Фаина Гримберг - Анна Леопольдовна
Императрица приказала выдать принцу на расходы на первое время две тысячи рублей. Размер его годового денежного содержания еще не определен окончательно, и это крайне беспокоит Кништедта. При дворе уже говорят о стычке принца с Кништедтом. Этот последний во время карточной игры в покоях Ее величества имел дерзость обратиться к Ее величеству с просьбой об определении ею пресловутого денежного содержания, поскольку, как он говорил: «…необыкновенная роскошь русского двора требует таких больших расходов, что скоро все средства принца будут истрачены». Императрица посмеялась и обещала все уладить в самом скором времени. Принц с досадой пенял Кништедту за этот разговор и сам говорил о своем нетерпении вступить в должность командира полка. Он полагает именно это своим главным делом, каковое и желает тщательно исполнять.
* * *Ужасающее происшествие, в котором виновна несомненно я. В России существует обряд крещения воды. Я желала его наблюдать, и мы отправились с госпожой Сигезбек. Сначала зрелище было даже занимательным. Во льду была заранее проделана квадратная прорубь, каждая сторона которой длиной примерно шесть русских футов; около нее постлано много ковров наподобие пола, огороженных вокруг кольями, чтобы не подпускать толпу. Сверху устроен был полог. По окончании службы духовенство вышло из главной церкви и образовало процессию, следуя друг за другом соответственно сану; священники двигались по четыре или пять в ряд, всего числом в несколько сот человек. Они несли большую хоругвь, большой фонарь и большое изображение Спасителя. В таком порядке шествие двигалось, сопровождаемое знатными и простыми людьми. Весь путь до реки пелись молитвы. Затем священники вступили за ограду со всего несколькими знатными людьми и там совершали другие части церемонии. Наконец нашли, что вода достаточно освящена. Был подан сигнал тысяче гвардейцев, которые окружали все это тремя рядами, и тут же раздались частые залпы из ружей, повторяемые трижды; затем вступили большие пушки с крепости и троекратно салютовали около трехсот орудий. Но далее началось ужасное. Множество больных фанатиков, отталкивая друг друга, стремились окунуться в освященную воду, полагая, что это избавит их от недугов. И надо сказать, многие из них достигают желаемого, но не так, как хотели, то есть их убивает сильный холод. Но еще ужаснее было зрелище невежественных глупцов, которые несли своих детей, в том числе и совсем маленьких, чтобы их окунуть. Детей передавали священникам, которые трижды погружали их в воду с голо вой. Многие из священников были пьяны, и мы увидели, вскрикнув невольно от ужаса, как двое детей захлебнулись. Трое или четверо на наших глазах выскользнули из рук пьяных священников и течением их затянуло под лед. А сколько еще детей потом умирает от холода!..
Мы возвратились огорченные до крайности. Я не могла есть, вспоминая страшное зрелище. На другой день я должна была ехать во дворец, где по приезде застала Ее высочество в беседе с живописцем Караваком. Сердце мое едва не разорвалось, когда я услышала его непринужденный рассказ. Он говорил о своем русском помощнике, который до такой степени напился пьян, что не помня себя пожелал окончить жизнь самоубийством и бросился с моста в большую прорубь, где прежде была освящена вода. Вероятно, он желал погибнуть в освященной воде для того, чтобы его самоубийство считалось менее греховным. Однако, будучи мертвецки пьяным, он не рассчитал свой прыжок, упал на лед и проломил череп… Каково мне было услышать это! Силы оставили меня, я потеряла сознание. Очнувшись, я поняла, что полулежу на канапе, голова моя в сбившейся прическе – на коленях принцессы, склонившейся ко мне встревоженным лицом и подносящей к моему носу флакон с нюхательными солями. Окончательно придя в себя, я попросила прощения за свой обморок и сумбурно вспомнила о вчерашней гибели детей. Возможно, не следовало вспоминать об этом; выходило, будто я осуждаю обычаи русской религии; но в тот момент я думала лишь о том, чтобы не выдать свое пристрастие к Андрею. Впрочем, никто не занимался моими словами. Принцесса озабоченно спросила Каравака, оказана ли пострадавшему необходимая помощь. Живописец отвечал, что его прежний помощник доставлен в большой императорский госпиталь, основанный еще Великим Петром; перед этим несчастному приложили пластырь. Я чувствовала себя совершенно разбитой. Ее высочество сказала, что следует навестить раненого и что она помнит его как милого и любезного человека и не верит в серьезность его намерения покончить с собой, что в России почитается особенно тяжким грехом.
