень резко с тех пор, как в Риме началось смягчение уголовного законодательства и вообще стал распространяться новый дух. Так как римляне начали уклоняться от военной службы, она все большею и большею тягостью ложилась на союзников. Теперь в значительной степени их силами достигал Рим своих побед, а многими плодами этих побед союзники не пользовались: в то время как военачальники лишены были права произносить смертные приговоры относительно римских граждан, союзники по-прежнему подлежали старым, суровым законам. Случаи дарования римского гражданства выдающимся представителям латинских общин почти прекратились, а затем было законом запрещено даже просить о таком пожаловании; наконец, около 124 г. было ограничено даже право неграждан селиться в Риме.
А рядом с этим упадок нравственности и старых строгих понятий о службе и долге имел последствием множество случаев возмутительного отношения римских властей и просто римских граждан к союзникам; и не только жестокость по отношению к негражданину, но даже умерщвление союзника гражданином оставались нередко безнаказанными. В результате положение союзников по сравнению с положением граждан стало так худо, что уже не чувствовались те различия в правах отдельных общин, которые прежде эти общины разъединяли. Теперь все одинаково тяготились господством римлян и ненавидели его. Только давняя привычка повиноваться Риму и страх пред его силою удерживали латинов, страстно желавших расширения своих прав, от попытки силою взять то, что казалось заслуженным. Когда в последнее время поднималась борьба и по вопросу о даровании прав римского гражданства всем союзникам, они с напряженным вниманием следили за нею, но должны были лишь убеждаться, что никому не удалось склонить массу римского гражданства на расширение прав неполноправных граждан. А когда наконец над попытками революции восторжествовал сенат, то союзники поняли, что и от сената не дождутся они равноправия, так как стало несомненно, что сенат искренно враждебен такой мере и боролся против нее не только потому, что она предлагалась политическими его противниками. С выступлением Друза ожили было надежды латинов – и тем ужаснее поразила их весть, что новый, самый энергичный их защитник убит и дело его погибло. Около этого времени среди союзников существовала какая-то тайная организация, которая целиком разделяла планы Друза и готовилась поддерживать их даже силою, хотя в непосредственных сношениях с этою организацией сам Друз и не был. Было ясно, что рано или поздно, а факт ее существования станет известен римскому правительству, – а как Рим расправлялся в подобных случаях с виновными или даже только подозрительными, это союзники знали слишком хорошо… Они решились попытаться действовать силой, в глубокой тайне шли приготовления, устанавливались соглашения.
