Наталья Павлищева - Мария-Антуанетта. С трона на эшафот
Вместе и вернулись в Париж… чтобы больше никуда уже не уезжать совсем…
Король, которого теперь во Франции именовали просто «жирным боровом», обещал своему народу оставаться во Франции, потому о новом побеге не могло быть и речи. Но и жить все время под ежеминутным надзором тоже невыносимо. Однако Людовик быстро свыкся, ему не хватало только возможности выезжать на охоту.
Потому, когда в Тюильри тайно проник граф Ферзен, чтобы договориться о побеге по поручению своего короля Густава, Людовик ответил простым отказом.
Аксель Ферзен отправился к королеве. Вид Марии-Антуанетты поразил графа в самое сердце, его возлюбленная постарела на много лет. Во-первых, она полностью поседела. Конечно, седые волосы у Ее Величества были и раньше, но их удавалось скрывать под помадой, пудрой и разными украшениями для волос. Теперь этого не было, и сами волосы из-за страшного нервного напряжения последних месяцев и даже лет потеряли цвет совсем.
– Антуанетта… Его Величество отказывается бежать еще раз. Я уеду и постараюсь убедить короля Швеции вытребовать вас за пределы Франции.
Это была их последняя встреча, король отказывался бежать, самого Ферзена стали подозревать, и ему не стоило больше оставаться в Париже, чтобы не подвергать свою жизнь бессмысленному риску. Ферзен уехал, он не исчез, продолжая переписываться с королевой, но его уже не было рядом…
Оставались только муж и дети.
И помочь некому, потому что в Австрии снова сменился император. Леопольд ненадолго пережил брата, новым императором стал его сын Франц, которому до далекой тетки в далекой Франции, к тому же воинственно настроенной против Австрии, не было никакого дела. Рассчитывать на военную помощь извне, пожалуй, не стоило, осуждая французов, никто из монархов не сделал ни малейшего движения, чтобы спасти короля и королеву (если не считать уверений, что их побег – дело рук русских дипломатов, мол, они бежали по русским паспортам).
В годовщину своего неудавшегося побега королевская семья едва не лишилась жизней из-за нападения толпы на Тюильри, потому что приставленная охрана из швейцарских солдат оказалась настроена враждебно. Пришлось бежать под защиту Собрания.
А потом была Башня в Тампле, где приходилось дрожать от страха за жизнь близких. Толпе уже было мало просто издевательств и оскорблений, ей требовались кровь и смерть. Пока бывших слуг и приближенных королевской четы, которые находились в нескольких тюрьмах города. В тюрьме находились маркиза де Турзель, бывшая гувернанткой детей после отъезда Полиньяк, любимая дофином Полина и принцесса Ламбаль, которую в пасквилях именовали любовницей королевы. Принцесса оказалась честной до конца, она категорически отказалась доносить на Марию-Антуанетту и говорить о королеве гадости, а потому была буквально растерзана толпой. С ее телом сотворили такое, что позже и сами участники событий поражались собственной жестокости. Голову принцессы, надетую на пику, как и ее тело на другой, принесли к Башне в Тампле, чтобы показать королеве, а то и заставить ее поцеловать «бывшую любовницу» в губы.
Почему вдруг была предпринята атака на тюрьмы, толком никто не смог объяснить, но пострадали не только бывшие слуги королевской семьи, в тюрьмах содержалось немало проституток и нищих, никоим образом не имевших отношения к Его и Ее Величествам. Трибуналы, спешно созванные в тюрьмах, отправляли на смерть всех, кто оказывался перед ними.
Но что это была за смерть… Свыше 1300 человек, не причастных к жизни короля или двора, были просто растерзаны, женщины и девочки сначала изнасилованы, Париж просто залит кровью…
– Что это?! – королева буквально подскочила, испуганно озираясь. Жизнь стала такой непредсказуемой, что ожидать следовало чего угодно, но уж ничего хорошего, это точно.
Каминные часы показывали всего семь.
Елизавета уже успела выглянуть в окно и сообщила:
– Это глашатаи, как обычно…
Теперь их действительно будили в семь утра глашатаи, но в тот день что-то уж очень громко.
– Что у них за праздник?
Тюремщик Роше с удовольствием сообщил:
– А вас отменили совсем!
– Что сделали? – ахнула королева. Кто же знает, что может означать их «отменили»?!
– Нет у нас больше короля, ну, и королевы тоже.
– А… я кто? – зачем-то поинтересовался Людовик.
– А ты просто Людовик Капет! Так сказали в Национальном Конвенте.
– Где?
– Национальный Конвент избран на основе всеобщего избирательного права, – с удовольствием объяснял Роше, ему нравилось ставить королевских особ в дурацкое положение, – теперь он правит Францией. Безо всяких там королей!