Сестры Менгден отвели меня под руки в мое дворцовое помещение, где велели служанке раздеть и уложить меня в постель. Я тотчас уснула целительным сном, не в силах думать о происшедшем.
Вечером Ее высочество, вместо того чтобы находиться в покоях императрицы и беседовать за карточной игрой с принцем, навестила меня и долго оставалась со мной, сидя у изголовья моей постели. Как мне хотелось поделиться с принцессой, моей единственной подругой, моими горестями! Но я не могла выдать Андрея. Ее высочество говорила о необходимости постепенного искоренения некоторых пагубных российских обычаев и, в частности, пьянства. Она также сказала, что невозможно запретить решительно простонародью окунаться в освященную зимнюю воду и окунать своих детей…
– Просвещение требует постепенности, – сказала принцесса.
Она будет прекрасно править этой страной. Единственные недостатки этой будущей императрицы – мягкость и прекраснодушие, несколько чрезмерные, но это обычные свойства молодости. Мы решили навестить раненого. Однако принцесса все же попыталась отговорить меня, опасаясь проявлений моей чувствительности. Но я заверила ее, что буду мужественна.
– Мое желание – повсюду следовать за вами, – сказала я. И ведь это правда, как правда и то, что я хочу видеть Андрея.
* * *Госпиталь представляет собой обширное здание, два крыла которого соединены красивой церковью со стороны, выходящей на Неву. Мы прошли через одно из караульных помещений и далее шли в крытой галерее. Двери в операционную были раскрыты, она оказалась пуста, то есть в ней не было ни больных, ни врачей, но видно было ее хорошее устройство. Госпиталь укомплектован несколькими врачами, главным хирургом и пятью ординарными хирургами; при каждом хирурге состоят фельдшера и студенты – по двадцать человек, которых хирург обязан обучать. Врачи и хирурги, а также и фельдшера – немцы и англичане, но среди студентов, назначенных к ним в обучение, уже есть и природные русские.
Каждое утро в шесть часов звонок оповещает хирургов, что они должны быть готовы; звонок в семь означает, что им надлежит незамедлительно прийти в палату, где содержатся раненые, больные с язвами, с переломами или вывихами, либо же вызывать больных из других палат. Тут же все принимаются за дело и трудятся до тех пор, покамест не перевязаны все легкие пациенты.
Андрей лежал в палате один. При нем находился фельдшер и один из студентов. Вокруг постели стояли кругом хирурги, происходила консультация. Все присутствующие поклонились нам и в особенности, разумеется, Ее высочеству. Доктор Маунси[84], англичанин, то есть шотландец, излагал свое мнение о больном, указывая рукой. Главный хирург, профессор Христиан Эйнброт[85], показался нам надменным и важным субъектом. Наиболее знающим показался нам профессор анатомии Ханхарт[86]; он, кажется, лучше всех понимал состояние больного. Я знала профессора Ханхарта, он бывал иногда у Сигизбеков. И сейчас он узнал меня и кивнул мне дружески. Разговор между медиками велся по-латыни. Опасались наличия помимо большой раны также и трещины на черепе. Профессор Ханхарт настаивал на необходимости немедленной трепанации. Я бросила взгляд на больного. Он увиделся мною находящимся словно бы в дурмане, глаза его были воспалены, очень воспалены и не видели, изо рта сочилась слюна; он казался совершенно нечувствительным к боли… Профессор Эйнброт не поддерживал мнения профессора Ханхарта. Несчастье, как известно, может обострить память; я вспомнила, как Ханхарт жаловался господину Сигезбеку на то, что главный хирург – человек невеликих познаний, но имеет могущественных друзей при дворе. Я не сомневалась в том, что мнение Ханхарта верно и он может спасти жизнь Андрею. Теперь некогда было раздумывать; я бросилась к ногам Ее высочества и умоляла принцессу поддержать профессора Ханхарта… К счастью, принцесса вняла моей отчаянной просьбе, вернее мольбе. Она выступила вперед и, сохраняя полное самообладание, велела профессору Эйнброту предоставить Ханхарту полную свободу действий. Главному хирургу ничего не оставалось, как поклониться почтительно.
Я верю теперь: Андрей будет спасен! Я хотела бы остаться при нем, ухаживать за ним, я не побоялась бы черной работы, но это не позволено. Однако принцессу уведомят об исходе операции, и через несколько дней мы снова навестим пациента.