Он же сообщил, что теперь и календарь другой, и имена у всех тоже.
– Это какие же? – не выдержала Мария-Антуанетта.
– А у кого какие, у тебя так вовсе простое – ты мадам Капет. А вот у бывшего герцога Орлеанского теперь звучное имя – Филипп Элигате!
– Равенство… – пробормотал Людовик.
– Чего?
– Элигате, говорю, равенство по-латыни. А герцогом он быть перестал?
– Конечно! Он же не дурак! Он свой.
Король снова усмехнулся:
– Он готов быть чьим угодно, только бы платили…
– Ты чего это?! Ты почему оскорбляешь достойного гражданина?!
– А почему вы оскорбляете меня? Почему вы мне тыкаете?
Роше, похоже, смутился, но ненадолго, почти сразу короля перевели в Большую Башню, оставив остальных в Малой. Но уже через пару месяцев семья вся воссоединилась.
Жизнь снова стала казаться терпимой, если не считать отсутствия возможности свободно передвигаться и решеток на окнах.
В Башне было холодно и сыро, все тяжело переболели, особенно Людовик, за жизнь которого все боялись, даже тот самый Конвент, условия несколько облегчили, теперь у королевской семьи были сносные удобства. Кормили хорошо все время, конечно, не как в Версале, но отказа не было. Это давало возможность слугам ездить за продуктами и привозить новости.
Оказалось, что единственным, кто попытался воевать с революционной Францией, оказалась Пруссия, так ненавидимая императрицей Марией-Терезией. Конечно, вовсе не для освобождения королевской семьи, а в надежде отхватить кусок себе. Сначала казалось, что пруссаки одержат победу, тогда Роше продемонстрировал свою саблю и пообещал Людовику:
– Если только пруссаки появятся в Париже, я вас лично всех поубиваю!
Мария-Антуанетта нервно рассмеялась:
– И не знаешь, что хуже…
Но потом французы стали теснить прусские армии, Конвенту немного полегчало, и снова встал вопрос о том, что делать с королевской семьей. Теперь Людовик уже не был королем, а держать под охраной и кормить, причем довольно основательно, целую семью накладно. Но и просто казнить невозможно. На повестке дня снова стоял вопрос о суде над бывшим королем.
И тут такой подарок! Слесарь Гамо выдал местонахождение большого железного ящика бывшего короля, который сам же и устанавливал. Члены Конвента были довольны, потому что в таких ящиках, их еще называли сейфами, всякие там короли хранили всякие там секретные бумаги. Если в этом «сейфе» окажутся компрометирующие бумаги на бывшего короля Франции, то его легко можно будет лишить жизни.
Слесарь расстарался и вскрыл железную дверцу (чего не сделаешь ради того, чтобы выслужиться!). Однако бумаги сильно смутили членов Конвента. Дело в том, что в числе прочих не слишком опасных бумаг там оказалась переписка с… Мирабо! Конвент испытал потрясение, узнав, что один из популярнейших деятелей начала революции оказывается был в сговоре с королем и активно помогал ему, находясь одновременно в стане революционеров!
От растерзания или гильотины Мирабо спасло только то, что тот уже умер.
Надо полагать, немало страшных минут пережил и бывший герцог Орлеанский, а теперь Филипп Элигате, ведь его письма королю с нижайшими просьбами вернуть благосклонность тоже могли оказаться в железном ящике. К счастью для Элигате, не оказались, хотя и его дни были сочтены. Бывшего герцога подвел собственный сын, бежавший в Америку. Конвент не простил такого предательства сына отцу…
Но до этого бывший герцог еще успел поучаствовать в осуждении своего родственника короля. Бывшего короля.
Людовика уже держали отдельно от семьи, не позволяя общаться и даже забрав все режущие и колющие предметы.
И вот 11 января глашатаи объявили, что ему предстоит суд и потому предоставлены адвокаты. Конечно, бывший король прекрасно понимал, что как бы он ни готовился, никто и слушать не станет его оправданий, если решились судить, то приговор известен заранее. И все же он подготовился. Кроме того, Людовик написал завещание и прощальные слова всем, кого знал, в первую очередь, конечно, жене и детям, прося прощения за все неприятности, которые доставил или которые произошли по его вине, а также прощая всем…
Король защищался умело, но слова Сен-Жюста «Людовика нельзя судить, он уже осужден… он приговорен…» были приговором еще до начала судебного заседания. Однако был момент, когда спасение, причем всей семьи, казалось возможным. Один из членов Конвента предложил… отправить бывшую королевскую семью в Америку, пусть, мол, там поживут пока, это лучше, чем доставлять удовольствие проклятым англичанам видеть, как Людовик умирает на эшафоте.
